Владимир Набоков - Событие Страница 4

Раньше десяти нет смысла: он приходит в контору около четверти одиннадцатого. Или можно прямо к нему на дом — это два шага. Как вы предпочитаете?

А я сейчас к нему на дом позвоню, вот что.

Уходит.

Скажи, Барбашин очень изменился?

Брось, Любка. Морда как морда.

Небольшая пауза.

История! Знаешь, на душе у меня очень, очень тревожно. Свербит как-то.

Ничего — пускай посвербит, прекрасный массаж для души. Ты только не слишком вмешивайся.

Если я вмешиваюсь, то исключительно из-за тебя. Меня удивляет твое спокойствие! А я-то хотел подготовить тебя, боялся, что ты истерику закатишь.

Виновата. Другой раз специально для вас закачу.

А как ты считаешь… Может быть, мне с ним поговорить по душам?

С кем это ты хочешь по душам?

Да с Барбашиным. Может быть, если ему рассказать, что твое супружеское счастье не ахти какое…

Ты попробуй только — по душам! Он тебе по ушам за это "по душам".

Не сердись. Понимаешь, голая логика. Если он тогда покушался на вас из-за твоего счастья с мужем, то теперь у него пропала бы охота.

Особенно ввиду того, что у меня романчик, — так, что ли? Скажи, скажи ему это, попробуй.

Ну знаешь, я все-таки джентльмен… Но если бы он и узнал, ему было бы, поверь, наплевать. Это вообще в другом плане.

Попробуй, попробуй.

Не сердись. Я только хотел лучше сделать. Ах, я расстроен!

Мне все совершенно, совершенно безразлично. Если бы вы все знали, до чего мне безразлично… А живет он где, все там же?

Да, по-видимому. Ты меня сегодня не любишь.

Милый мой, я тебя никогда не любила. Никогда. Понял?

Любзик, не говори так. Грех!

А ты вообще поговори погромче. Тогда будет совсем весело.

Как будто дорогой Алеша не знает! Давно знает. И наплевать ему.

Что-то у тебя все много плюются. Нет, я сегодня решительно не способна на такие разговоры. Очень благодарю тебя, что ты так мило прибежал, с высунутым языком, рассказать, поделиться и все такое — но, пожалуйста, теперь уходи.

Да, я сейчас с ним уйду. Хочешь, я подожду его в столовой? Вероятно, он по телефону всю историю рассказывает сызнова.

Пауза.

Любзик, слезно прошу тебя, сиди дома сегодня. Если нужно что-нибудь, поручи мне. И Марфу надо предупредить, а то еще впустит.

А что ты полагаешь: он в гости придет? Мамочку мою поздравлять? Или что?

Да нет, так, на всякий пожарный случай. Пока не выяснится.

Ты только ничего не выясняй.

Вот тебе раз. Ты меня ставишь в невозможное положение.

Ничего, удовлетворись невозможным. Оно еще недолго продлится.

Я бедный, я волосатый, я скучный. Скажи прямо, что я тебе приелся.

И скажу.

А ты самое прелестное, странное, изящное существо на свете. Тебя задумал Чехов, выполнил Ростан и сыграла Дузе{7}. Нет-нет-нет, дарованного счастья не берут назад. Слушай, хочешь, я Барбашина вызову на дуэль?

Перестань паясничать. Как это противно. Лучше поставь этот стол на место, — все время натыкаюсь. Прибежал, запыхтел, взволновал несчастного Алешу… Зачем это нужно было? Добьет, убьет, перебьет… Что за чушь, в самом деле!

Будем надеяться, что чушь.

А может быть, убьет, — бог его знает…

Видишь: ты сама допускаешь.

Ну, милый мой, мало ли что я допускаю. Я допускаю вещи, которые вам не снятся.

Трощейкин возвращается.

Все хорошо. Сговорился. Поехали: он нас ждет у себя дома.

А вы долгонько беседовали.

О, я звонил еще в одно место. Кажется, удастся добыть немного денег. Люба, твоя сестра пришла: нужно ее и Антонину Павловну предупредить. Если достану, завтра же тронемся.

Ну, я вижу, вы развили энергию… Может быть, зря, и Барбашин не так уж страшен; видите, даже в рифму.

Нет-нет, махнем куда-нибудь, а там будем соображать. Словом, все налаживается. Слушайте, я вызвал такси, пешком что-то не хочется. Поехали, поехали.

Только я платить не буду.

Очень даже будете. Что вы ищете? Да вот она. Поехали. Ты, Люба, не волнуйся, я через десять минут буду дома.

Я спокойна. Вернешься жив.

А вы сидите в светлице и будьте паинькой. Я еще днем забегу. Дайте лапочку.

Оба уходят направо, а слева неторопливо появляется Вера. Она тоже молода и миловидна, но мягче и ручнее сестры.

Здравствуй. Что это происходит в доме?

А что?

Не знаю. У Алеши какой-то бешеный вид. Они ушли?

Ушли.

Мама на машинке стучит, как зайчик на барабане.

Пауза.

Опять дождь, гадость. Смотри, новые перчатки. Дешевенькие-дешевенькие.

У меня есть тоже обновка.

А, это интересно.

Леонид вернулся.

Здорово!

Его видели на нашем углу.

Недаром мне вчера снился.

Оказывается, его из тюрьмы выпустили раньше срока.

Странно все-таки: мне снилось, что кто-то его запер в платяной шкап, а когда стали отпирать и трясти, то он же прибежал с отмычкой, страшно озабоченный, и помогал, а когда наконец отперли, там просто висел фрак. Странно, правда?

Да. Алеша в панике.

Ах, Любушка, вот так новость! А занятно было бы на него посмотреть. Помнишь, как он меня всегда дразнил, как я бесилась. А в общем, дико завидовала тебе. Любушка, не надо плакать! Все это обойдется. Я уверена, что он вас не убьет. Тюрьма не термос, в котором можно держать одну и ту же мысль без конца в горячем виде. Не плачь, моя миленькая.

Есть граница, до которой. Мои нервы выдерживают. Но она. Позади.

Перестань, перестань. Ведь есть закон, есть полиция, есть, наконец, здравый смысл. Увидишь: побродит немножко, вздохнет и исчезнет.

Ах, да не в этом дело. Пускай он меня убьет, я была бы только рада. Дай мне какой-нибудь платочек. Ах, господи… Знаешь, я сегодня вспомнила моего маленького, — как бы он играл этими мячами, — а Алеша был так отвратителен, так страшен!

Да, я знаю. Я бы на твоем месте давно развелась.

Пудра у тебя есть? Спасибо.

Развелась бы, вышла за Ревшина и, вероятно, моментально развелась бы снова.

Когда он прибежал сегодня с фальшивым видом преданной собаки и рассказал, у меня перед глазами прямо вспыхнуло все, вся моя жизнь, и, как бумажка, сгорело. Шесть никому не нужных лет. Единственное счастье — был ребенок, да и тот помер.

Положим, ты здорово была влюблена в Алешу первое время.

Какое! Сама для себя разыграла. Вот и все. Был только один человек, которого я любила.

А мне любопытно: он объявится или нет. Ведь на улице ты его, наверное, как-нибудь встретишь.

Есть одна вещь… Вот, как его Алеша ударил по щеке, когда Миша его держал. Воспользовался. Это меня всегда преследовало, всегда жгло, а теперь жжет особенно. Может быть, потому, что я чувствую, что Леня никогда мне не простит, что я это видела.

Какое это было вообще дикое время… Господи! Что с тобой делалось, когда ты решила порвать, помнишь? Нет, ты помнишь?

Глупо я поступила, а? Такая идиотка.

Мы сидели с тобой в темном саду, и падали звезды, и мы обе были в белых платьях, как привидения, и табак на клумбе был, как привидение, и ты говорила, что не можешь больше, что Леня тебя выжимает: вот так.

Еще бы. У него был ужасающий характер. Сам признавался, что не характер, а харакири. Бесконечно, бессмысленно донимал ревностью, настроениями, всякими своими заскоками. А все-таки это было самое-самое лучшее мое время.