Леопольдштадт - Том Стоппард Страница 4

Герман. Это слишком легко. Давай, Якоб. (Обращаясь ко всем.) Потише, пожалуйста.

Якоб сосредотачивается и считает. Герман выжидательно смотрит.

Вильма. Эрнст, ты пойдешь с ними?

Эрнст. Нет, я должен зайти в отделение неврологии.

Вильма. Тебе обязательно было назначать на сегодня пациентов?

Эрнст. Нет…

Вильма. В прошлом году ты этого не делал.

Эрнст. В прошлом году я не был экстраординарным профессором. Просто поднять бокал с лекторами и поздравить ассистентов с Рождеством… Так принято.

Якоб. Пятьдесят пять!

Людвиг гладит его по голове. Герман доволен. Ханна входит с шерстяными шапками и шарфами для детей.

Людвиг. Правильно. А пятьдесят пять – это одиннадцать раз по пять. Что интересно.

Ханна. Якоб, собирайся!

Якоб убегает, чтобы надеть пальто.

Людвиг (Герману). В пределах нормы.

Герман (задет). Что ты имеешь в виду? Он же правильно посчитал?

Людвиг. Посчитал он правильно, но не выдержал тест. Когда Карлу Фридриху Гауссу было одиннадцать лет, его попросили сложить в уме все числа от одного до ста. Он, почти не задумываясь, ответил: «Пять тысяч пятьдесят». Вот это дар.

Герман. Это был правильный ответ?

Людвиг. Как ты думаешь, я стал бы рассказывать тебе эту историю, если бы ответ был неправильный?

Герман. Еврей мог бы и наугад ответить – всегда есть вероятность, что тот, кто задал ему вопрос, сам не знал ответа.

Людвиг заинтригован.

Людвиг. Но почему еврей?

Герман. Только не начинай. А у твоего Паули есть дар?

Людвиг (смеется). У него в голове одни солдатики. Ему не терпится надеть военную форму.

Так или иначе, все, кроме бабушки, Вильмы, Германа и Людвига, отправляются по своим делам. Ева уносит Нелли, а Польди и Яна прибирают разбросанное. Бабушка устраивается за столом с фотоальбомом, перьевой ручкой и белыми чернилами. Людвиг и Герман не слишком близки между собой, но им легко друг с другом. Герман предлагает Людвигу сигару, но тот предпочитает сигарету. Герман закуривает сигару и наливает два бокала виски из графина.

Герман. Ну и в чем фокус?

Людвиг. В том, что ты можешь складывать числа в любом порядке… один плюс десять, два плюс девять, три плюс восемь… так что любая пара чисел дает ту же сумму, для Якоба – пять пар по одиннадцать.

Герман. Для него будет лучше, если он займется чем-нибудь полезным. (Чувствует неловкость.) Чем-нибудь практическим. Учитывая обстоятельства. Я не хочу сказать, что от математики нет пользы, разумеется.

Людвиг. Разумеется. Хотя от теории простых чисел пользы немного. Насколько нам известно.

Герман. Ева тебе, наверное, говорила, что Гретль не может больше рожать, так что все свои деньги я поставил на Якоба. Неудачно выразился, думаешь ты.

Людвиг. Наоборот. Замечательно точно и по существу.

Герман. Больше всего я хотел бы, чтобы мой сын стал великим композитором. В крайнем случае – блестящим пианистом. Но увы! Якоб унаследует от отца и деда фирму «Мерц и компания», как заведено испокон веков, а я исполню свой долг перед семейным делом.

Они поднимают бокалы с виски в беззвучном тосте и устраиваются в креслах.

Бабушка. Я вписываю пропущенные имена, те, что помню, но это далеко не все. Так всегда и бывает. Сначала ничего не нужно подписывать, все и так знают, что тут – двоюродная бабушка Соня, а вот тут – двоюродный брат Руди, а потом это знают уже далеко не все, и мы уже сами спрашиваем: «Кто это с Гертрудой?» и «Я не помню этого мужчину с собачкой» – и даже не замечаем, как быстро они исчезают из наших воспоминаний.

Вильма. Самое удивительное – что мы знаем лица тех, кого уже нет. Я помню пожелтевшие от табачного дыма бакенбарды дедушки Якобовица, а его жена умерла, когда рожала папу, фотографии еще не было, и никто не знает, как она выглядела на самом деле, словно ее выдумали.

Бабушка. Когда я была девочкой, все с ума сходили из-за фотографий – это казалось чудом, надо было идти к фотографу и позировать… Молодожены, солдаты в своей первой военной форме, дети на фоне нарисованных пейзажей… и непременно дамы в карнавальных нарядах у греческих колонн. Потом, когда появились фотоаппараты, фотографий стало столько, что они перестали помещаться в альбом, – фотографии на отдыхе, уже с настоящим пейзажем, пляжные фотографии, фотографии детей в передничках и кожаных штанах, словно они маленькие австрийцы. Вот пара машет на прощание из уходящего поезда, но кто они? Никто не знает. Поэтому они и прощаются. Это все равно что второй раз умереть – лишиться имени в семейном альбоме.

Бабушка переворачивает страницу, подписывает фотографию. Передает альбом Вильме и переходит к удобному креслу, чтобы вскоре в нем задремать. Вильма вставляет разрозненные фотографии в альбом. Тем временем:

Герман. Как виски? Односолодовый – подарок от поставщика, у него лучшая шерсть в Шотландии – прямо с овцы. Кстати, мне стало известно, что наш император заказал себе из нее охотничью куртку.

Людвиг. Угу.

Герман. Ты сказал, что от тебя нет пользы.

Людвиг. В том смысле, в каком от композитора нет пользы. По сравнению с текстильной фабрикой… да. Но чистая математика затягивает тебя, как музыка. Это все равно что находить гармонию в несвязанном множестве чисел.

Герман. И тебе за это платят?

Людвиг. Да. Почему – понятия не имею. Но если бы я заснул на сто лет, то первое, о чем бы я спросил, проснувшись, – доказана ли гипотеза Римана.

Герман. Почему?

Людвиг. Потому что если да, то я могу точно сказать, сколько существует простых чисел, не превосходящих сколь угодно большое число. А если нет, то я не могу этого утверждать, по крайней мере с уверенностью.

Герман. Это очень досадный ответ.

Людвиг. Да, но у него есть одно достоинство. Теоретик простых чисел, каким бы великим он ни был, не связан практической пользой. В отличие от прикладного математика, который прислуживает баллистике, современной архитектуре —

Герман. Ты великий теоретик?

Людвиг. Нет, но у меня есть студент, который может им стать. А это уже что-то.

Герман. Он еврей?

Людвиг. Нет.

Герман. Его сделают профессором раньше, чем тебя.

Людвиг. Надеюсь.

Герман. О, не преувеличивай. Почему еврей должен обязательно быть или наглым, или забитым? Когда откроется ставка для евреев, вероятно, ты ее получишь. Только не ведись на этот бред с юденштатом. Ты хочешь быть математиком в пустыне – или в городе, где в одно и то же время жили Гайдн, Моцарт и Бетховен, а Брамс вообще приходил к нам домой? Мы австрийцы. Венцы. Доктора съезжаются со всего мира, чтобы получить здесь образование. Философы. Архитекторы. Город интеллектуалов и ценителей искусств, которому нет равных.

Людвиг. Да, и не забудь про кафе и пирожные.

Герман. Пространство, на котором шестьсот лет собирались поляки, чехи, мадьяры, румыны, русины, итальянцы, хорваты, словаки и еще бог знает кто – от швейцарских границ до окраин Российской империи,