Пётр Киле - Восхождение Страница 4

- Всего из красок.

Даймон весь в движении:

- Когда в них первообраз схвачен верно, текучей кровью свет перетекает, созданье к жизни призывая вновь, и фея, вся из света, вновь живая, блистая красотою, вознеслась в страну заоблачную среди гор.

Аристей не в силах поверить воскликнул:

- Как! Фея спасена?

Даймон торжественно:

- Воскрешена! И человека воскресить ты можешь, я думаю. Какой удел!

Аристей всплескивает руками:

- Ну, да. Художник я, не бог. Да и зачем?

Даймен смеется неслышно, одними глазами:

- Ты человек. Ужели мысль о смерти тебе мила?

Аристей, вдруг все припомнив:

- Нет, нет, невыносима! Мне с детства мысль о смерти столь ужасна, что я не мог быть счастлив и в любви, и в творчестве, и в странствиях моих, и ныне беспокойством одержим, взыскуя совершенства, как бессмертья.

- Когда ты фее возвратил бессмертье, ужели сам не можешь ты достичь желанной цели?

- Как?!

- Со мной в союзе.

Аристей усмехается:

- Ты джинн, не предок мой, признайся прямо, когда ты хочешь помощи моей?

Даймон важно:

- Я в мир явился принцем, как принцесса, но в духе обернулись - джинном я, она же феей, - в чем моя вина?

Из цени превращений мир родился, взыскуя совершенства, как бессмертья.

Аристей не без улыбки:

- Ты хочешь облик принца обрести?

- Да, да, вочеловечиться вполне!

- Зачем? Ведь ты, как все мы, станешь смертным.

Даймон рассудительно:

- Есть степени свободы к совершенству. И их у смертных больше, как ни странно. Я буду жить в горах в старинном замке, хранилище премудрости земной, и быть с тобою всюду, как даймон.

Аристей, взглядывая строго:

- И я тебе могу поверить?

Даймон утвердительно:

- Да, когда ты жаждешь славы и бессмертья.

Аристей, задумываясь:

- Ребенком я мечтал о славе, верно. Но ныне вижу всю тщету и славы, и даже и бессмертья на Земле - соблазн мишурный - в горе для народов, как войны непрерывные от века…

А о грядущих - и подумать страшно, как будто я воочию все вижу: геенну огненную до небес! И в бедствиях планета опустеет, как спутница ее тревог Луна.

Даймон, затихая:

- Настроен нынче что-то мрачно. После уж лучше мы поговорим.

- Пожалуй. На маскарад явиться не хотите со мною, принц?

Даймон без улыбки:

- Брелок возьми с собою. А я, отшельник, тишину люблю. Не здесь я у тебя в гостях, а в замке средь снежных гор сижу у камелька.

Аристей всматривается:

- Я вижу - зал эпохи Возрожденья, столешницу из драгоценных камней, и у камина точно мой отец? Как привиденье...

Даймон в досаде:

- То-то и оно. Один ты в силах воссоздать из красок его живым, владея тайной света.

- Ну, хорошо. Условились.

Даймон, страшно обрадовавшись:

- В союзе мы сотворим с тобою новый мир. - Весь засветившись, замирает.

Аристей в изумлении берет в руку нэцкэ и отправляется на бал.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Большой зал Дворянского собрания. Бал-маскарад, организованный учащимися и профессорами Академии художеств, с картинами, развешанными всюду, для призов за лучший костюм или образ и лотереи.

Дама в маске:

- Чудесно! Мы к началу опоздали?

Барышня в белоснежной тунике:

- По времени едва ли.

Дама в маске:

- Бал в разгаре, как будто длится он не первый час - без сутолоки в многолюдстве страшном.

Барышня, не очень довольная:

- Да, тесно, яблоку упасть здесь негде.

Дама в маске:

- У устроителей в помощниках студенты и курсистки, знают дело.

Один студент, оглядываясь:

- И маг; явившись на хорах, как дьявол, поверг всех нас он в трепет и привел в движенье стройное, как волны моря, что, не теснясь, несутся на просторе.

Дама в маске:

- Что ж сделал он?

- Взмахнул, как дирижер, и зал весь осветился дивным светом, как на заре далекий небосклон, где явь и сон смыкаются людские – в сиянии пространства и времен.

Второй студент уверяет:

- Осталось все на месте: стены, своды, - и все ж мы словно унеслись куда-то.

Третий студент, взмахивая рукой:

- В миры, где шествуют герои мифов, и боги, и цари, и куртизанки, - куда ж мы унеслись?

Второй студент:

- Мы здесь остались, но в высших сферах Северной Пальмиры.

Мистик, одетый, как клоун:

- Да то-то и оно. Здесь город-призрак, из топей восстающий, как туман таинственных видений и дурман.

Среди шествующих в маскарадных костюмах соревнователей публика замечает красивую женщину в сопровождении двух мужчин в древнегреческих одеяниях.

Литератор догадывается:

- Прекрасная Елена, нет сомненья. И Менелай. Да с ним и сам Парис. Чудесный треугольник наяву.

Чиновник важно:

- А хороша! Но слишком уж доступна.

Поэт, которого некоторые узнают:

- Не в том ли прелесть красоты и тайна?

Некая дама с вызовом:

- Когда и стыд, и верность ни почем?

Поэт смеясь:

- То символ красоты, а есть Манон. А вот она! Из шлюх обыкновенных, а кавалер ее - ведь сутенер. На Невском их встречаешь каждый вечер.

Офицер восклицает:

- Какое, боже мой, великолепье! Колонны мраморные, блеск свечей...

Другой офицер:

- И блеск очей красавиц бесподобных. воистину богинь, гетер, цариц!

Некая дама с завистью:

- Матильда Кшесинская семенит, - красива - не сказать, мала и ростом, - со свитой из великих князей в масках.

Журавля упустив из рук своих, схватилась за синиц, и те попались.

Молодой человек с дамой:

- А там не Анна Павлова прошла - походкой твердой, вместе с тем летящей, земная и воздушная, как фея.

Его дама вторит:

- Как Золушка принцессой обернулась, едва взошла на сцену, заблистав, как первая звезда среди ярчайших.

Офицер с восторгом:

- Вот Клеопатра Северной Пальмиры!

Другой офицер:

- Костюм хорош, а образ бесподобный, без тени вызова и страсти нежной, как ум и львица в сфинксе дремлют тихо над полноводною Невой; Египет - загадка Рима и его судьба.

Офицер:

- Нет, Греция скорей его судьба.

Другой офицер:

- С Элладой вкупе - это несомненно.

Офицер:

- Да, Клеопатра словно из гетер, взошедших на престол в часы упадка культур древнейших под пятою Рима.

Один студент вскрикивает:

- Послушайте! Уж это вам не шутка. Там промелькнул сам Пушкин, профиль, плечи, взор голубых, как небо, дивных глаз...

Другой студент:

- А там, на хорах Данте Алигьери, худой и строгий, опаленный адом, - и публика нарядная, и боги, герои, персонажи всех времен, - да здесь весь мир!

Один студент с опасениями:

- Он явлен на мгновенье, и, я боюсь, здесь некое знаменье.

Внезапно публика расступается, образуя живой коридор, в концах которого у всех на виду молодая женщина и юная девушка в древнегреческих одеяниях. Их принимают за Афродиту и Психею.

Проносятся голоса:

- Смотрите! Крупнотелая блондинка в сандалиях на босу ногу - дивна!

Вся розовая, золото волос, - сойдет за Афродиту в самом деле.

Да, женственность сама и красота!

Насмешлива во взоре глаз прекрасных, в осанке величава и проста.

Художник с волнением:

- Костюм хорош, а образ дивный лучше. Богиня! И любви, и красоты.

Поэт смеется:

- За Афродиту Пандемос сойдет, а та Урания? Нет, нет, Психея!

Высокая и стройная, в плаще пурпурном, словно соткана из света, воздушна и легка, как танцовщица, с походкой юности и счастья, - сон!

В многолюдном зале замолкают оркестр, голоса и шум, очевидно, начинается представление, ибо Афродита вскричала, весьма осердясь: «Люди добрые!», и даже зазвенели хрустальные люстры.

Проносятся голоса:

- Ах, что сказала Афродита? - Тише!

- Да, осердилась, ясно, на Психею, по сказке Апулея и зовет Эрота наказать за самозванство…

- Психея смущена… А хороша! Прекрасней Афродиты и юна!

- Как! И Эрот здесь явится? Умора!

- Младенец с крылышками! Купидон.

- Нет, демон, демон, по Платону. Демон?!

Откуда-то с хоров разносится голос: «Маменька, я здесь!»

Публика, рассмеявшись с восхищением, затихает, и чудесное настроение воцаряется в зале.

Афродита в тишине внятно произносит:

- Психея пусть полюбит человека без положенья в обществе, без роду, влачит с ним жалкое существованье, в нужде, в гоненьях пребывая вечно.

Эрот, показываясь на хорах:

- Психея? Ладно, будь по-твоему. Скажи-ка, где найти мне самозванку. - Достает золотую стрелу из колчана за спиной.

Афродита, указывая на ни в чем неповинную барышню:

- Как! Ты не видишь? Красотой сияет, как юная богиня, уж Кипридой ее все называют, мне в обиду. Да вот она!

Проносятся голоса:

- Эрот поранил сам себя стрелой!

- Наверно, понарошке и не больно?