Эдвард Радзинский - Снимается кино Страница 4

Аня. Что-нибудь земное.(Насмешливо.) Чтобы хохол у меня не торчал. И зуб не так уж выпирал. И чтобы к концу года у меня ноги выросли на два сантиметра… Ну прощайте!

Нечаев (усмехнувшись). Нет. Здравствуйте!

Аня. Я не поняла.

Нечаев. А что ж тут не понять? Вам некуда идти. Вы здесь сидите, потому что наврали что-то дома… чтобы уйти на съемку на всю ночь. И теперь вы должны торчать где-нибудь до утра…

Аня (нервно). Нет, какой вы проницательный! Удивительно! С кем бы вас сравнить? Я покорена! Я в восторге!

Нечаев. Перестаньте меня бояться.

Аня. А я не боюсь.

Нечаев. Вы боитесь, что я предложу вам что-то. Я не предложу.

Аня (засмеялась). Черт возьми, сколько во мне бодрости. Я когда-нибудь погибну из-за своей бодрости. (Вскочила) Послушайте! Я вас очень прошу! Пойдемте со мной в одно совершенно необыкновенное место! Ведь вы мечтали сегодня попасть в необыкновенное место?

Нечаев. Например?

Аня. Ночь. Мастерская, и сплошные художники. Меня туда пригласили, только я туда боюсь идти одна. А мне очень нужно туда идти.

Шум подъехавшего такси.

Затемнение.

Мастерская художника Пети. Стеллаж с керамическими вазами — стилизация под греческие амфоры и грубые необожженные сосуды кочевников. В мастерской Петя и Нечаев.

Петя. Какая неожиданность! Потрясен, изумлен! (Кричит) Юрочка, иди потрясаться… Мой друг Юрий готовится к встрече, завязывает галстук. А где же застряла моя партнерша по поцелуям? (Кричит) Поцелуи, где вы?

Голос Ани. Мы тут, мы переодеваем ботинки.

Петя. Поцелуи переобуваются. (Нечаеву) Чем бы вас занять?

Нечаев. Ничего-ничего. Я просто посижу… Посмотрю…

Петя. Правильно. Оглядывайтесь вокруг. Изучайте жизнь. (Замахал руками.) Нет, не верю! Вы пришли! Вы — Зевс, громовержец! И вдруг посетили скромного человека из массовки. До чего демократично наше искусство! Да, позвольте представиться. Мы с Юрочкой, так сказать, рядовые художники. Состоим на службе оформителями в журнале «Юная техника». В тот незабываемый миг, когда вы, так сказать, пересекли наш порог, мы как раз отражали взрыв в галактике М-62. Это радостное событие произошло двенадцать квадрильонов лет назад. Но человечество об этом узнало лишь вчера. У нас ведь все с опозданием — провинциальная планета!

Входит Аня.

Не прошло и получаса, как поцелуи переобулись. Какова прическа!

Аня. Да ну вас!

Петя. Да ну меня. Нет, до чего она прекрасна! О! Юрочка, иди быстрее смотреть, как она прекрасна.

Молчание.

Чем бы вас занять?

Аня. Если можно, поставьте чай, а то я крайне забочусь о своих гландах…

Петя. Конечно, ваши гланды предпочли бы… Но мы ее, проклятую, не держим по причине дорогой ее стоимости. Все деньги тратим на глину. Так что ограничимся чаем с сахаром. (Включает чайник.) Вообще, наша мастерская нетипичная.

Всюду сейчас на гитарах играют. Испания. А у нас даже гитары нету… по причине, что играть не умеем. Правда, магнитофон есть. Юрий смастерил. Золотые руки — этот Юрий.(Кричит.) Юрий, золотые руки! (Нечаеву) Завязывает галстук. Знаете, вы пишите с него типа. Редкий человек. Встретились мы с ним необычайно. Иду я как-то в спокойствии чинном мимо витрины магазина «Колбасы». Смотрю, человек висит, за ногу привязался и колбасы фигурно укладывает. Это и был он, о Юрий!.. А кроме того, Юрий — мыслитель. Пишет трактаты по искусству. Как Леонардо да Винчи. Он даже заимствовал у Леонардо восклицание «о!». Все трактаты у Юрия начинаются с «о!». «О художник!» А заканчиваются: «Да будет так!» (Кричит) О Юрий, тебя ждут. Да будет так!.. Ну ладно, в ожидании Юрочки заведем магнитофон. О наш спаситель! Как хорошо, что ты есть. Без тебя, собравшись, пришлось бы о чем-то разговаривать, о чем-то думать, а так заведешь — и всласть погрустишь, безмолвно. Начнем?

Нечаев (он очень стесняется и совсем потерялся). Вы знаете… В общем, это необязательно…

Петя. Да, конечно, дурной тон! Да будет так! А зря, в магнитофоне есть своя истинность. Ну лады! Пойду поглядеть на Юрия, а то он от смущения, может быть, галстуком удавился. (Уходит)

Аня. Вам здесь не нравится?

Нечаев. Я им почему-то не нравлюсь.(Усмехнулся) Ну, в общем, ладно.

Аня. Странно, вчера я не знала ни вас, ни его. Когда люди не знают друг друга, они как будто живут на разных планетах.

Возвращается Петя с Юрочкой. Юрочка — аккуратно одет и в галстуке.

Петя. До чего хорош! И она тоже до чего хороша! Они оба до чего хороши!

Юрочка молча и невозмутимо разливает чай.

Нет, серьезно, пишите с него типа. Во-первых, молчалив. В наше время — редкость. Все ныне болтают и болтают. А у Юрия есть теория: «Человеку дан один язык и два глаза». В этом Юрий видит как бы намек на то, что нужно говорить в два раза меньше, чем видишь. Поэтому он молчит совсем. И я вынужден говорить за нас обоих. Так, Юрочка?

Молчание.

Юрий отвечает, что именно так. Сахару?

Нечаев. Спасибо.

Петя. Ну, если вы когда-нибудь придете с водочкой и напоите Юрия, на него сразу стих находит. Только стихами и пуляет. Юрий, пульни стихами в честь гостей.

Молчание.

Юрий говорит, что не пульнет. Нечаев. Можно мне мастерскую посмотреть? Петя. Да будет так. О Юра, покажи ему мастерскую.

Юрочка уходит с Нечаевым.

(Ане) Вторая встреча… Не много ли для одного дня?

Аня. Почему… вы такой?

Петя. Я другой. Да? Вы тоже сейчас другая. Мы все и всегда другие. В этом жизнь… Вы знаете, когда я вас увидел, я испугался. Я подумал, что вы наивны и что вас просто съедят на стезе кинематографа… как ту сосисочку… О, я святая простота! Она сама режиссера с ходу цап-царап — и съела. Правильно, глотай их, болезных! А вообще, меня все это не интересует. Мне лучше сохранять с вами хорошие отношения. Нам, по всему видно, опять придется целоваться завтра?

Возвращаются Юрочка и Нечаев.

(Нечаеву). О чем же мы дальше поговорим? О ваших фильмах, конечно. К сожалению, не видели. Времени у нас с Юрием мало. Мы с Юрочкой смотрим лишь те фильмы, которые нам понравились в детстве. Боимся рисковать, так сказать… Поэтому «Бемби» мы смотрели пятьдесят семь раз. Так что эта тема отпадает. Нет-нет, мы знаем, что вы достаточно известный режиссер. Не так чтобы очень, но достаточно. Но будете еще известнее. Я это сразу понял, как ваш джаз увидел. А что, если вам для необычности ввести в картину еще Ивана Грозного и запузырить какой-нибудь двусмысленный диалог типа… Ну как жизнь, Иван? Все репрессируешь? А у нас тут новость: холоп с колокольни прыгнул. Крылья испытывал. Ну конечно, мордой об землю — интеллигенция. Ну сами знаете…(Остановился.) Вы достаточно обиделись на меня?

Нечаев. Достаточно.

Петя. Значит, настало время спросить, как вам понравились мои вазы?

Нечаев. Очень понравились.

Петя. Это почему ж так?

Нечаев. Есть какое-то поразительное ощущение материала. Эти вазы сами по себе — скульптура.

Петя. Чушь! Все вазы, которые вы видели, — дрянь, декадентство. Это для меня пройденный этап. В них слишком много крику. Вот были Бах, Шекспир. Они могли позволить себе быть простыми. Они могли разговаривать с Господом о подтяжках. И Бог их слушал, потому что внутри было много. В искусстве есть художники. Они отражают то, что сами чувствуют. И инженеры. Они конструируют вещи. Им плевать на то, что они чувствуют.

Для них главное, чтобы вещь нравилась. Часто все это перемешано в одном человеке. Я желаю, чтобы в вас победил инженер. Так для вас будет легче.

Аня. Уже пять часов. Туфли высохли.

Петя. О радость! У поцелуев высохли туфли. Мы их, пожалуй, принесем с Юрочкой. Ты хочешь их принести, Юрочка?

Молчание.

Юра говорит, что хочет. (Уходят)

Нечаев (после паузы). Вы приходите завтра на съемку, ладно?

Аня. Зачем?

Молчание.

Может быть, приду. Смешно. Сейчас мы выйдем из этого дома, и потом наступит завтра. И мы опять будем на своих планетах.

Нечаев. Если вы не придете, вы позвоните мне со своей планеты. Как там у вас насчет зуба и хохла? Мой телефон…

Аня. Не надо. Терпеть не могу записывать телефоны. Нужно будет, сама найду. Дайте вашу ладонь. (Берет его руку) Ну вот… (Гадая по руке) Все у вас будет замечательно. Вы зря грустили.