Бертольт Брехт - Барабаны в ночи Страница 4

Бабуш. Отлично. (Уходя). А вы присмотрите за младшим. (Идет).

Анна. Поцелуй меня!

Мурк. Что за блажь! Тут мы на виду всего Берлина!

Анна. Это все равно, мне это все равно, раз мне так хочется. А тебе нет?

Мурк. Вовсе нет. И тебе, кстати говоря, не все равно.

Анна. Ты грубиян.

Мурк. Вот именно.

Анна. Трус!

Мурк звонит, входит кельнер.

Мурк. Смирно! (Перегибается через стол и, опрокидывая стаканы, насильно целует Анну).

Анна. Фридрих!

Мурк. Кругом!

Кельнер уходит.

Ну что, трус я или нет? (Смотрит под стол). Теперь можешь больше не толкать меня ногой.

Анна. Что ты выдумываешь!

Мурк. Жена да убоится мужа своего.

Балике (входит с женой и Бабушем). Так вот где они! Ну и дела!

Анна. Где вы были?

Госпожа Балике. На небе такая красная луна. Такая багровая, что мне что-то страшновато. И снова кричат в газетных кварталах.

Бабуш. Волки!

Госпожа Балике. Смотрите, домой возвращайтесь только вдвоем.

Балике. В постельку, да, Фридрих?

Анна. Мама, тебе нехорошо?

Госпожа Балике. Когда вы наконец поженитесь?

Мурк. Через три недели, мама!

Госпожа Балике. Разве нельзя было еще кого-нибудь пригласить на вашу помолвку? Никто ничего не знает. Надо, чтобы люди знали об этом.

Балике. Ерунда. Все это ерунда. Боишься, что волк воет? Пусть повоет. Пусть высунет красный язык до самой земли. Я его пристрелю.

Бабуш. Мурк, помогите-ка мне откупорить бутылку! (Вполголоса ему). Волк вернулся и воет на луну. На красную луну. Волк из Африки.

Мурк. Андреас Краглер?

Бабуш. Волк. Дело дрянь, а?

Мурк. Он похоронен, и точка. Задерните гардины!

Госпожа Балике. Твой отец через каждые два дома заглядывал в пивнушку. Он вдрызг наклюкался. Да, это мужчина! Вот это мужчина! Он готов упиться до смерти ради своих детей, вот он каков!

Анна. Только зачем ему это?

Госпожа Балике. Не спрашивай, детка, Не спрашивай меня ни о чем. Все теперь ходят на голове. Настал конец света. Налей мне вишневой наливки, деточка.

Балике. Не увлекайся вишневкой, мамаша! Задерните-ка гардину!

Официант задергивает.

Бабуш. Вы уже смекнули, в чем дело?

Мурк. Я застегнут на все пуговицы и готов драться. Он уже был у вас?

Бабуш. Да, только что.

Мурк. Тогда он явится сюда.

Балике. Заговор за бутылочкой красного? А ну-ка все сюда! Отпразднуем помолвку.

Все садятся к столу.

Поживее! Я слишком занят, чтобы уставать.

Анна. Ух, эта лошадь! Было так чудно! Прямо посреди мостовой взяла да остановилась. Фридрих, вылезай, лошадь больше не везет. И лошадь стояла прямо посреди мостовой. И дрожала... Зрачки у нее были как крыжовник, совсем белые, и Фридрих как хлестнет ее по глазам своей тростью, тут она подскочила. Прямо как в цирке.

Балике. Время — деньги. Здесь чертовски жарко. Я опять потею. Сегодня я так распарился, что уже сменил рубашку.

Госпожа Балике. Ты меня до сумы доведешь, на тебя одного белья не напасешься!

Бабуш (ест сушеные сливы из своего кармана). Фунт абрикосов стоит сейчас десять марок. Вот так. Я напишу статью о росте цен. И тогда уже сумею купить себе абрикосов. Пусть себе гибнет мир,— я напишу об этом статью. Но как быть всем прочим? Если взлетит на воздух весь квартал Тиргартена, я все равно буду жить, как у Христа за пазухой. Но вам-то каково!

Мурк. Рубашки, абрикосы, квартал Тиргартена. Когда же будет свадьба?

Балике. Через три недели. Свадьба — через три недели. Уф-ф. Господь Бог слышит мои слова, все согласны? Согласны насчет свадьбы? Что ж, выпьем за жениха с невестой, ура!

Все чокаются. Дверь отворилась. В дверях стоит Краглер. Пламя свечей меркнет, подрагивая на ветру.

Чудеса, да у тебя стакан дрожит в руке! Точь-в-точь как у матери, Анна!

Анна сидит против двери и видит Краглера, она вся поникла, неподвижно смотрит на него.

Госпожа Балике. Господи Боже, почему ты вся съежилась, доченька?

Мурк. Откуда такой сквозняк?

Краглер (хрипло). Анна!

Анна тихо вскрикивает. Все оборачиваются, вскакивают на ноги. Суматоха. Все говорят одновременно.

Балике. А, дьявол! (Льет вино из бутылки прямо в глотку). Мать, вот оно, привидение!

Госпожа Балике. Господи боже! Кра...

Мурк. Вышвырнуть вон! Вышвырнуть вон!

Краглер какое-то время постоял, покачиваясь в дверях; у него мрачный вид. Во время суматохи он довольно быстро, но тяжелым шагом подходит к Анне, которая одна только еще сидит и, дрожа, держит стакан перед собой, отнимает у нее стакан, облокачивается на стол, в упор глядит на нее.

Балике. Да он вдребезги пьян.

Мурк. Официант! Это нарушение порядка! Вышвырнуть вон! (Бежит вдоль стены, отдергивает гардины).

Луна.

Бабуш. Осторожно! У него под рубахой — кусок сырого мяса. Ему хочется крови! Не прикасайтесь к нему. (Бьет тростью по столу). Только не устраивайте скандала! Спокойно выходите! Выходите по очереди!

Анна (кинулась прочь от стола, обнимает мать). Мама! На помощь!

Краглер обходит стол, шатаясь, идет к Анне.

Госпожа Балике (видя это). Пощадите жизнь моей дочки. Вы попадете в тюрьму! Господи боже, он прикончит ее!

Балике (наливаясь кровью, орет издали). Пьяны вы, что ли? Голодранец! Анархист! Рвань окопная! Морской разбойник! Распроклятый призрак! Где вы забыли свой саван?

Бабуш. Если тебя хватит удар, он на ней женится. Заткните глотки! Он ведь больше вас всех пострадал. Убирайтесь вон. Он имеет право сказать речь. Имеет право, госпожа Балике. Души у вас нет, что ли? Он был четыре года на войне. Нельзя быть такой бездушной.

Госпожа Балике. Она едва на ногах держится, она побелела как полотно!

Бабуш (Мурку). Посмотрите, какое у него лицо! Она ведь знает его! Когда-то он был кровь с молоком! Теперь это — гнилой финик! Не бойтесь ничего.

Они уходят.

Мурк (уходя). Если вы мне толкуете про ревность, так у меня ее совсем нет. Ха-ха!

Балике (еще стоит недолго между столом и дверью, слегка пьян, нетверд на ногах, говорит со стаканом в руке в продолжение всего следующего). Негритянское отродье! Рожа как у больного слона! Не человек, а развалина! Просто бесстыдство! (Топает прочь).

Теперь один только официант стоит у двери, справа, с подносом в руках. Слышится «Ave Maria» Гуно. Пламя чадит, как гнилая головешка.

Краглер (выждав немного). У меня совсем пустая голова, а вместо мозгов — пот. Я очень туго соображаю.

Анна (берет свечу, стоит неуверенно, светит ему в лицо). Разве тебя не сожрали рыбы?

Краглер. Не знаю, о чем ты говоришь.

Анна. Ты не взлетел на воздух?

Краглер. Не понимаю тебя.

Анна. Разве тебе не прострелили лицо?

Краглер. Почему ты так странно на меня смотришь? Разве у меня такой вид? (Молчит, глядит в окно). Я пришел к тебе, как старый пес.

Пауза.

Кожа у меня, как у акулы, совсем черная.

Пауза.

А я ведь был как кровь с молоком.

Пауза.

И кровь сочится все время, бежит и бежит...

Анна. Андреас!

Краглер. Да.

Анна (робея, подходит к нему). Андреас, ну почему тебя так долго не было? Или они застращали тебя своими пушками и саблями? А теперь я уже не твоя.

Краглер. Разве меня не было?

Анна. Вначале ты долго не покидал меня, твой голос звучал очень ясно. Когда я шла по коридору, я касалась тебя плечом, а на лугу ты меня звал под клен. Хотя они и писали, что тебе прострелили лицо и два дня спустя похоронили. Но однажды все переменилось. Когда я шла по коридору, он был пуст, и клен замолчал. Когда я выпрямлялась над корытом с бельем, я еще видела твое лицо, но когда на лугу я вешала сушить белье, я уже больше его не видела, и все эти долгие годы я так и не знала, как же ты выглядишь. Но я должна была тебя дождаться.