Том Стоппард - Берег Утопии Страница 5

Любовь. Что?

Татьяна. Этот человек… в этом человеке больше значения, чем в любом из нас, больше, чем в Михаиле.

Любовь нетерпеливо уходит.

Татьяна, оставшись одна, откидывается на спинку кресла, через несколько мгновенийвстает, выходит в сад и медленно исчезает из виду.

Осень 1836 г

Ясный осенний день. Время после полудня. Молодая женщина – крепостная – с визгом проносится по саду. За ней гонится Варвара. В руках у нее платье и бамбуковая трость. Варвара лупит тростью молодую женщину. Они исчезают из виду.

В саду появляются Александра и за ней Белинский с удочкой и хороших размеров (5 фунтов) карпом в руках.

Белинский. Пять сотен душ!.. Человек с таким количеством душ вполне может рассчитывать на спасение хотя бы одной.

Александра. Наш лесник, Василий, говорит, что погода завтра переменится, поэтому мы все должны смотреть закат… Ему почти сто лет, так что он знает.

Белинский. Нам в «Телескоп» принесли одну рукопись, которая ходит по рукам уже несколько лет… Надеждин говорит, что если нам удастся ее протащить через цензуру, «Телескоп» либо прославится, либо закроется с треском… Так вот, там все об отсталости России по сравнению с Европой… с остальной Европой, простите… но автор мог бы указать на то, что в области частной собственности на людей мы на десятилетия обогнали Америку…

Белинский ставит удочку к стене. Достает из-под рубашки маленький букетик полевых цветов. Александра не замечает.

Александра. То вы молчите неделями, а как начнете говорить что-нибудь, говорите бог знает что.

Она идет в дом. Белинский, смущенный, с виноватым видом выбрасывает цветы подальше. Следует за Александрой в дом.

Провал во времени. Солнце садится.

В саду появляются Михаил, Варенька, Татьяна и Любовь. Михаил пролистывает книгу, которую раньше выкинул из гамака.

Варенька. Я так долго его писала. Я не хочу быть несправедливой по отношению к Дьякову. В конце концов, он отец ребенка.

Татьяна берет письмо у нее из рук и просматривает его.

Михаил. А я его дядя. Что ж из того? Кант все равно считает, что родственные связи – это умозрительная концепция. (Он выдирает целую главу из книги, передает страницы Любови.) Вот тебе от Карла Великого до Гуситских войн.

Татьяна (возвращает письмо Вареньке). Михаил имеет в виду, что ты должна написать Дьякову, что, когда ты отдалась ему, твое тело было лишь представлением твоего Эго, данным в ощущениях.

Варенька. Он же кавалерист.

Михаил передает другую главу из книги Татьяне.

Михаил. От Максимилиана Первого до Утрехтского мира.

Татьяна (нетерпеливо). Ох, Михаил!

Михаил. Если каждый сделает понемногу, мы скоро все закончим. Строганов снова требует назад свои четыреста рублей. (Вырывает оставшиеся страницы из книги и отдает половину Вареньке.) Наполеон… Пришло письмо от Станкевича – он того же мнения, что и я.

Молодая женщина, всхлипывая и прихрамывая, идет обратно в дом.

Варенька. Николай хочет, чтобы я оставила своего мужа?

Михаил. Любовь, поедем со мной в Москву в следующий раз. Ты ему правда нравишься.

Любовь. Он тебе это говорил?

Белинский и Александра проходят через веранду в сад.

Татьяна. Виссарион! Поймали что-нибудь?

Михаил. Конечно, поймал – и что, ты думаешь, он нашел внутри на этот раз?

Варенька. Ничего. Чудо о карпе не повторяется.

Варвара идет обратно через сад с юбкой в руках.

Варвара. Глупая девка. Ты посмотри – повесила юбку сушиться так, что коза сжевала все пуговицы.

Входит Александр.

Александр. Но можно ли прожить на деньги, которые платят в «Телескопе» литературному критику?

Татьяна. Можно, если ты – Виссарион и живешь в каморке над кузницей.

Вся группа встает или садится так, чтобы оказаться лицом к закату.

Михаил. Если бы благодарные читатели его только видели – как он, закутанный в шарфы, расхаживает по комнате, пишет, задыхаясь от кашля, под грохот молота снизу, среди запаха мыла и мокрого белья из прачечной напротив… (Отдает Белинскому письмо.) Тебе письмо.

Отношение Михаила к Белинскому изменилось. Он едва скрывает свое высокомерие. Он ревнует.

Варвара. Над кузницей? Нашли место для прачечной!

Александра. Ой, мама!

Варвара. Но ведь правда.

Александр. Еще один закат, еще чуть ближе к Богу…

Любовь. Это нехорошо жить в сырости и рядом со всеми этими испарениями. Это, должно быть, вредно для вашего здоровья.

Александра. Виссарион, а с Пушкиным вы знакомы?

Белинский. Нет, он живет в Петербурге.

Александра. А сколько ему лет?

Александр. Слишком молод для тебя.

Михаил издает смешок: «Ха-ха», – направленный в адрес Александры.

(Белинскому.) Я считаю, что жених должен быть в два раза старше невесты. Мне было сорок два, а моей…

Александра, Татьяна (подхватывая). …сорок два, а моей жене – восемнадцать…

Александр. Именно.

Александра (задиристо). Ну, тогда я подожду.

Белинский. Но… чем дольше вы будете ждать…

Александр (Белинскому). Пустые слова. (Александре.) А что Вяземский? Под ним двух лошадей подстрелили при Бородине, за это и поэзию простить можно.

Варвара. Лучше Козлов, Александра!

Любовь.

Смотрю ли вдаль – одни печали;Смотрю ль кругом – моих друзей,Как желтый лист осенних дней,Метели бурные умчали.

Татьяна. Как мрачно. Нет, лучше Баратынский! «Цыганка».

Александр. О Господи. Я уповаю на наше го критика.

Татьяна. Да, здесь без литературного критика не обойтись.

Все смотрят на Белинского.

Белинский. У нас нет литературы.

Пауза.

Александр. Ну, в таком случае я готов дать благословение господину Пушкину, если он, конечно, переживет свою жену.

Михаил (Александре). Пушкин тебе стихов не писал, в отличие от Виссариона… (Белинскому.) Это ничего, это же не тайна, мы все читали.

Татьяна. Вы, наверное, думаете, что мы ужасные люди. Вы, должно быть, жалеете, что приехали…

Белинский. Нет, напротив. Здесь все как во сне… (С удивлением.) А вы ведь тут живете! Потерянные вещи из другой жизни возвращаются вам в чреве карпа.

Александра. Он говорит бог знает что.

Белинский. Но ведь это правда.

Татьяна. Но как же ваш ножик очутился внутри карпа?

Варенька. Кто-то, должно быть, бросил его в пруд, а карп увидел и проглотил.

Александр. «The moon is up and yet it is not night; Sunset didvides the sky with her…»[17] (Белинскому.) Вы читаете по-английски?

Михаил. Нет, не читает.

Татьяна. Виссарион собирается прочесть нам свою новую статью – это будет самое замечательное событие за всю историю Премухина.

Любовь. Ио чем же ваша статья?

Белинский. Так, ни о чем. Рецензия на книгу.

Татьяна. Статья о том, как мы завязли между восемнадцатым и девятнадцатым столетиями.

Mихаил. Ну, Татьяне это, конечно, уже известно. Что ж, просвети нас, Белинский.

Белинский. Я ее после ужина прочту.

Михаил. После ужина я могу быть занят.

Варенька. Кто завяз?

Татьяна. Россия! Завязла между сухой французской философией разума и новым немецким идеализмом, который все объясняет. Расскажите, Виссарион.

Михаил (перебивал). Идеализм занимают вопросы, которые лежат вне сферы разума, – это довольно просто. Эти умники во Франции считали, что проблемы общества, морали, искусства можно решить с помощью системы доказательств и экспериментов, как будто Господь Бог, наш создатель, был химиком, или астрономом, или часовщиком…

Александр (теряет терпение). Бог и есть все это. В том-то и дело.

Михаил подчиняется авторитету главы семьи. Белинский не замечает предупреждения.

Белинский. Нет, все дело в том, что на вопрос, как сделать часы, ответ один для всех.

Каждый по-своему реагирует на то, что Белинский противоречит Александру. Белинский по-прежнему ничего не замечает.

Стать часовщиком или астрономом может любой. Но если мы все захотим стать Пушкиным… если вопрос в том, как сделать стихотворение Пушкина? – или что делает одно стихотворение, или картину, или музыкальное сочинение великим, а другое нет? или что такое красота? или свобода? или добродетель? – если вопрос, как нам жить? – тогда разум не дает ответа или дает разные ответы. Так что здесь что-то не так. Божья искра в человеке – это не разум, а что-то иное, это какая-то интуиция, или видение, или, может быть, минута вдохновения, переживаемая художником…

Михаил. Dahin! Dahin! Lass uns ziehn! (Он переводит специально для Белинского, умышленно стараясь его унизить.) «Туда, туда лежит наш путь», Белинский.

Александр (учтиво). А, так вы сами по-немецки не читаете?