Иоганн Гете - Собрание сочинений в десяти томах. Том пятый. Драмы в стихах. Эпические поэмы Страница 40

Антонио следует за князем, Тассо за дамами.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

ЗАЛА

Принцесса. Тассо.

Я неуверенно иду, княжна,Тебе вослед, и смутных мыслей ройВ моей душе несется в беспорядке,Меня уединение манитИ шепчет мне: приди, и я развеюСомненья, вставшие в твоей груди.Но только на тебя я брошу взгляд,Звук уст твоих поймаю чутким слухом,Кругом меня сияет новый день,И все оковы падают с меня.Тебе признаюсь я, что человек,Пришедший неожиданно, меняОт чудных грез сурово пробудил;Все существо его и все словаМеня так поразили, что себяЯ чувствую раздвоенным, и вновьМоя душа в борьбе сама с собой.

Да, невозможно, чтобы старый друг,Что долго жил вдали иною жизнью,В тот миг, когда он видит нас опять,Таким же оказался, как и был.Конечно, он внутри не изменился,И пусть немного он побудет с нами,В нем зазвучат те и другие струны.И все их счастливо соединитГармония. Когда поближе онУзнает то, что ты осуществилЗа это время, он тебя поставитС тем наравне, кого, как великана,Тебе противопоставляет он.

Ах, эта Ариосту похвалаИз уст его была отрадна мне,А не обидна. Что за утешеньеНам узнавать про славу человека,Которого мы чтим за образец!Себе сказать мы можем тихомолком:Приобрети хоть часть его достоинств,И славы часть тебе принадлежит.Нет, что глубоко сердце взволновало,Чем и теперь полна моя душа,То — образ мира чудного того,Что быстро и неутомимо вкругВеликого, мудрейшего из смертныхВращается и круг свой совершает,Что предписать дерзает полубог.Я жадно слушал и впивал словаУверенные опытного мужа,Но — ax! — чем глубже вслушивался я,Тем больше пред собой самим я падал,Боясь, как эхо гор, навек исчезнуть,Как слабый отзвук, как ничто, погибнуть.

Ты живо чувствовал еще недавно,Как тесно связаны герой с поэтомИ как они один другого ищут;Завидовать не должен ни один.Как ни прекрасны громкие дела,Прекрасно также полноту деянийПотомкам передать посредством песен.С тебя довольно — в малом государстве,Тебя хранящем, бурный мира бег,Как с берега, спокойно созерцать

Не здесь ли я увидел в первый раз,Как награждают храбрых? Лишь пришелЯ мальчиком неопытным сюда,Как этот праздничный турниров шумФеррару вашу средоточьем честиМне показал. Какой блаженный мир!Арену, на которой во всем блескеБыла должна теперь явиться храбрость,Круг замыкал, какого солнца светНе озарит вторично никогда.Там женщины прекрасные сиделиИ первые вельможи наших дней.По их рядам носился в изумленьеМой взор; и слышалось: их всех сюдаПрислал их тесный, сжатый морем край,Они все вместе образуют суд,Который о заслуге и о честиПоследний произносит приговор.Пройди ряды, и никого не встретишь,Кто б мог стыдиться своего соседа!И наконец раздвинулся барьер:Чу, стук копыт, блестят щиты и шлемы,Пажи столпились, грянула труба,И копья затрещали, и, встречаясь,Щиты и шлемы загудели, пыльОкутала, мгновенно эакружась,Победы честь, сраженного позор.О, дай пред этим зрелищем прекраснымМне опустить завесу, чтобы яНе чувствовал в блаженный этот миг,Как недостоин я и как ничтожен.

Коль этот круг и славные деяньяПорыв к труду в тебе воспламенили,То я тебе могла, мой юный друг,Урок терпенья тихий дать в то время.Те праздники, которые ты славишь,Что восхваляли сотни языковПередо мной, я не видала их.В том тихом месте, где звучал чуть слышноМне отголосок счастья и утех,Чтоб замереть, пришлось мне много скорбиИ много грустных пережить раздумий,Там образ смерти надо мной парил,Широкими крылами закрываяНадежду на прекрасный новый мир.Он только постепенно исчезал,Давая мне увидеть краски жизни, —Как сквозь покров, хоть тускло, но отрадно,Вновь форм живых я видела движенье,Поддержанная женщинами, яВпервые поднялась с одра болезни.Лукреция, полна цветущей жизни,Явилась, за руку тебя ведя.Ты первый был, кто в этой новой жизни,Неведомой, навстречу вышел мне.Надеялась я для обоих нас,И та надежда нас не обманула.

И я, людскою давкой оглушенныйИ непривычным блеском ослеплен,Волнуем бурей множества страстей,По коридорам дремлющим дворцаС твоей сестрою молча рядом шел,И только что ты в комнату вошла,Ha женщин опираясь, о, какойТо был блаженный миг! Прости, прости!Как исцеляет близость божестваТого, кто пьян безумною мечтой,Так я от всех фантазий, ото всехМоих страстей и ложных устремленийБыл исцелен, взглянув в твои глаза,И если раньше тысяче предметовЯ страстное желанье расточал,Я со стыдом опять пришел в себя,Познав одно, достойное желаний.Так тщетно ищут на морском пескеЖемчужину, которая, сокрыта,Спокойно дремлет в тихой скорлупе.

Тогда пришли златые времена.Не будь в то время герцогом УрбиноВзята от нас сестра, то наши годыВ безоблачном бы счастье потонули.Но нам теперь недостает — увы! —Ее веселья, бодрости беспечной,Ее очаровательных острот.

Я это слишком знаю: с той минуты,Когда она уехала, никтоНе заменил тебе былую радость.Как это грудь терзало мне! Не разМою печаль вверял я тихой роще.Ах, восклицал я, иль одна сестраБыла всем счастьем жизни для нее?Иль нет сердец, достойных твоегоДоверия, и чувств, согласных болеС твоей душой? Погасло ль остроумье?И неужели женщина однаВсем для тебя являлась? О, прости!Порой я думал о себе, желаяБыть для тебя хоть малым чем-нибудь,И не словами — делом я хотелТебе служить, доказывая в жизни,Как это сердце предано тебе.Но это мне не удавалось, яВпадал в ошибки, часто оскорблялТого, кто был тобой оберегаем,Что разрешала ты, я только путалИ чувствовал, что только отдаляюсь,Когда к тебе приблизиться хотел.

Не отрицала, Тассо, никогдаЯ твоего желания и знаю,Как ты себе вредишь усердно. ЕслиМоя сестра с людьми умеет жить,То ты не можешь после стольких летСдружиться с кем-нибудь.

                                               Брани меня!Но укажи мне, где тот человек,Та женщина, с которой, как с тобой,Я мог бы говорить с открытым сердцем?

Доверься смело брату моему.

Он — князь мой! Но не думай, что меняПорыв свободы дикой надмевает.Не для свободы люди рождены;Для благородных больше счастья нет,Чем быть слугами преданными князя,Он — повелитель мой, я ощущаюВо всем объеме силу этих слов,И я молчу, когда он говорит,И слушаюсь, хоть этому поройПротивятся рассудок мой и сердце.

Все это к брату применить нельзя.Теперь мы и Антонио имеем,Ты друга в нем разумного найдешь.

Я сам так раньше думал, но теперьЯ сомневаюсь. Был бы мне полезенЕго совет! Ведь обладает онВсем тем, что мне — увы! — недостает.Но пусть все боги собрались с дарами,Когда малюткой спал он в колыбели,Но грации отсутствовали там.А кто лишен даров красавиц этих,Тот может много дать, владея многим,Но на груди его не отдохнешь.

Ему поверить можно — это много.Поверь, никто не может дать всего,А этот даст все то, что обещает.Как только станет другом он твоим,Так он тебе придет на помощь сам.Вы вместе быть должны. Я льщу себяНадеждою устроить это скоро,Но только не противься, как всегда.И есть у нас еще Элеонора,Она тонка, изящна, с ней легкоЖивется. Ты не приближался к ней,Как этого она сама хотела.

Я слушался тебя, иначе б яНе приближался к ней, а отдалялся.Хоть кажется пленительной она,Но, сам не знаю почему, лишь редкоЯ мог с ней откровенным быть; хотяОна друзьям добро желает делать,Намеренность расстраивает все.

Идя таким путем, мы никогдаЛюдей не встретим, Тассо! Этот путьУводит нас сквозь заросли кустовВ спокойные и тихие долины,И все растет стремление в душеВек золотой, что на земле утрачен,Восстановить хотя б в глубинах сердца,Хотя попытка эта и бесплодна.

О, что ты говоришь, моя княжна!О, век златой! Куда он улетел?О нем вотще тоскуют все сердца!Тогда свободно люди на земле,Как их стада, утехам предавались.И дерево старинное над лугомДавало тень пастушке с пастушком.Младой кустарник гибкими ветвямиЛюбовников уютно обвивал,И ясный ключ в своем песчаном лонеШальную нимфу нежно обнимал.И в зелени испуганно теряласьБезвредная змея, и дерзкий фавнПред мужественным юношей бежал.Тогда все птицы в воздухе свободномИ каждый зверь в удольях и горахВещали: все позволено, что мило.

Но век златой давно прошел, мой друг:Лишь добрым возвратить его дано.И я тебе мои открою мысли:Тот век златой, которым нас поэтыПрельщают, так же мало был златым,Как этот век, в котором мы живем,А если был он вправду, то для насОн и теперь восстановиться может.И ныне встреча родственных сердецДает вкусить блаженство тех времен.Но изменить должны мы твой девиз:«Позволено лишь то, что подобает».

О, если б благородными людьмиПроизносился общий суд о том,Что подобает! Но считают всеПристойным то, что выгодно для них.Мы видим, что для сильных и для умныхНет непозволенного в этом мире.

Коль хочешь знать о том, что подобает,То спрашивай у благородных женщин:Им в высшей мере свойственна забота,Чтоб все дела пристойно шли кругом.Приличие стеною окружаетЧувствительный и нежный пол, и гдеЦарит мораль, там царствуют они.Где правит дерзость, там они — ничто.И здесь различье двух полов: мужчинаСвободы ищет, женщина — добра.

Так, значит, мы бесчувственны, грубы?

Нет, вы стремитесь к отдаленным благамИ с силою стремиться к ним должны.В вас дерзость есть для вечности работать,Тогда как мы способны на землеИметь лишь ограниченное благоИ прочно им всегда владеть желаем.Не можем верить мы мужскому сердцу,Хоть отдалось оно нам горячо.Проходит красота, а лишь онаВам дорога, а то, что остается,Уж больше не прельщает и мертво.Когда бы сердце женское ценитьМогли мужчины, если б понимали,Какой прекрасный клад любви до гробаБывает скрыт у женщины в груди,Когда бы вы в душе своей хранилиВоспоминанье о часах блаженства,Когда бы проницательный ваш взорПроник чрез ту завесу, что на насНабрасывает старость и болезнь,И если б обладания покойНе звал вас к новым, чуждым наслажденьям, —Тогда для нас блеснул бы день прекрасный,Мы праздновали бы златой наш век.

Ах, разбудила ты в моей грудиНаполовину спавшие тревоги!

Что думаешь? Открыто говори.

Слыхал давно я и опять услышалНа этих днях, да я и сам так думал,И не слыхав, что знатные князьяТвоей руки желают! ОжиданьеПриводит нас в отчаянье и страх.Естественно, что ты нас покидаешь;Но трудно это нам перенести.

Спокоен будь пока, и я почтиМогу сказать: спокоен будь навеки.Охотно здесь я навсегда останусь,Ничто меня из этих мест не манит;Коль вы меня хотите удержать,Живите дружно и самим себеСоздайте счастье, радуя меня.

Учи меня возможное свершать!Я посвятил тебе все дни и годы.Когда тебя хвалить, благодаритьЯ начал сердцем, понял в первый разЯ чистое блаженство человека.О, лишь в тебе постиг я божество!Так отличаются земные богиОт всех людей, как промысел верховныйОтличен от сознания и волиЛюдей умнейших. Ведь привычно им,Когда мы видим ярость буйных волн,Да многое не обращать вниманья,Не слышать бури под ногами их,Которая нас повергает в прах,Не слышать наши жалкие моленья,Как бедным детям, нам предоставлятьСтенаньями и криком полнить воздух.Божественная, ты меня терпела,Подобно солнцу, осушал твой взорОчей моих соленую росу.

Да, это справедливо, что нашелТы в женщинах друзей, ведь прославляеттвоя поэма их на все лады.Ты их умел достойными любвиИ благородными всегда представить;И пусть Армида ненавистна нам,Ей все простишь за прелесть и любовь.

За все, что в песнях отзвук находило,Я лишь одной-единственной обязан!Не образы туманные царилиПеред моим воображеньем, близясьВ сиянии и исчезая вдруг.Я видел первообраз красотыИ добродетели перед глазами.Что с ним согласно, то навек бессмертно:Танкредова любовь к Кларинде, верностьЭрминии, сокрытая в тиши,Величие Софронии, печальОлинда — это не мечты, не тени;Они бессмертны, потому что есть.И что достойней пережить столетья,Влияя тихо на сердца, чем тайнаЛюбви возвышенной и благородной,Прекрасной песни вверившей себя?

Сказать тебе, достоинство какоеЕще в себе имеет эта песнь?Она к себе все более влечет;Мы слушаем и нечто понимаем,Что поняли, то порицать не можем,И этой песнью мы покорены.

Ты небо разверзаешь предо мной!Не будь я этим мигом ослеплен,Я б увидал, как в золотых лучахКо мне нисходит вечное блаженство.

Довольно, Тассо! Много есть вещей,Доступных только бурному стремленью,Другими же мы можем обладатьЛишь чрез умеренность и отреченье.И таковы любовь и добродетель,Родные сестры. Это не забудь!

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ