Руслан Гавальда - Литературный оверлок. Выпуск №4 / 2017 Страница 4

В этот миг он понял, что на две секунды отвлёкся, заглядевшись на цветущий кактус. Сердце у него ёкнуло. Он боялся оглянуться, потому что уже знал, что предстанет его глазам.

Еще несколько мгновений Абдуллах Амин уверял себя, что они с его домашним ослом случайно потеряли друг друга, и решил оставаться на месте – вдруг тот вернется. Прошло какое-то время. Он сделал пару шагов и закричал нараспев:

– Аистаил! Аис-та-ил! Аис-таа-ииил!

Но ишак не собака, его ишак никакой не Хатико и к нему ни за что не вернется. Зря он обижал это милое существо.

И сначала, не осознав это, Абдуллах Амин словно случайно залетевшая в форточку птица мечется по комнате, не находя выхода из душной пропахшей человеком комнате, где от чего-то небо стало твердым и совершенно не ясным, заметался по пустыне. А потом, от усталости, тотчас упал ниц, уткнулся лбом в землю и начал молиться. Молитва успокаивала его, не смотря на то, что он не верил ни в одно из чудес, о которых он так много и красноречиво разглагольствовал в проповедях. «Есть Бог!» – вспомнил он чей-то возглас в мечети. Но ведь это невозможно! Да и что произойдет? Чудо? Против чудес восставал его практический разум человека двадцать первого века. Но всё же, не смотря на то на всё, что он знал, что религия нужна; и что он был одним из чиновников, усердно выполняющих свою работу (Простым людям трудно справиться! И в его обязанность входило поддерживать эту веру) и вдруг с ним происходит такая фигня, переворачивает всё вверх дном, ставит его, Абдуллаха Амина, перед самим собой в нелепое положение.

Но всё же что значит это сверхъестественное явление? Как понять его? Как держаться дальше?

Абдуллах Амин был в чрезвычайном волнении. Он сжимал руки так, что хрустели пальцы, он хватался за голову.

Когда он перестал, солнце уже стало уходить с неба; и Абдуллах Амин, находясь в фрустрации, долго следил за ним – до тех пор, пока оно не спряталось за крыши белых домов, окружавших площадь. Он вспомнил, что, когда оно всходило сегодня, он еще был на другом континенте, был муфтием. Еще утром ему наперед было известно все, что произойдет… А теперь, на закате того же дня, он в другой стране, чужак в чужом краю и уже не муфтий, он лишился всего – и прежде всего Аистаила, смысла всей его жизни. Вдобавок уже и не может вернуться домой.

«И всё это случилось между восходом и закатом солнца», – думал муфтий. Ему было жаль себя, и он горько сокрушался о том, что жизнь его изменилась так внезапно и так круто.

Плакать было стыдно. Однако он был один в дали от родины. И Абдуллах Амин заплакал.

«Когда-то я был счастлив и распространял счастье вокруг себя. Люди радовались, когда я приходил к ним, и принимали меня как дорогого гостя. А теперь я печален и несчастен. И не знаю, что делать. Я стану злобным и недоверчивым и буду подозревать всех потому лишь, что мой ишак оставил меня».

Через пару часов эмоционально опустошенного муфтия стало клонить в сон. Немного посопротивлявшись самому себе, он всё же позволил себе уснуть. На сколько он провалился в сон, проснувшись, Абдуллах Амин не помнил. Но был уже вечер, и ему очень захотелось есть.

Он открыл свою сумку – посмотреть, не осталось ли там какой-нибудь еды, хоть куска хлеба с маслом, но нашёл лишь «Коран» и два камня, с которыми всё не мог расстаться. И тут, увидев их, Абдуллах Амин испытал огромное облегчение. Он ведь имел два драгоценных камня! Стоит лишь продать их – и он обратно безмерно богат.

«Но на этот раз я буду умнее», – подумал он, доставая камни из сумки и пряча их в карман.

Он вновь стал рассматривать камни, бережно их погладил – на ощупь они были теплыми. Вот настоящее сокровище, которое пока что у него есть. Дотронешься до них – и на душе легче. Они напоминали Абдуллаху Амину об ишаке. Вновь прозвучало в душе его блеенье.

Когда-то он был слаб перед лицом искушения, когда-то ему пришлось проникнуть в Аистаила, и за это, может быть, ему придется заплатить собственной жизнью. Не слишком ли дорого? Но он сам решилсяна такие ставки, когда продал свою человечность, чтобы следовать желанию. Но двум смертям не бывать… Не все ли равно: завтра это произойдет или в любой другой день. Всякий день годится, чтобы быть прожитым или стать последним.

Теперь муфтий совершенно успокоился и со всем смирился.

Абдуллах Амин шел молча. Он ни в чем не раскаивался и ни о чем не жалел. Если завтра он умрет, значит, Аллах не хочет изменять его будущее. Но он умрет, уже успев одолеть пролив, поработать в мечете, понаписать книг, узнать славу и глаза Аистаила. Ни один день его с тех самых пор, как он родился, не пропал впустую. И если завтра глаза его закроются навеки, то все же они успели увидеть много больше, чем глаза других рабов Аллаха. Абдуллах Амин гордился этим.

II. Остров Нуреева

Он долго брел куда глаза глядят, оборачиваясь время от времени в поисках Аистаила, он не терял надежду, что ишак бродит где-то неподалеку. Он не мог далеко уйти. Лишь бы не в противоположную для муфтия сторону. Тогда конец.

Он слышал голос ветра, ощущал под ногами камни. Иногда видел раковину – когда-то в незапамятные времена на месте этой пустыне было море. Потом присел на камень и, как зачарованный, устремил взгляд на горизонт. Он не представлял себе любовь без обладания, но Аистаил родился в пустыне, и если что-то может научить его тому же, то лишь пустыня.

Так сидел он, ни о чем не думая, пока не ощутил кого над головой. Он вскинул глаза к небу и увидел в вышине двух ястребов.

Абдуллах долго следил за ними, за тем, какие прихотливые узоры вычерчивают они в небе. Ястребы, казалось, парят без смысла и цели, но старый муфтий ощущал в их полете какое-то значение, только не смог бы сказать какое. Он решил провожать глазами каждое их движение – может быть, тогда ему станет внятен их язык. Может быть, тогда пустыня объяснит ему, что такое любовь без обладания.

Внезапно его стало клонить в сон. Сердце противилось этому, будто говоря: «Ты близок к концу!» Ведь он отлично знал, что нельзя засыпать на морозе. И он подумал, что это правило распространяется и на жару. Можно незаметно для себя получить солнечный удар. Твоё тело может нагреться до высокой температуры подобно лежащему под ногами песку.

– Но разве не умирать сюда я приехал? – мысленно возразил он себе и провалился в сон.

Абдуллах Амин еще молод, только вступил на уготованный Аллахом путь. Абдуллах Амин просыпается в аэропорту Миннеаполиса. Одна из первых его рабочих командировок.

При каждом взлете и каждой посадке, если самолет вдруг резко заваливался на бок, он молился о том, чтобы не произошла катастрофа. Стоит только ему представить, что авиалайнер может сгореть, словно табак, как его бессонница проходит, и он начинает прилежно молиться. Обычно, так проходили все его полёты, пока он не повстречал Рудольфа Нуреева.

Он молился по пути в международный аэропорт Чикаго.

Он молился по пути в аэропорт Нью-Йорка.

Абдуллах Амин молился по пути в аэропорт Бостона.

И повсюду, как тень, словно специально за ним, следовал Рудольф Нуреев. Но он его не замечал.

Нуреев прирабатывал танцором на полставки. Он мог работать только так, потому что он тоже только начинал покорять мир своим балетом. Стоило где-нибудь какому-то навороченному мэтру психануть и сорвать концерт, приходилось искать замену, как звонили и вызывали Нуреева. Он простодушно вылетал. Такая уж у него была натура.

Одни люди – совы, другие – жаворонки. Нуреев – жаворонок, он мог работать только днем. Это было единственное его условие.

Абдуллах Амин прилежно молился до аэропотра Вашингтона.

Абдуллах Амин молился о резких порывах бокового ветра. Молился, чтобы в турбину не засосало пеликана, чтобы техник не забыл затянуть какую-нибудь важную гайку, чтобы не случилось обледенение закрылков. Во время разбега, пока самолет мчался по полосе, а спинки пассажирских кресел были приведены в вертикальное положение, столики убраны, и ручная кладь помещена в багажные отделения над головой, и пассажиры воздерживались от курения, он молился изо всех сил о том, чтобы не произошла катастрофа.

Наверняка, это его молитвами все рейсы были успешны.

В отличие от Абдуллаха Амина, Рудольф Нуреев, хотя атеистом и не был, но не был и идеалистом, он знал: как не крути, надейся и жди, а смерть про тебя не забудет.

Он бодрствовал.

Он изучал людей на борту, припечатанных ремнями безопасности от страха к креслам.

Женщина плывет по океану снов, прижимая вдобавок ко всему к груди подушку от кресла. Темные волосы неухоженно рассыпались словно по ветру у другой, глаза еще одной женщины закрыты, но на лице не видать ни капли сна, только гримаса страха. Другие пассажиры, спокойные, как коровы в Индии, тянутся за едой или напитками, уткнули уши берушами и что-то читают или слушают музыку.