Карл Гуцков - Уриель Акоста Страница 4

Юдифь

И думаете вы, что этот счетЛегко свести, как сводите балансы?

Манассе

Довольно! Здесь Акосте не бывать!Я приказал. От разговоров скучныхМеня избавь. Упорства не терплю.

(Уходит на террасу.)

Юдифь (одна)

Тебя постичь и в грудь свою принятьЯ не могу — о, жизненная мудрость!Должна я лгать всем обликом своим:Кто ненавистен — с тем должна покорноИграть в любовь, кого ж люблю — предать!Вот он пришел! Он здесь! Открылись двери.Шагами легкими идет сюда,Цветы приветствуют его… Ужели,Как мой отец, я так же холодна?Что запрещает мне его так нежно,Так пламенно к своей груди прижать,Чтоб трепет сердца радостный он слышал!Вновь робость жалкая! О для того,Чтоб в прах развеять разногласье междуУстами, взором, сердцем и глазами,Мы подвигом возвыситься должны.Я ж ничего не совершила… Никну…

Уриель, Юдифь.

Уриель

Вы пожелали — я пришел, Юдифь.Надеюсь, я не встречу посторонних?..

Юдифь

Лишь по желанью моему пришли?Где ж были вы? Зачем отсюда скрылись?В такое время? Именно теперь!Чего мне только не пришлось услышать!

Уриель

О споре с синагогой? О борьбе?

Юдифь

Мне дела нет до синагоги! Нет!Но вы, вы — Уриель — бежать хотели!Так неужели правда то, что выСмогли б жестоко и внезапно скрыться?

Уриель

Спокойнее! Оставьте нежный тон!Вы стать должны женою Иохаи,Об этом мне уже вы говорили…К чему ж терзать нам снова наши раны!

Юдифь

Покорность проповедывать?

Уриель

Юдифь!

Юдифь

Я ненавижу вас за эти речи!

Уриель

Над всем и вся царит у нас семья.Отец велит, дитя послушно воле,И цепью роз нам кажутся поройЖелезные оковы. Жизнь — темница!

Юдифь

Так говорите ж это в те часы,Когда сомненья ваше сердце гложутВ холодном одиночестве, но здесь,Где вы в меня вдохнули жизнь — молчите!Беседку нашу позабыли вы?Наш тихий мир, где речи вы со мнойО бурях исторических вели?Не здесь ли, в парке, под зеленой сеньюБродили мы недавно средь цветов.И каждого цветка, травинки каждойВы называли имя, Уриель!Чудесные вы приносили стекла,Чтоб тайну мирозданья показать,Чтоб доказать, что ум над всем царит.Ужели в нас все умерло навеки,Нет ничего, чтоб фениксом моглоВосстать из пепла вновь? Нет искр в огниве?К небесным далям, горным высям путьВы указали мне; зачем же ныне,Когда мой дух свободный воспарилВ священном царстве просветленья, сноваХотите мне дорогу преградить?Мне нет пути назад! Нет, я не будуВ ничтожности обычной прозябать!

Уриель

Чем друг для друга стали мы когда-то —Начертано на каждом лепесткеСлезами. Да! Но этому не быть…Ведь не для нас безумные стремленья!Когда б мечтаний ненасытный токМы в алчущих сердцах не возбуждали,Когда бы о заоблачных мирахМы не вели бесед, забыв земное,То, верно, небо пощадило б нас.Мне не пришлось бы на распутьи этом,Не в силах совладать с моею мукой,Воскликнуть дерзко: «О, моя любовь,Решайся же на выбор иль погибни!»Грозит изгнанье мне и отлученьеИ от обители твоей — пойми же! —Меня навеки отделяет. Нет!Не смеешь ты любить меня. Проклятьем, —Хоть им горжусь, — делиться не могу.

Юдифь

Да разве самых лучших, самых славныхНарод прогнать способен от себя?

Уриель

Все ж будет так! Прости в последний раз.

(Берет ее руку.)

Моя Юдифь! Прощай!

(Увидев Иохаи.)

Здесь Иохаи!С ним гости также? Не одни мы здесьУжель меня ты чествовать хотела?Унизить только может этот сброд!

Бен-Иохаи, спустившийся несколько ранее с террасы, одетый в роскошные праздничные одежды, подходит к Уриелю и Юдифи; за ним следуют гости; последними входят Манассе и де-Сильва.

Иохаи

Вот каково прощание навеки!Вот где, Акоста, нахожу я вас!А думал я, что в Гейдельберге дальнемВы птиц мышленью учите давно.

Юдифь

Зачем спешить, когда и в Амстердаме

(указывая на перо на шляпе Иохаи)

Павлины есть — уроки им нужней!

(Берет Уриеля под-руку и уводит его. Слышится далекая музыка.)

Иохаи (один)

В последний раз ты мне дерзить посмела!Как месть сладка, когда сама судьбаНам шлет ее!.. Пускай Юдифь бесстрашноАкосту в зал ведет…

Де-Сильва и Манассе появляются на террасе

Манассе

Недопустимо!

Де-Сильва

Терпенье!

Манассе

Дерзость! Я ведь запретил!

Де-Сильва

Ступайте, шурин, гостя охранить.Не проклят он еще синедрионом.

Манассе

Но он-то должен наши нравы знать —И до суда немало предрассудков.

(Уходит.)

Сильва спускается по ступенькам.

Иохаи

Я поражен, де-Сильва! ИзменилиВы ваше мненье?

Де-Сильва

Кто имеет правоПредупреждать решение суда?

Иохаи

Так говорит де-Сильва? Тот, кто проклялКощунственную книгу?

Де-Сильва

Проклял? Я?Кому и где я говорил об этом?

Иохаи

Давно известно ваше мненье всем.Оно гласит: «Акоста — не еврей!»

Де-Сильва

Вы говорите это… А меняНе так вы поняли… Оставим, впрочем!

Иохаи

Что понял я — то понял хорошо!Теперь вы защищаете Акосту.

Де-Сильва

Я защищаю? Нет! А впрочем… да!Что изменился я — казаться может!Как скрипка та, из глубины которойТворец созвучий дивных, музыкант,В порыве гения и мощи величавойВ последнем вдохновении своем,Казалось бы, исторгнул все напевы,Как вдруг опять она еще поет,Когда смычок до струн ее коснется,Опять из тайной глубины ееБьют родники неведомых созвучий —Вот это все пришлось мне пережить…

Иохаи (в сторону)

Что ж я еще услышу?

Де-Сильва

Иохаи!Уединившись, книгу изучилЯ в тишине глубокой кабинета,Вновь каждую перечитал строку.И вот тогда в моей душе смятеннойРодилось нечто, и опять во мнеВоскрес мыслитель. Силой необорнойВолшебных чар был вызван к жизни он,И он воззвал: Нет! Никогда, де-Сильва,Священникам не выдашь, не предашьЗаблудшего ученика Платона!О, как охотно, с радостью какойНашел бы отзвук в Торе иль в Талмуде.Всему тому, что словно в тайнике,Среди неправды, фальши, увлеченья,Я в книге Уриеля отыскал…Но было тщетно все! Молчала Тора,Молчал Талмуд; вот почему тогдаБыл вынужден притти я к заключеньюИ написать: «сей автор — не еврей!»

Иохаи

Он не еврей? Тут смысл двойной…

Де-Сильва