Жан-Поль Сартр - Мухи Страница 4

Электра. На это у меня не хватило бы храбрости: мне было бы страшно — одной, на дороге.

Орест. У тебя нет подруги, которая могла бы сопровождать тебя?

Электра. Нет. Я одна. Я — чума, холера: здешние жители скажут тебе это. У меня нет подруг.

Орест. Даже кормилицы нет? Какой-нибудь старой женщины, которая знает тебя с рождения и немного привязана к тебе?

Электра. Никого у меня нет. Спроси у моей матери: я способна отвратить самое нежное сердце.

Орест. И ты проведешь здесь всю жизнь?

Электра (на крике). Нет! Не всю жизнь! Только не это! Послушай, я чего-то жду.

Орест. Чего-то или кого-то?

Электра. Не скажу. Говори лучше ты. Ты тоже красивый. Ты надолго сюда?

Орест. Я должен был уехать сегодня же. Но теперь...

Электра. Теперь?

Орест. Сам не знаю.

Электра. А Коринф — красивый город?

Орест. Очень.

Электра. Ты любишь его? Ты им гордишься?

Орест. Да.

Электра. Это так странно для меня — гордиться родным городом. Объясни мне.

Орест. Ну... не знаю. Не могу объяснить.

Электра. Не можешь объяснить? (После паузы.) Правда, что в Коринфе есть тенистые площади? Площади, где по вечерам гуляют?

Орест. Правда.

Электра. И никто не сидит дома? Все гуляют?

Орест. Все.

Электра. Парни с девушками?

Орест. Парни с девушками.

Электра. И они всегда находят о чем говорить друг с другом? И им хорошо вместе? И их смех слышен допоздна?

Орест. Да.

Электра. Я кажусь тебе дурочкой? Мне просто трудно представить себе прогулки, песни, улыбки. Здешние жители снедаемы страхом, а я...

Орест. А ты?

Электра. Ненавистью. Чем же они занимаются весь день, девушки в Коринфе?

Орест. Наряжаются, поют, играют на лютне, ходят в гости к подругам, а по вечерам танцуют.

Электра. У них нет никаких забот?

Орест. Есть, но совсем ничтожные.

Электра. Да? Послушай: угрызения совести есть у жителей Коринфа?

Орест. Порой. Не часто.

Электра. Значит, они делают, что хотят, и потом не думают больше об этом?

Орест. Именно так.

Электра. Удивительно. (Пауза.) Скажи мне вот еще что, мне необходимо это знать из-за одного человека... из-за одного человека, которого я жду: представь такое: один из коринфских парней, из тех, что по вечерам смеются с девушками, вернувшись из путешествия, находит своего отца убитым, мать — в постели убийцы, сестру — в рабстве. Что ж он, смоется, пятясь задом и отвешивая поклоны? Отправится искать утешения у друзей? Или он выхватит меч и будет драться с убийцей, пока не рассечет ему голову? Ты не отвечаешь?

Орест. Я не знаю.

Электра. Как? Не знаешь?

Голос Клитемнестры: «Электра!»

Тшш.

Орест. Что такое?

Электра. Моя мать, царица Клитемнестра.

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Орест, Электра, Клитемнестра.

Электра. Ну, Филеб? Ты что, боишься ее?

Орест. Это лицо... Я столько раз пытался представить его себе, что, казалось, видел: усталое, дряблое под кричащими красками косметики. Но этот мертвый взгляд, его я не ожидал.

Клитемнестра. Электра, царь велит тебе приготовиться к церемонии. Надень черное платье и драгоценности. Ну? Чего ты в землю уставилась? Ты прижимаешь локти к худым бокам, твое тело тебе мешает... Ты часто держишься так при мне, но меня не проведешь обезьяньими ужимками: я только что из окна видела другую Электру — движенья свободны, глаза горят... Будешь ты смотреть мне в лицо? Ответишь ты мне наконец?

Электра. Вам нужна замарашка, чтобы подчеркнуть великолепие вашего праздника?

Клитемнестра. Прекрати комедию. Ты — царевна, Электра, и народ ждет тебя, как каждый год.

Электра. Я — царевна? Правда? И вы вспоминаете об этом раз в год, когда в воспитательных целях необходимо показать народу картину нашего семейного счастья? Прекрасная царевна, которая моет посуду и сторожит свиней! И Эгисф, как в прошлом году, нежно положит мне руку на плечи и будет улыбаться, прижимаясь к моей щеке и шепча мне на ухо угрозы?

Клитемнестра. Только от тебя зависит, чтоб было по-другому.

Электра. Да, если я поддамся заразе ваших угрызений совести и стану вымаливать прощение богов за преступление, которого не совершала. Да, если я стану целовать руки Эгисфа, называя его отцом. Фу, гадость! У него под ногтями засохшая кровь.

Клитемнестра. Поступай как знаешь. Я уже давно отказалась приказывать тебе от собственного имени. Я передала тебе повеление царя.

Электра. Что мне приказы Эгисфа? Это ваш муж, мать моя, ваш драгоценный муж, ваш, а не мой.

Клитемнестра. Мне нечего тебе сказать, Электра. Ты делаешь все, что только можешь, себе и нам на погибель. Но как мне, в одно утро загубившей собственную жизнь, как мне давать тебе советы? Ты ненавидишь меня, дитя мое, но меня больше волнует другое — ты похожа на меня: и у меня были те же заостренные черты, та же беспокойная кровь и скрытный взгляд. Ничего хорошего из этого не вышло.

Электра. Не хочу походить на тебя! Скажи, Филеб,— ты видишь нас обеих, рядом, — ведь это неправда, я ведь не похожа на нее?

Орест. Что сказать тебе? Ее лицо, как поле, разоренное молнией и градом. Но и в твоем есть нечто, обещающее бурю: в один прекрасный день страсть сожжет тебя до костей.

Электра. Обещающее бурю? Пусть так. На такое сходство я согласна. Да сбудутся твои слова.

Клитемнестра. А ты? Ты, разглядывающий людей, кто ты? Дай-ка теперь я посмотрю на тебя. Зачем ты здесь?

Электра (поспешно). Это коринфянин по имени Филеб, он путешествует.

Клитемнестра. Филеб? А!

Электра. Вы, кажется, боялись другого имени.

Клитемнестра. Боялась? Одного я достигла, погубив себя, — теперь мне ничто не страшно. Приблизься, чужеземец, и добро пожаловать. Как ты молод. Сколько же тебе лет?

Орест. Восемнадцать.

Клитемнестра. Твои родители еще живы?

Орест. Отец умер.

Клитемнестра. А мать? Она, должно быть, моего возраста? Молчишь? Тебе, наверно, кажется, что она моложе: она еще не разучилась смеяться и петь вместе с тобой. Ты ее любишь? Отвечай же! Почему ты покинул ее?

Орест. Хочу завербоваться в наемные войска, в Спарте.

Клитемнестра. Путешественники, как правило, объезжают наш город за двадцать верст. Тебя не предупредили? Жители равнины подвергли нас карантину: для них наше покаяние — чума, они боятся заразы.

Орест. Это мне известно.

Клитемнестра. Тебе сказали, что мы вот уж пятнадцать лет гнемся под бременем неискупимого преступления?

Орест. Сказали.

Клитемнестра. Что виновней всех Клитемнестра? Что самое имя ее проклято?

Орест. Сказали.

Клитемнестра. И ты все же пришел? Чужеземец, я — царица; Клитемнестра...

Электра. Не размякай, Филеб. Царица развлекается нашей национальной игрой: игрой в публичную исповедь. Здесь каждый кричит всем в лицо о своих грехах. Нередко, в праздничные дни, какой-нибудь торговец, опустив железную штору своей лавки, ползет по улице на коленях, посыпает голову пылью и вопит, что он убийца, прелюбодей и изменник. Но жители Аргоса пресыщены: все наизусть знают преступления всех. Преступления же царицы и вовсе никого не забавляют — это преступления официальные, лежащие, можно сказать, в основе государственного устройства. Вообрази ее радость, когда она увидела тебя — молодого, новенького, не знающего ничего — даже ее имени: какой исключительный случай! Ей кажется, что она исповедуется впервые.

Клитемнестра. Замолчи. Любой может плюнуть мне в лицо, называя меня преступницей и проституткой. Но никто не имеет права касаться моих угрызений совести.

Электра. Видишь, Филеб, таковы правила игры. Люди станут молить, чтобы ты осудил их. Но будь осторожен — суди их только за ошибки, в которых они тебе признались: остальное никого не касается, они не поблагодарят тебя, если ты обнаружишь что-нибудь сам.

Клитемнестра. Пятнадцать лет назад я была самой красивой женщиной Греции. Взгляни на мое лицо и суди о том, сколько я выстрадала. Я ничего не приукрашиваю! Я сожалею не о смерти старого козла! Когда я увидела его в ванне истекающим кровью, я запела от счастья, я в пляс пустилась. И сейчас еще, спустя пятнадцать лет, как вспомню, так всю радостью и ожжет. Но у меня был сын — ему бы сейчас минуло столько же, сколько тебе. Когда Эгисф отдал его наемникам, я...

Электра. У вас была, кажется, еще дочь, мать моя. Вы превратили ее в судомойку. Но эта вина не очень-то вас мучает.

Клитемнестра. Ты молода, Электра. Тому, кто молод и не успел содеять зла, ничего не стоит осудить других. Но погоди: однажды и ты повлечешь за собой следом непоправимое преступление. Ты шагнешь и подумаешь, что оставила его позади, но бремя его будет все так же тягостно. Ты оглянешься; оно следует за тобой — недосягаемое, мрачное, чистое, как черный кристалл. Ты перестанешь его понимать, скажешь: «Да это не я, не я совершила его». А оно все будет с тобой, стократ отринутое и неотторжимое, оно будет тянуть тебя назад. И ты поймешь наконец, что жребий брошен, раз и навсегда, что не остается ничего иного, как влачить преступление до самой смерти. Таков закон покаяния — справедливый и несправедливый. Посмотрим, во что тогда превратится твоя юная гордыня.