Станислав Виткевич - Дюбал Вахазар и другие неэвклидовы драмы Страница 41

С т а т у я. Ваше святейшество, это великий артист и философ Павел Бездека.

Ю л и й  I I (в ужасе воздевая руки). Так это ты?! Ты, жалкий маловер, осмелившийся посягнуть на плоды Высшей Тайны?

Б е з д е к а (встав, с гордостью). Я.

Ю л и й  I I (кротко, сложив руки на животе). Я не имею в виду тебя как художника. Тут ты велик. О, я был строгим меценатом. (+) Теперь уж нет, о нет! Я научился ценить в искусстве извращение. Они этого не понимают, а между тем сами живут только этим. Я говорю о людях вашего времени. (В негодовании.) Какой ужас — они сожгли все твои картины. Сын мой, в Небе тебя ждет вечное блаженство.

С т а т у я. В небе? Ха-ха-ха.

Ю л и й  I I (добродушно). Не смейся, дочь моя. Небо тоже имеет свои преимущества. Там никто не страдает, а это что-нибудь да значит.

Б е з д е к а. Святой отец, я философ, но остаюсь при этом добрым католиком. Эта ложь для меня более невыносима.

Ю л и й  I I. Да — ты католик, мастер Павел, но ты не христианин. Тут большая, очень большая разница. И какая же это ложь для тебя невыносима, сын мой?

Б е з д е к а. Да та, что я как художник все время притворяюсь, то есть до сих пор притворялся. Все мое искусство — ложь, программная ложь.

Ю л и й  I I. Я уж не говорю о том, что об Истине нет и речи с той самой минуты, как мы пускаемся в рассуждения о Красоте вообще. Но в том-то и самое страшное, что Истина есть только в искусстве — твоем и тебе подобных. Ты придумал себе последнее утешение, но мне придется отнять его у тебя. (Торжественно.) Твое искусство — единственная на земле Истина. До сих пор я не был знаком с тобой лично, но хорошо знаю твои картины по превосходным небесным репродукциям. (Угрюмо.) Это единственная Истина.

С т а т у я. А догматы веры?

Ю л и й  I I (поспешно). Это тоже Истина, но в другом измерении. Вера — истина для нашего убогого земного разума. Но лишь там (указывает пальцем в потолок) тайна ее воссияет во всей полноте перед пораженным взором освобожденных.

Б е з д е к а (нетерпеливо). Святой отец, теология — не моя специальность, а о философии я предпочел бы не говорить. Сделайте одолжение, ваше святейшество, побеседуем об Искусстве. Я знаю, что лгу, и этого с меня довольно. Никто не докажет мне, что мое искусство истинно, даже ты, гость с истинного Неба.

Ю л и й  I I (по-прежнему указывая пальцем в потолок). Там, откуда я прибыл, об этом знают лучше, чем ты, ничтожество. А впрочем, цена артисту — либо бунт, либо успех. Чем был бы Микеланджело, не будь меня и других меценатов, покарай их Господь. Кучка безумцев, жаждущих новой отравы, возносит ее изготовителя к вершинам, а потом толпы малых мира сего склоняются перед ним, взирая на сладостные муки отравленных. Разве не доказывает твоего величия факт, что твои творения сожжены Синдикатом Рукотворных Пакостей?

С т а т у я. Ты побежден, Павел. Склонись пред мудростью его святейшества.

Бездека становится на колени.

Б е з д е к а. Произошла страшная вещь. Я уже не знаю, лгу ли я. И это я, который знал о себе всё. Святой отец, ты отнял у меня последнюю надежду. Только в одном я был абсолютно уверен, но и это ты уничтожил, жестокий старик.

Ю л и й  I I (Статуе, указывая на Бездеку). Вот результат стремления к абсолюту в жизни. (Бездеке). Относительность, сын мой, — единственная мудрость и в жизни, и в философии. Я сам был абсолютистом; Боже мой, да кто из порядочных людей им не был? Так же, как вы не понимаете того, что не всякая двуногая тварь, знающая, кто такой Сорель или Маркс, принадлежит к высшей иерархии Сущностей, так же вам не понять и того, что, например, я и вы — два разных вида существ, а не просто две разновидности рода человеческого. Только Искусство, несмотря на свою извращенность, удержалось на высоте.

Б е з д е к а (вставая, в отчаянии). То же самое говорит и она. Я окружен предательством со всех сторон. У меня нет даже врагов. Я ищу их днем и ночью, тут и там, а нахожу вместо достойных противников только какую-то мразь. Вы понимаете меня, святой отец?

Ю л и й  I I (положив руку ему на голову). Кто же лучше, чем я, мог бы понять тебя, сын мой? Неужели ты думаешь, что меня в этом смысле устраивает история? За кого ты меня принимаешь? Уж не думаешь ли ты, что я, Юлий Делла Ровере, был счастлив, имея главным противником этого хлыща Людовика XII? (С пафосом.) О! Богу без Сатаны и Сатане без Бога подобен тот, кто не снискал себе достойного врага.

С т а т у я. Опасно строить свое величие на негативных качествах врагов. Это хуже, чем признать относительность Истины.

Ю л и й  I I (приближается и треплет ее по щеке). Ах ты, мой маленький диалектик! Кто же тебя так воспитал, милашка?

С т а т у я (печально). Несчастная любовь, святой отец, и вдобавок любовь к человеку, которого я презираю. Ничто не может научить нас, женщин, диалектике лучше, чем вышеупомянутая комбинация.

Ю л и й  I I (Бездеке). Бедный мастер Павел, как ты, должно быть, намучился с этой précieuse’ой[46]. В наше время этот тип женщин был несколько иным. Это были подлинные титаны. Я и сам, Бог ты мой, даже я...

Слева вбегает  Э л л а. Она в голубом платье. Мужская соломенная шляпа с голубой лентой. Серые перчатки, в руках масса разноцветных пакетов. За ней следует  Т е т р и к о н  в серой ливрее и сером цилиндре, в обеих руках у него тоже множество свертков. Оба не обращают никакого внимания на Алису д’Ор.

Б е з д е к а. Спасите! Я и забыл, что у меня есть невеста.

Э л л а (взвалив свои пакеты на Тетрикона, подбегает к Бездеке). Миленький мой! Но ведь теперь, когда ты вспомнил о ней, ты рад, что она у тебя есть. Единственный мой, посмотри на меня.

Прижимается к нему. Тетрикон стоит, нагруженный; Юлий II проходит налево и останавливается, опершись на постамент Статуи.

Б е з д е к а (слегка обняв ее левой рукой, безумным взглядом смотрит прямо перед собой). Подожди, у меня такое чувство, будто я свалился с четвертого этажа. Я сам себя плохо понимаю. Знаешь, господин Делла Ровере доказал мне, что мое искусство — истина. Моя программная ложь потеряла последнюю точку опоры.

Э л л а (щебечет). Я дам тебе всё. Тебе надо только на меня опереться. Я чудесно обставила нашу квартирку. Диваны уже обиты — знаешь, такой золотистой материей в розовую полосочку. И буфет просто прелесть. Весь столовый гарнитур очень красивый, но буфет — это что-то удивительное. Какая-то страшная тайна скрыта в этих лицах из железного дерева. Работа самого Замойского. Там будут храниться твои наркотики. Я не буду тебе мешать. Все тебе разрешу. Но в меру.

Бездека глупо улыбается.

Ты не рад? (Элла вдруг становится печальной.) А будуарчик мне обставила мама. Все обито розовым шелком в голубой цветочек.

Б е з д е к а (обнимает ее в порыве внезапной нежности). Ну конечно же — я рад. Бедная моя малютка... (Целует ее в лоб.)

Ю л и й  I I (Статуе). Смотри, дочка, как щебет этой пташки усыпляет нашего доброго, покладистого дракона.

Э л л а (оглядываясь). Кто этот пожилой господин?

Б е з д е к а. Ты не знаешь? Это папа римский Юлий II, он явился прямо с неба, чтобы нас благословить.

Э л л а (обращаясь к Юлию II). Святой отец... (Становится на колени и целует ему туфлю. Тетрикон роняет свертки на пол и, преклонив колени, целует папе другую туфлю.) Как я счастлива!

Ю л и й  I I (Статуе). Ну как быть с такой невинностью и добротой? (Всем присутствующим.) Благодарю вас, дети мои. Желаю тебе смерти скорой и внезапной, доченька. Ты будешь самым прелестным ангелочком из роя, вьющегося у престола Вседержителя.

Б е з д е к а (падая на колени). О, как это прекрасно! Я чувствую, что с этого дня мог бы начать рисовать, как Фра Анжелико. Вся извращенность рассеялась бесследно. Благодарю тебя, святой отец.

Ю л и й  I I (Статуе). Смотри, как вопреки своей воле можно стать сеятелем добра в этом мире. Взгляни на блаженные лица этих детей. Мастер Павел помолодел по меньшей мере лет на десять.

С т а т у я. Не надолго, ваше святейшество. Ты себе не представляешь, как быстро уходит наше время. Время относительно, святой отец. Ты ведь знаешь теорию Эйнштейна. Переносом в физику концепции психологического времени рожден чудесный цветок знания о мире, несокрушимая конструкция абсолютной Истины.

Элла встает и подходит к Павлу, он тоже встает. Они упоённо целуются. Тетрикон поднимается и в умилении смотрит на них.

Ю л и й  I I. Та-та-та. У нас на небе никто не верит в физику, дитя мое. Это всего лишь схема математического истолкования явлений, удобная для ваших мозгов, застрявших на уровне зачаточной метафизики. Каждая ступень в иерархии Единичных Сущностей имеет свой предел. Человеческая философия застопорилась. Коэффициент общего знания бесконечен лишь теоретически. Но что делается на планетах Альдебарана? Хо-хо! Хо-хо! Там тоже поклоняются своему «Эйнштейну», однако сумели локализовать его в надлежащей сфере.