Юлиу Эдлис - Набережная Страница 4

Люба (берет ее под руку). Чашку кофе, рюмку коньяку, бокал шампанского? Желание дамы для меня закон!

Алена. Девчонки! За лето не надоело?!

Зоя. Обожаю высоких, спортивных, голубоглазых блондинов! Куда же мы пойдем?

Люба. С вами — хоть на край света! Как вас зовут, если не секрет?

Алена (не выдержала, тоже вступает в игру; схватила Любину треногу с фотоаппаратом, подходит к подругам). Запечатлимся на фото, молодые люди? Шесть на девять, девять на двенадцать, цветное, широкоформатное, на фоне моря или пальм, по желанию клиента!

Люба (высоким, зазывным голосом). Сдаем комнаты! Комната не нужна? На двоих, паспорт не спрашиваем. Сдаем комнату, веранду, сарай, койку под открытым небом со всеми удобствами! Воздух, море, вид из окна — бесплатно!

Из репродукторов — вальс.

Зоя. Дамский вальс! Дамы приглашают кавалеров! (Любе.) Разрешите, молодой человек?

Люба. Танцы до упаду!

Они закружились по площадке.

Из-за парапета показалась голова разгневанной тети Зины.

Тетя Зина. Лета вам не хватило?! В кафе не полагается, не танцверанда! Глупости какие!

Люба (кружась с Зоей). Так надо ведь когда-нибудь и глупой побыть, хоть будет что вспомнить!

Тетя Зина (оттуда же). Кончай! Конец, конец, календарь обратно не повернешь!..

Музыка все громче. Потом все мгновенно — музыка, свет, огни «Эспаньолы» — гаснет, погружается в темноту.

Прошло чуть больше месяца — декабрь, серый, хмурый день, небо и море тоже серы, того гляди, польет мелкий, нудный дождик. И «Эспаньола» похожа сейчас на зябко нахохлившуюся птицу, отставшую от стаи в этих чужих, неприютных краях. С моря, затянутого слоистым туманом, слышен дальний гудок теплохода, входящего в порт.

В правом углу площадки, вдоль парапета, сложены высокими штабелями снесенные сюда с пляжа лежаки, шезлонги, кабинки для переодевания, прогулочные велосипеды-катамараны: ежегодный городской субботник по уборке пляжа. Слышно, как там, внизу, переговариваются, смеются, поют.

С пляжа по лестнице поднимаются, неся деревянные лежаки, Люба и Алена. Поверх своей одежды на них синие рабочие халаты, на руках — грубые холщовые рукавицы.

Алена (запыхавшись). Не беги, тяжело! Совсем запарилась!

Люба (бодренько). Ничего, субботник два раза в году, не переломишься. Осенью — вверх, весной — обратно вниз. Лично я субботники эти даже обожаю — по крайней мере, хоть со всеми знакомыми повидаешься. Клуб интересных встреч!

Алена. А я всегда удивляюсь, сколько этих лежаков, шезлонгов, таскай — не перетаскаешь, а в сезон попробуй найти свободный на пляже!

Люба (присаживается на штабель). Перекур, по конституции. (Достает из кармана пачку сигарет.) Последняя, покурим пополам, потом придется в магазин сбегать, у Зинки-то закрыто по случаю всенародного энтузиазма. (Закуривает.) На почту не забегала? Зойке ничего нет?

Алена (подозрительно). Что это ты в последнее время так интересуешься, будто не она, а ты прямо ждешь не дождешься?..

Люба (неопределенно). Почта работает — не бей лежачего!

Алена. При чем тут почта, если ей никто не пишет?

Люба. Время покажет. (Неожиданно.) Слушай, как пишется «во веки вечные»? «Во веки» — вместе или отдельно?

Алена. Раздельно. Зачем тебе?

Люба. А «стереоскопический»? «Стери» или «стере»?

Алена. Стере. С чего это ты вдруг?

Люба (ушла от ответа). Говорят, даже писателям надбавка за грамотность идет.

Алена (недоверчиво). Темнишь!

Люба. К слову, цитатку какую-нибудь можешь подкинуть? На тему — любовь, семья и брак.

Алена (еще недоверчивее). С каких это пор?..

Люба (нетерпеливо). Короткую, но чтоб за сердце брала, ну?.. (Отдает ей недокуренную сигарету.) На, кури.

Алена (курит; в задумчивости). С ходу?.. Ну хотя бы: «Я вас люблю любовью брата, а может быть, еще сильней».

Люба. Брата?.. (Подумала.) Не подойдет.

Алена (вспоминая). Можно другую… Например: «Я вас любил так искренно, так нежно, как дай вам Бог любимой быть другим». А?..

Люба (взволнованно). Как, как?..

Алена. «Как дай вам Бог любимой быть другим».

Люба (прерывающимся от волнения голосом). «… любимой быть другим»… (Помолчала, справилась с собой.) Кто написал?

Алена. Пушкин, конечно.

Люба (изумленно покачала головой). А ведь его даже в школе изучают… (Решительно.) Годится!

Алена. Нет, правда, зачем тебе?

Люба. Про запас. Мало ли — а я раз, и отбрила. (Поежилась.) Холодина… как бы снег не пошел.

Алена. Как я московский климат еще перенесу… Я опять решила в МГУ, все-таки звучит. А?..

Люба. А я дальше Симферополя — ни разу… Правда, в круизы плавала, раза четыре — Сочи, Сухуми, Батуми. Я раньше пассажирским помощникам исключительно нравилась. Отдельная каюта с душем, бар до двадцати четырех, салфетки в ресторане как жестяные, накрахмаленные… (Неожиданно.) Может, мне на загранрейс наняться? Стюардессой или хоть, по бедности, официанткой?.. Приглашали неоднократно. Правда, теперь-то я навряд ли уже пассажирским помощникам понравлюсь, не та весовая категория.

С пляжа на набережную поднимаются, неся лежаки, Зоя и Тетя Зина.

Зоя (еще с лестницы). Сачкуете, девочки?!

Тетя Зина. Им бы только на чужом горбу в рай!..

Люба (быстро, вполголоса Алене). Зойке — ни слова!

Алена. Про что?

Люба. Про Пушкина. И вообще!

Алена (догадываясь). Любка, ты что надумала?..

Люба (вынула из кармана, сует ей деньги). Лучше сбегай-ка за сигаретами, курить нечего. Одна нога там, другая здесь!

Алена. Ой, Люба!..

Люба. Будут югославские, бери, фирма идет на убытки. Давай, давай! (Подталкивает ее в спину.)

Алена (уходя). Ой, Любка!.. (Ушла.)

Зоя и Тетя Зина уложили лежаки в штабель, присели рядом с Любой.

Зоя (вслед Алене). На «до востребования» забеги, посмотри для меня!

Тетя Зина (неодобрительно). Все ждешь?

Люба (агрессивно). И ждет! Завидно тебе?!

Тетя Зина (спокойно). Думаешь, я другая была?.. (Улыбнулась давнему воспоминанию.) Помню, сразу после войны, я еще совсем девчоночка была… Еще мины в море плавали, их, как кефаль, сетками ловили, пароходы по ночам не ходили, боялись… Санатории все разрушенные, одни камни… Ну вот, первые отдыхающие приехали, один весь в белом — штаны, рубашка, туфли, он их по утрам зубным порошком чистил, я подсмотрела. Весь белый-белый! Как в сказке!.. Так поверите, я за ним — а девчонка сопливая еще, босая, между прочим, обувки на всех сестер одна пара, — я за ним веревочкой ходила, как собачонка приблудная… Не за ним, а за белыми его штанами. Белые-белые!.. Какое у него лицо было — убей, не вспомню, а штаны как сейчас вижу. Вроде бы первый праздник в жизни… Ах, девочки, вы сами не знаете, какие счастливые!

Люба. Что белых штанов теперь вокруг навалом?

Тетя Зина. Что войны не помните…

Люба. Купила бы Люське своей белые джинсы, самый крик.

Тетя Зина (покорно). Куплю, куда я денусь… Чего я и мечтать не мечтала — все у нее будет!.. Только боюсь я за нее, ночью проснусь — страх разбирает! Набережная эта, чтоб ей провалиться!.. (Встала; Зое.) Пошли, еще ходку-другую сделаем, и шабаш, руки как свинцовые. Нечего рассиживаться!

Зоя и Тетя Зина ушли вниз, на пляж. Длинная пауза.

Люба (одна; про себя). «Здравствуйте, Игорь. Это уже восьмое письмо, которое я вам отправлю авиа. Получили вы те семь, или погода нелетная? Я решила вам писать каждые три дня на четвертый, получается два письма в неделю, не так-то и много. А от вас ни ответа, ни привета… Девочки удивляются, почему это я вам после всего, пишу на „вы“, а я и сама не знаю. Хотя мы неоднократно пили на брудершафт, я боюсь, что, если я вам буду „ты“, вы можете подумать, что я навязываюсь и так далее. И про любовь я вам никогда не писала, но про это вы сами должны догадаться. Есть цитата, кажется, Пушкина: „О любви не говори, о ней все сказано, сердце, полное любви, молчать обязано“. А может, и не Пушкин, но это не играет значения… (Подумала, поправила себя.) Не играет роли. Вообще-то, конечно, даже у нас уже зима, не говоря уже про Москву, может, погода и правда нелетная. Лучше я вам это письмо пошлю с „Эспаньолой“ — помните, кораблик, что стоит у нас намертво на набережной, там еще буфетчицей тетя Зина?.. Это верное дело… Сейчас скоро вечер, у нас сегодня субботник по уборке пляжа, на набережной никого нет, и я очень скучаю за вами… (Подумала, опять поправила себя.) По вас…».