Еврипид - Электра Страница 4

Орест уходит.

Вы, женщины, как загорится бой,Мне дайте знать. С железом и готова,Я буду вся – одно вниманье, жены.И если труп Орестов подберутЕго враги, не дожидаясь мести,Я, мертвая, глумленья их приму.

Уходит.

Стасим второй

Эту сказку заводит седая молва…Как у матери нежной восславил плодТам, на высях аргосских,Пан, хранитель полей и царьДивно слаженной флейты.Сладким пеньем и пляской прославлен былЗлаторунный ягненок.Чу… постой… С выси мраморной вдаль летитЗычный вестника голос:“Все на площадь, живей, живей!И любуйся, микенский люд,На добычу владык своих,Грозно-дивное знаменье”.Славят люди дворец царя,И весельем горит чертог.

Эту сказку мне шепчет седая молва:Распахнулась, сияя, там храмов высь,И алтарное ярчеБудто вспыхнуло пламя вмиг…Флейта, Музы рабыня,Лучших песен своих не жалела намВ честь руна золотого.Не дремал той порою Фиестов чертог:К ложу тайных объятийОн Атрея жену манит,С ней и диво к себе влечет,Золотого ягненка, царь.И вернулся да гражданамТак кричит: “У меня теперьНаших гор златорунный цвет”.

И светил золотые путиВ этот миг Кронид передвинул,Жгучий блеск передвинул солнцаИ зари мерцающий лик.И на юг, по склонам небесным,Дивно пламенный зной потек,А к Медведице влажные тучиПотянулись. Палим с тех пор,Изнывает от жажды трон АммонаБез отрады Зевсовых ливней.

Так молва говорит, но словамЭтой сказки мало я верю.Что мы ей, колеснице бога?И неужто покинет путь,Чтобы люди мýкой платилиЗа обиду других людей?Страха божия ради сложилаЭту сказку молва в миру,Но, забыв ее, мужа убила ты,О сестра прославленных братьев!

Эписодий третий

Но тише, тише, чу…Вы слышите ль, подруги, странный шум?Иль у меня в ушах гудит?.. Но будтоПодземный гром… раскатами. Ясней,Ясней теперь… Там кто-то дышит… стоныВздымаются… Сюда, сюда, царевна!..

Входит Электра.

Я вам нужна, иль уж окончен бой?

Кровавому стенанию мы внемлем…

Да, это стон… Далекий, – все же стон…

Не близок путь, но как он ясен, слышишь?

А стонет друг иль чуждые уста?

Не разберешь… на все лады там стонут…

Чего ж я жду… Иль нож мой не готов?

Остановись… Еще не ясен жребий.

Орест разбит – оттуда нет гонцов.

Не птицы же. Иль так им царь и сдался?

Входит вестник.

О славные микенские юницы!Победы весть Орестовой несу…Там на земле лежит цареубийцаЭгисф, богам молитесь – он убит.

Но кто же ты? И как тебе поверю?

Я в свите был у брата твоего.

Прости мне, друг… От ужаса и памятьИзменит нам. Я узнаю теперьТвое лицо… Итак – злодея нет…

В живых… Вели – и повторю: он умер…

О, зоркая, о, правда… Наконец!Но расскажи мне самый ход убийства,Ты каждый шаг поведай нам, гонец.

Стопы подъяв от этого порога,Вступили мы на двухколейный путьИ славного микенского владыкуУвидели. Он по саду гулялСреди ручьев, срезая ветки мирта,Чтобы венок потом из нежных свить.Увидел нас и говорит: “Привет вам,О путники, откуда вы и путьК какой земле направили?” А брат твойЕму в ответ: “Фессалия нас шлетНа берега Алфея, к Олимпийцу,Отцу богов, с дарами мы идем…”Эгисф опять: “Ко мне прошу сегодняНа светлый пир – я нимфам заколотьТельца веду, а завтра, встав с зарею,Вы можете ускорить шаг. Войдем”.И стал он нас упрашивать – проходуНам не давал, – а как в чертог привел,Кричит: “Скорей подайте им умыться,Близ алтаря поставлю я гостей”.Орест ему на это: “Мы проточнойСтруей реки уж умывались, царь,Но если нам с аргосцами прикажешьТебе помочь при жертве, то опятьОчиститься не откажусь, конечно”.Но разговор был прерван. ОтложивОружие, телохранитель царскийИ раб его – за дело все гурьбой…Кто нес фиал для крови, кто кошницыСвященных круп, а там, на очаге,Раздув огонь, кувшины расставляли.Чертог гудел… Но вот, крупы твой отчимНа жертвенник подбросив, возгласил:“О нимфы скал, пускай не раз мне жертвуЗдесь приносить и, счастьем увенчавГлаву царя с царицей Тиндаридой,Врагов его казните!” – он тебяЗдесь разумел с Орестом. А царевич,Тот шепотом молился, чтоб емуОтцовский дом вернуть. И нож, нащупавВ кошнице, взял Эгисф: он тельчий волосДесницею в огонь священный вверг…И заколол распяленную жертвуВ руках рабов, державших ноги ей…И вновь тогда взывает он к Оресту:“Средь доблестей в Фессалии у вас,Я слышал, два искусства процветают:Там мастера вы туши разниматьДа на коня узду накинуть ловки,Не откажи уверить в первом нас”.И вот в руках Ореста нож дорийский.Вмиг сорван с плеч его красивый плащС аграфами; в подручные – Пилада,А челядь прочь; вот ногу захватилОн тельчую и, напрягая мускул,Глядим, – на сгиб всю кожу намотал.Обнажена лежит, белея, жертва…А времени… да на бегах скорейНе пробежит атлет два раза стадий…Когда же жертву вскрыли и Эгисф,Священную прияв ее утробу,Стал изучать: у печени главыОн не нашел, пузырь же и воротаПереполняла желчь, и тем ониГадателю недоброе сулили.Эгисф бледнеет, видим, – и к немуС вопросом наш владыка: “Что кручинен?”А тот в ответ: “О гость, меня страшитБеда извне: для дома ж нет опаснейАтридова отродья”. – “Как, Эгисф,Трепещешь ты скитальца козней? Царство ль —Тебе не щит? Однако дай же мне,Чтоб лакомства добыть из этой жертвы,Покрепче нож, с закалом фессалийским,Дробящим кость”. И вот удар ножаВскрывает грудь. И только что над сердцемВнимательно склонился тот, ОрестНа цыпочках приподнялся и ножЦарю всадил в загривок, а ударомЕму хребет ломает. Рухнул врагИ заметался в муках, умирая.К оружию кидаются рабыИ на двоих толпой. Но, сотрясаяВ руке копье, им мужи не сдались.И вот Орест взывает: “Не разбойникПришел на пир: домой вернулся царь…Я ваш Орест несчастный: не ищите жЗа то, что я с убийцей порешил,Меня губить, рабы Агамемнона…”Отпрянула толпа их, а ОрестБыл скоро там каким-то старцем признан.Торжественно увенчанный, тебеОн голову – не бойся, не Медузы —Эгисфа ненавистного несет.О, заплатил злодей с лихвой сегодняЗа кровь, что здесь когда-то проливал.

Статим третий

Вплетись в хоровод наш, дева;Как легкая лань, в эфирВздымайся пятой веселой!О, ярче венцов победыС брегов Алфея славных[13] боец не уносил,Какие брат твой добыл. О, пой же, дева, пой!И под светлый напев мы плясать пойдем.

О, свет, о, блеск, о, колесница бога.Земля и ночь, царица слез моих,И вы, опять на белый свет свободноОтверстые зеницы. Да, Эгисф,Злодей, отца убийца, – он не встанет…Все, все сюда уборы и венцы!А вы со мной его венчайте, девы.

Укрась ему кудри пышно,Мы ж, музам покорные,Затеем веселый танец.О, радость! Цари былыеОпять над нами будут, любимые, царить…Неправедный не встанет – он правдою убит.Ты ж, о флейта, звучи, солнцем лейся, песнь…

Эписодий четвертый

Входит Орест и Пилад.

За ними свита несет труп Эгисфа.

О славный сын венчанного отцаВ лучах его немеркнущей победы,Дай локоны обвить тебе, Орест.О, ты пришел не с бега, не на приз:Ты играми натешился, – врагаТы одолел, отцовского злодея.

И ты венец, награду дел, прими,Воспитанный благочестивым мужемНа радость нам, Пилад, а боги вамДа ниспошлют благой удел обоим!

Богов почти, Электра, им воздайХвалу, судьбы властителям могучим:Покорный раб их воли и судьбы,Эгисфа я убил, и это правда,А не молва, – а чтобы всякий могПроверить нас, так вот тебе – убитый.И если ты скормить его зверямИль пугалом для птиц, детей эфира,Прибить на столб захочешь, он на всеСогласен – он твой раб, тиран вчерашний…

Мне совестно, но речи жгут уста…

Так говори. Кого ж тебе бояться?

Глумления над трупом не простят.

Но чей же гнев возбудишь ты, царевна?

Микенский люд угрюм и злоречив.

Все ж волю дай желаньям… Нам с Эгисфом,Живым или убитым, мира нет.

Итак, с чего ж начну и чем закончу,В средине что скажу я?.. А зариЯ ни одной не провела, чтоб в мысляхНе размотать весь тот клубок речей,Которым бы свободная ЭлектраЕму в лицо швырнула. Час приспел.

Услышь же, что еще живой ты долженБыл выслушать. Проклятый, без виныСиротами за что ты нас оставил?С женой вождя слюбившись, вражьих стенТы не видал… И в глупости надменной,Убийца, вор и трус, мечтать ты смел,Что взятая прелюбодейством будетТебе женой примерной. Если кто,На ложе ласк обманом приклонившиЗамужнюю, ей мужем станет иВообразит, что скромною подругойЕго чертог украсился, назватьЕго нельзя счастливым. О, ты не былТак счастлив с ней, как, может быть, мечтал.Нечестия лобзанья не смывалиС ее души, и низости твоейСредь пылких ласк она не забывала,И оба вы вкусили горький плод,Она твоих, а ты ее пороков.По всем устам ходило у микенян:“Царицын муж”, а мать женой ЭгисфаНе звал никто. О, горший из позоров,Когда в семье жена главой, а мужТак жалок, так принижен, что в народеПо отчеству не кличут и детей.Да, истинно завидный брак – из домаБогатого и знатного добытьЖену и стать при ней еще ничтожней…На золото позарился Эгисф:Он им мечтал себе прибавить весу…Иль мы богатством прочны? Нет, сердецСокровища природные, не деньгиНас вызволят из жизненных тисков.А золото с клеймом обид и злаНа миг блеснет в чертоге – и пропало…Про женщин и Эгисфа не решусьЯ говорить, как девушка. Но будетДовольно и намека. Он преградСебе не знал, кичась богатством нашимИ красотой своей. О, если мнеНа выбор бы давали… Этих куколИзнеженных суровому лицуНе предпочла бы я. Ареем дышитОтважный муж, а с этими куда?Иль в хоровод? Иди же в прах, невежда!Ты думал век царить – и нож одинМог вразумить тебя. А тело этоДля всех урок: на играх пробежавВ один конец, не обогнувши дажеМеты, побед своих не объявляй…

Он отдал вам за кровь богатый выкуп,И мощен был исконной Правды суд.

Гей там, рабы! Возьмите труп и в угол,Да потемней, запрячьте, чтобы матьС любовником не свиделась до гроба.Труп уносят на носилках в ворота дома.

Оставь его… Пред нами новый путь.

Что видишь ты? Микенские отряды?

Нет… Мать, меня носившую, Орест.

Сиянье риз на блеске колесницы…

И в темноте расставленная сеть[14].

Нам убивать ее, подумай только…

Иль этот блеск разжалобил тебя?

Увы! Увы!Она меня носила и кормила:Как нож на грудь ее я подниму?

“Как?” – говоришь… ты мог бы поучитьсяУ ней, когда покончила с отцом.

О Феб! В тебе тогда вещал невежда…

Невежда – Феб? Кто ж мудрый у тебя?

Не смеет сын убить ее, не смеет…

А кровь отца он смеет забывать?

В ее крови – клеймо и суд Оресту.

Иль выберет проклятие отца?

Гнев матери карать убийцу будет.

Забудь отца – и бог тебя казнит.

Там демон был под маской Аполлона.

Иль завладеть треножником он мог?

Нет, нет… сюда оракул не подходит…

Стыдись впадать в уныние… И матьСрази с такой же хитростью, с какоюОни с Эгисфом извели отца.

О, страшный путь, и ты, ужасный подвиг,Богами мне указанный, тебя,О, горький груз, подъемлю как невольник.

Входит в дом.