Виктор Славкин - Серсо Страница 4

Паша. «У нас свой дом» – ты имеешь в виду этот дом?

Петушок. Паше отдадим самую большую и светлую комнату. Перевози сюда свои книги, картины, размещай их хоть по всему дому. Зачем тебе другой покупать? Будем любоваться искусством, старыми вещами, друг другом. В интерьере или на фоне сада. Что может быть прекраснее – жить вместе и каждый день любоваться друг другом?..

Ларс. «Торт с кофе – не фокстрот!» Напиши, читается слева направо и справа налево одинаково. «Торт с кофе – не фокстрот»! Попробуй!..

Петушок. В Америке, я где-то читал, собрали соседей, которые в отдельных коттеджах живут, годами не встречаются, вот их собрали в одной комнате – эксперимент такой, – и они в этой комнате запертые провели целый день, и что они говорили после этого: один сказал: «Я испытал невыразимое чувство, когда коснулся плеча мистера Джонсона и спросил, как поживает его почтенная мамаша»; другой: «Я получил большое удовольствие, когда миссис Смит наступила мне на ногу, извинилась и мы с ней заговорили о наших детях». В пятьдесят будет поздно, а в сорок еще можно выкинуть какой-нибудь номер… чтоб я помер! Будем приезжать сюда сначала на субботу-воскресенье, потом вместе отпуск возьмем, а потом…

Ларс. «Ты спрашивала шепотом – а что потом, а что потом?..»

Петушок. …Может, и навсегда здесь поселимся.

Владимир Иванович. После пенсии?

Валюша. Перспективка!

Паша. Могу парик подарить, павловский – седой, косичка, лента черная…

Валюша. Я хотела, чтобы кто-нибудь написал роман о несчастной, но веселой женщине.

Паша. Натягиваешь «Павла» на голову – интересные мысли под парик приходят.

Ларс. Я сразу говорю – да!..

Петушок. Нам уже сорок, пора подумать, что с нами будет в пятьдесят, в шестьдесят, в семьдесят…

Паша. Про всех не говори. Наде только двадцать шесть.

Надя. Ой, я такая неумелая!..

Паша. Ей до восьмидесяти еще целая твоя жизнь.

Валюша. Не пульсируй. У женщин другие цифры.

Петушок. Будем касаться друг друга плечами, локтями…

Владимир Иванович. Наступать друг другу на ноги.

Петушок. Да! И с особым удовольствием, от всей души наступать друг другу на ноги!

Ларс. Ребята, я же швед! Самый натуральный швед из Швеции! Живу в Стокгольме, у меня там квартира трехнакомнатная, корень, похожий на артиста Хазанова, путеводитель по Тобольску, залив Балтийского моря… Я не хотел говорить, боялся испугаются – швед в деревне… Но мы так подружились! Швед я вообще. Вы спросите, как я здесь оказался? У меня жена русская сама. Вернее, я с ней развожусь. И когда я встретил Петушка при переходе улицы на красный свет, я сразу… Сразу же! Вы спросите, почему человек не хочет возвращаться на свое постоянное место жительства, в Швецию, человек вам ответит – он любит вашу страну, он собирает корни, похожие на ваших популярных артистов, он читает «Технику – молодежи»… После Полтавской битвы в 1709 году предок человека был взят в плен вашим царем Петром и отправлен на поселение в город Тобольск, там этот предок построил городскую рентерею – рента! – то есть здание для казначейства, которое вы можете увидеть на фотографии в путеводителе по Тобольску, изданном Восточно-Сибирским издательством в 1978 году, страница 112. Из Тобольска мой предок привез в Швецию сибирскую цыганку и кучу детей от нее. Вернее, он сначала их привез в Северную Италию и только потом, в конце жизни, переехал в Швецию. Поэтому я считаю себя южным человеком, хотя Италия была и северная… И вот от той цыганки появились в нашей крови артистические качества, мой дед уже выступал во всех европейских варьете с оригинальными номерами, и некоторые из них я вам продемонстрирую впо-след-ствии‑и.

Надя. А кто ваша жена?

Ларс. Она вышла за меня, чтобы уехать в Швецию, а я женился на ней, чтобы жить в России.

Надя. И вам это разрешают?..

Валюша. Ура! Мы ломим: гнутся шведы!

Владимир Иванович. Папаша, а вы, собственно, к кому?

Только теперь компания заметила, что среди них появился посторонний. Это старик, ему под восемьдесят, но он статен, прям, в его фигуре есть даже что-то щегольское, но это не подкреплено соответствующей одеждой.

Старик. Я знал секрет этой калитки… Как войти. Простите. Еще раз простите. Щеколду не вниз, а вверх, отвести чуть-чуть вправо и на себя. Но чуть-чуть, если резко, снова захлопнется.

Паша. «Милой Лизаньке от Коки».

Старик. Я получил письмо, незнакомый почерк.

Петушок. Брянск, улица Космонавтов, 43.

Старик. Тридцать четыре, но меня нашли.

Паша. «Милой Лизаньке от любящего Коки».

Старик. У меня была боковая полка. Люди всю ночь туда-сюда… Пальто по лицу.

Валюша. Мы недавно сюда приехали.

Старик. Я понял. Позвольте представиться. Николай Львович Крекшин. Елизавета Михайловна звала меня Кокой. У нас все Николаи были Коками…

Паша (Петушку). Там, наверху, на туалетном столике стоит фотография. (Коке.) Ваш профильный портрет. Почему-то с балалайкой.

Кока. Да, да, в профиль… Проклятый портрет! Господи, как трудно вымолвить «покойная».

Петушок. Паша, а ты откуда знаешь?

Кока. Он посадил меня перед фотографическим аппаратом и дал в руки балалайку. Почему балалайку? Зачем я ее взял? Какая глупость!..

Паша. У меня большая коллекция дагеротипов.

Во время последней сцены Надя в бабушкином старинном платье цвета чайной розы сидела прямо против Коки. Вдруг она выпрямила спину, шея ее будто удлинилась, изящно, изогнув ручку, она произнесла свою фразу.

Надя. Нынче отменная погода, не правда ли?

Кока вздрогнул, побледнел, и, вытянув перед собой руки, двинулся, словно сомнамбула, в сторону Нади.

Кока. Лиза!.. Лизанька!.. Господи! Откуда ты здесь…

Ноги у Коки подкосились, и, не дойдя до Нади двух шагов, он рухнул на пол.

Валюша. Ну вот, испугали старичка.

Действие второе

Веранда старого бабушкиного дома имеет теперь вид обжитой и даже праздничный. Большой овальный стол покрыт белоснежной скатертью. Свечи в бронзовых подсвечниках, высокие красные бокалы толстого стекла, изысканная ваза с фруктами… Друг другу из рук в руки передают «колонисты» старые письма, открытки. Безостановочное кружение белых конвертов. За столом все обитатели дома. На противоположных сторонах – Надя и Кока. Надя в бабушкином наряде, как в конце первого действия. На голове у Коки широкополая серая шляпа. Перед Надей кипа бабушкиных писем. Некоторые из них, очевидно, уже прочитанные, лежат перед Кокой.

Надя берет очередное письмо, читает вслух.

Надя. «Милый Кока! Затрудняюсь себе представить, что настанут дни, когда ты будешь уже не милым Кокой, а почтенным Николаем Львовичем Крекшиным. Однако, коль все же представляю, в моем воображении рисуется седой авантажный господин, восседающий в высоком вольтеровском кресле, а подле кружатся и стрекочут многочисленные дети и внуки его, то есть твои. Но моей фантазии недостает вообразить ту, которая будет восседать рядом с тобой, я лишь вижу подголовник ее кресла, затянутый тонким кружевом, и маленькую скамеечку у ее ног, обитую лиловым бархатом. Но кто она? Однако кто бы она ни была – я благословляю ее. Пусть достойно и счастливо идет она по жизни, опираясь на твою твердую руку. Я же всю жизнь буду помнить нежность этой руки, когда ты – помнишь? – выпустил в окно мотылька, коснулся моих волос и оставил на них белый след пыльцы. «Мой маленький Пьеро», – сказал ты мне, и мы стали говорить о Блоке, о том, что актеров, разыгрывающих его «Балаганчик», надо гримировать пыльцой бабочек и цветов. Боже, как красиво ты говорил тогда, милый Кока! И как славно мы молчали потом. Казалось, мы прожили тогда целую жизнь, и пыльца на моих волосах превратилась в настоящую седину. Обнимаю тебя, мой ангел. Мне так много хочется тебе сказать, прочесть, рассказать. Хорошо, что ты и так все знаешь. Твоя Лиза».

Прочитав письмо, Надя передает его сидящему рядом с ней Паше, тот – Валюше, Валюша – Владимиру Ивановичу, Владимир Иванович – Ларсу, Ларс – Петушку… Пройдя по кругу, письмо попадает к Коке.

Кока. Это было здесь, в июне. Мотылек запутался в занавеске, я освободил его и выпустил в это окно. Но мотылек не взлетел в небеса, он упал на клумбу, подергался, подергался и замер. Слишком много пыльцы осталось на моих пальцах.

Петушок. Пыльца на пальцах…