Григорий Горин - Реинкарнация Страница 4

БУРАНОВСКИЙ. И что оказалось?

ЗУЙКОВ. Насчет предметов не знаю. Машенька как в кабинет вошла, так у нее сразу истерика случилась. Видно, обстановка знакомая подействовала. Но не в этом главное. Там часы висят. Четверть девятого показывают… Это время вечера двенадцатого декабря двадцать второго года, когда, стало быть, Ленин свой кабинет в последний раз покинул… Их и не заводят с тех пор… Так вот, когда Машенька в кабинет вошла, они тоже пошли…

БУРАНОВСКИЙ. Часы?

ЗУЙКОВ. Они.

БУРАНОВСКИЙ. И это документально зафиксировано?

ЗУЙКОВ. Наверное. Дочку прямо ж оттуда, из кабинета, на Лубянку свезли. Потом нас с матерью вызвали… Хорошо, уже перестройка началась, КГБ власть поубавила, а то б не миновать Маше психушки… Вот он, Ильич, как нашу семью зажал в кулак! Мать чуть в психушку не попала из-за него, потом – дочь… А скоро, видать, и моя очередь…

БУРАНОВСКИЙ. Ну, это вы кончайте! Если так рассуждать, то надо всю страну в психушку отправлять… Что, кстати, по нынешним временам было б не так и глупо, если б хватило на всех коек и лекарств. Анархисты, монархисты, коммунисты… И все почему-то к Ленину жмутся. Видали, что творилось в Москве у его музея: и Гитлер, и Троцкий, и Николай Угодник!..

ЗУЙКОВ. А последнее время дома-то у нас совсем каторга… К телефону хоть не подходи, дверь и не открывай… Большевики девочку на митинг тянут в президиум, казаки, наоборот, грозятся отомстить за гибель царя… Патриоты, которые в черном ходят, те звонят по ночам. Мать Ильича, мол, не Марья Александровна, а Марья Израилевна, и сам он – еврей! Это моя-то Машенька – еврей?! Поймаю сволочь, какая звонит, – голову оторву!..

БУРАНОВСКИЙ. М-да… Уехать вам надо. Куда-нибудь в глушь…

ЗУЙКОВ. Да куда ж уедешь, Сергей Петрович? Психи везде найдут. Нет. Только один выход есть…

БУРАНОВСКИЙ. И какой же?

ЗУЙКОВ. Похоронить надо Владимира Ильича…

БУРАНОВСКИЙ. Ну что ж, мысль, как говорится, интересная. И не вам первому в голову пришла. Только кто и как это сможет сделать?

Пауза. В тишине кажется, что колеса стали стучать громче и напряженнее.

БУРАНОВСКИЙ (неожиданно протрезвев). Водки у тебя не осталось?

ЗУЙКОВ. Отнюдь! Пиво вот еще на стакан…

БУРАНОВСКИЙ. Ну его к лешему! Кислятина… Развезет… Погоди, у меня в кейсе бутылка коньяка. Подарок. Думал до дома довезти, но… раз уж до такого добеседовались. (Щелкнул замок чемоданчика.) «Камю». И не в Мытищах разливали, а настоящий.

ЗУЙКОВ. Дорогой.

БУРАНОВСКИЙ. Не дороже здоровья, Вова! А если после твоих таких слов не выпить, сотрясение мозга не исключено… (Разливает по стаканам.) Будь здоров! Тебе это сейчас как воздух!..

Выпили.

БУРАНОВСКИЙ (пережевывая). Вкусный, однако, пирожок!

ЗУЙКОВ. Так для вас же старалась…

БУРАНОВСКИЙ. Ну, вот что, дружок, и безумие должно иметь предел! Я не только пью и ем, но и думаю. И, подумав, твердо заявляю: я в ваших планах не участвую! И тело вождя тайком выносить не собираюсь! Наступит время, похоронят без нас с вами… Президент и народ примут решение.

ЗУЙКОВ. Когда?!

БУРАНОВСКИЙ. Если ж вас интересует конкретное число, обращайтесь к гадалкам. Как ученый могу предположить, что наступит это не раньше, чем страна достигнет определенного уровня цивилизации.

ЗУЙКОВ. Да положил я на страну!! У меня дочка больная. Опасно больная! (Шмыгнул носом.) Я ее из петли вынимал уже, верите?.. У вас дети есть, Сергей Петрович?

БУРАНОВСКИЙ. Две дочери.

БУРАНОВСКИЙ (в отчаянии). Перестаньте нести эту дикость! За кого вы меня принимаете? Не стану я вам волоски приносить, ни за зеленые, ни за красные. Господи Боже, да что это за дикость пришла на эту землю? Первобытный век!

ЗУЙКОВ. А вы, Сергей Петрович, в Бога верите?

БУРАНОВСКИЙ. Это уж, извините, не ваше дело! Вопрос интимный, и в Европе считается неприличным!

ЗУЙКОВ. «Мы не в Европе, мы – в Азиопе» – как говорил наш политрук. Впрочем, не хотите – не отвечайте. Отнюдь не важно! Я вам так скажу: если верите – грех, не верите – стыд! Семьдесят лет покойничка обряжаете, воском да медом вены фаршируете, а потом кричите: откуда дикость?!

БУРАНОВСКИЙ. Однако, я смотрю, вы специалистом стали!

ЗУЙКОВ. Все по вашим брошюркам…

БУРАНОВСКИЙ. Ну, ладно, вы себя тоже ангелом не выставляйте! Кто у нас «гранитная команда»? Кто «человек с ружьем» на виду страны под бой курантов?!

ЗУЙКОВ. Это вы верно меня подловили. Мы – дураки! И знаете почему? Потому что – на виду у всех стоим как пни, не моргнем! А вы – там внутри копаетесь, мух отгоняете… Засекречены! Вместе с пайками своими да премиями…

БУРАНОВСКИЙ. Да! Вот это мы мастера – чужие заработки считать. Знали б вы те премии, которые наши ученые получали: круглосуточный надзор, бесконечные доклады-проверки… Академик Збарский, основатель саркофага, был репрессирован!

ЗУЙКОВ. Один, что ль? Полстраны сидело, и безвинно. А на нем вина – не отмолишь… Сахаров бомбу придумал – полжизни каялся. А этот похуже водородной, биохимическую бомбу под страну подложил посреди Москвы – и ничего! Ведь мог бы смелости набраться тогда, в двадцать четвертом году, сказать: «Не получается мумия! Извините! Не в пустыне! Климат не тот! Отнюдь!» И все! Страна, может, половину беды не знала б… Говорят же, не будет в доме порядка, пока мертвец не закопан. Да хрен с ней, со страной! Я за дочку прошу, Сергей Петрович! Погибнет ведь! Хотите – на колени встану?!

С грохотом падает на колени.

БУРАНОВСКИЙ. Да прекратите вы! От черт, напился-то как… Ну, поймите, не могу… Там же в мавзолее – контроль.

ЗУЙКОВ (жалобно). Волосок всего…

БУРАНОВСКИЙ. И волоска не возьмешь. Строжайшая охрана.

ЗУЙКОВ. Весь народ что-то с работы таскает, а вы не можете? Волосок!.. И отпоем поминальную молитву рабу Божьему Владимиру!

БУРАНОВСКИЙ. Хватит! Замолчите! Все равно сейчас это пьяный и бессмысленный разговор. Позвоните мне в Москве домой, подумаю, что можно сделать… Полная чушь и язычество, но раз это для вас так важно…

ЗУЙКОВ. Важнее жизни!

БУРАНОВСКИЙ (передразнивая). «Жизни…» Не люблю этих разговоров по пьяному делу. Позвоните в Москву через пару дней.

ЗУЙКОВ. Телефончик скажете?

БУРАНОВСКИЙ. Записывайте: четыреста сорок три – двадцать один… Чего не пишете?

ЗУЙКОВ. Ваш телефон домашний, Сергей Петрович, я знаю… И никакой он не четыреста сорок три, а с двести двадцать девять начинается…

БУРАНОВСКИЙ (чуть смущенно). Если знаете, зачем спрашивали?

ЗУЙКОВ. Хотел понять, верите ли вы мне?! Ждать нам с Машей от вас помощи? Оказалось – нет! Ну и правильно! Каждый сам свою жизнь исправляй! Поэт какой-то сказал: они, мол, любить умеют только мертвых! Мертвых так мертвых, и на том спасибо! (Дергает дверь купе.)

БУРАНОВСКИЙ. Подожди, Зуйков! Зря обижаешься… Я просто хочу, чтоб в любой бессмыслице был хоть какой-то смысл. Ну при чем тут «волосок»? Что дадут эти символические похороны? В конце концов, Ильича частично захоронили тогда, в двадцать четвертом году… Вскрытие было, часть тела забальзамировали, часть предали земле…

ЗУЙКОВ. Без отпевания?

БУРАНОВСКИЙ. Было и отпевание… Он ведь все-таки крещен был, Володя Ульянов. Говорят, отпевал священник из Елоховской церкви… Но потом он, конечно, исчез в подвалах ЧЕКА… Как и другие свидетели… Похороны вождей – это как стихийное бедствие, всегда невинных в воронку затягивает… Так уж повелось со времен фараонов. Поэтому советую: забудь и откажись… Это ведь все опасная игра с дьяволом. Ты не видел случайно такой фильм – «Экзерсис» называется?

ЗУЙКОВ. Нет.

БУРАНОВСКИЙ. Занятный фильм… Тоже, конечно, выдумка, но хоть логично и впечатляюще. Там в девочку вселился дьявол. И пришел священник изгонять его… Читал над ней молитвы, крестным знамением осенял. Девочка страдала, но дьявол не оставлял ее… И тогда священник, отчаявшись, заложил дьяволу собственную душу во спасение ребенка… «Оставь ее душу, дьявол, возьми мою!..»