Герхард Гауптман - Перед заходом солнца Страница 5

Гейгер. В этом можно тебе поверить, Маттиас.

Клаузен. Да. Но вот постепенно приближается моя заключительная партия. Противник, быть может, еще не смерть, но это уже не здоровая, брызжущая соками жизнь. Тогда фигуры превращаются в демонов. Как раз теперь я разыгрываю такую партию; она день и ночь держит меня словно в тисках и терзает своими сложными задачами.

Гейгер. Как обычно, ты выйдешь победителем.

Клаузен. Что-то в этой партии вселяет в меня ужас: черные – у них у всех такие знакомые лица – неумолимо наступают на меня, они все больше и больше закрывают мне выходы и безжалостно угрожают сделать мат, как только я перестаю напрягать усталые глаза. Тысячу раз, даже в повторяющихся каждую ночь кошмарах, я принужден отскакивать от доски.

Гейгер. Просто опрокинь эти фигуры, если они тебя мучают. Эту призрачную шахматную партию тебе незачем доигрывать.

Клаузен (изменившись, встает, решительно). Да, так и будет, Гейгер! Я опрокину их!.. И зачеркну этим всю мою прежнюю жизнь. Я сделаю из нее tabula rasa.[28]

Гейгер. Tabula rasa из твоей жизни, которая была одной из плодотворнейших в мире?

Клаузен. Но ты же сам говоришь – была! Верь мне, все, что сейчас происходило, и все, что меня окружает: дети, картины, ковры, столы, стулья, да и все мое прошлое, – для меня хлам. Все для меня мертво, и я хочу передать его тем, для кого в этом – жизнь.

Гейгер. Значит, ты хочешь от всего отойти?

Клаузен. Я только окончу партию с призраками. Я не хочу, чтобы мои близкие постепенно, хотя бы даже только в душе, превращались в моих убийц и с нетерпением ждали моей смерти. Ведь то, чем они так страстно стремятся завладеть, для меня теперь – ничто!

Гейгер. Ради Бога, дорогой друг, отрешись от этих гнетущих мыслей. Нет отца, которого бы так уважали его дети, как тебя!

Клаузен. Я не говорю ни да ни нет. Прав я или не прав, мой друг, я решил обрубить канат, который привязывает меня к старому кораблю, к его прежнему курсу. Либо так, либо вовсе не жить! Как ни странно, но совсем не легко отринуть то, чего в действительности уже нет, освободиться от него. Для этого нужны суровые упражнения воли. Но кое-чего я уже достиг: в моей психологии появилось что-то новое. А теперь, когда я становлюсь как бы человеком без прошлого…

Гейгер (все еще шутливо). Значит, ты просто не жил? Ты ведешь себя так, словно только что родился.

Клаузен. Так оно и есть. В этом есть своя правда. (Встает, словно испытывая облегчение, глубоко дышит, ходит взад и вперед по комнате, потом пристально смотрит на портрет своей жены, когда она была еще его невестой.) Вот здесь, на стене, моя вечно молодая прекрасная невеста. Если существует не только потусторонняя жизнь, но и божественное понимание, то я уверен, ты меня поймешь, поймешь мою vita nova,[29] которая теперь началась. Я не должен оправдываться перед тобой, – но мои мысли должны остаться неизвестными для моей семьи. Я должен скрывать их даже от Беттины.

Гейгер. Я хочу знать больше. Твое поведение меня удивляет. Оно кажется мне странным и загадочным.

Клаузен. Удачнее нельзя определить мое состояние. Во мне бродит чудесное… Я окружен загадками.

Гейгер. Извини меня за глупый вопрос. Скажи, в этом, как ты называешь, освобождении, в этом сознании избавления играют роль внешние обстоятельства, или же все это связано только с твоим душевным состоянием?

Клаузен. На это не так легко ответить. Внешние обстоятельства? Возможно. Но все-таки главная причина внутри меня. Впрочем, тут можно было бы обойтись без обиняков. На вопрос я мог бы ответить вопросом. Я бы спросил: скажи, на празднике в толпе там, в саду, не привлекло ли твоего особенного внимания одно женское лицо?

Гейгер. О, конечно, лицо миловидной блондинки!

Клаузен (останавливается перед Гейгером). Сегодня я тебе больше ничего не скажу. Но завтра мы с тобой поедем на моей машине за город, в садоводство при маленьком пустующем замке. Ты сам все увидишь и поймешь, какое для меня связано с этим переживание…

Гейгер. О, я догадываюсь. Об этом идет молва…

Действие второе

Пять недель спустя. Конец августа. Парк в замке Бройх. Небольшой домик садовника с отдельным входом, пристроенный к высокой оранжерее. Заросшая плющом беседка, бочка для дождевой воды, садовые инструменты и т. п. Справа – оранжерея. Слева наискось тянется стена с калиткой. Вдали виднеется колокольня деревенской церкви.

Садовник Эбиш сидит в беседке. Сквозь ворота оранжереи видны питомцы детского сада, занятые какой-то игрой. В начале сцены фрау Петерс расхаживает взад и вперед между оранжереей и беседкой. В руках у нее вязанье.

Фрау Петерс (обращаясь в сторону беседки, перед которой она остановилась). Если Инкен скоро не вернется, тебе придется присмотреть за детьми, Лауридс.

Эбиш. Это мне не впервой. Послушай-ка, Анна, я получил какое-то странное письмо от управляющего Ганефельдта.

Фрау Петерс. Что за письмо?

Эбиш. Он хочет перевести меня отсюда.

Фрау Петерс. Управляющий хочет перевести тебя? Куда же он хочет перевести тебя, Лауридс?

Эбиш. В какое-то имение. В Польшу… Жалованье будет больше, работа легче, жилье лучше, – пишет он.

Фрау Петерс. Ну, а ты, Лауридс?

Эбиш. А я не хочу. Я бы здесь остался. Что мне там делать у поляков, у черта на куличках? Я было собирался ему сразу ответить, да он сам приедет договориться со мной, – так он пишет.

Фрау Петерс. И чего это управляющему взбрело в голову?

Эбиш. Я сам себя об этом спрашиваю, никак не пойму.

Эбиш встает и исчезает в воротах оранжереи. Фрау Петерс, продолжая вязать, медленно подходит к оранжерее. Ребятишки, которые до сих пор держались тихо, окружают фрау Петерс и обращаются со всякими просьбами. Пока она их успокаивает, через калитку в стене входят пастор Иммоос в облачении и Беттина Клаузен. Она в летнем костюме. Оба идут вдоль стены. Пастор Иммоос заглядывает в беседку – она пуста.

Пастор (Беттине). Я слышу детские голоса: значит, либо мать, либо дочь где-то здесь.

Беттина. Здесь, кажется, очень тихий уголок, господин пастор.

Пастор. Не правда ли? Легко можно понять, почему человек, замученный светской жизнью, любит иногда удалиться сюда. Да вот и фрау Петерс! Доброе утро!

Фрау Петерс (оборачивается). Благодарю вас, да благословит вас Бог, господин пастор. (Прикладывает руку к глазам и с удивлением узнает Беттину.) Возможно ли это? Какая честь видеть у нас фрейлейн Беттину Клаузен!

Беттина. Я приехала по делу к пастору Иммоосу. Господин пастор предложил проводить меня через парк; это самый короткий путь до шоссе, где меня ждет автомобиль.

Фрау Петерс. Значит, просить вас присесть излишне?

Беттина. Да, к сожалению, я и так опоздала.

Пастор. Фрау Петерс, я сейчас вернусь. (Уходит с Беттиной через калитку.)

Садовник Эбиш вновь появляется и глядит вслед уходящим.

Фрау Петерс (Эбишу). Ты знаешь, кто эта дама, которую пастор Иммоос провожает через парк?

Эбиш. Нет, не знаю. Откуда мне знать?

Фрау Петерс. Это старшая дочь тайного советника Клаузена.

Эбиш. Что ей здесь надо?

Фрау Петерс. Видишь ли, Лауридс, я и сама этого не знаю.

Эбиш занялся своим делом. Он то входит, то выходит. Фрау Петерс, все еще с вязаньем в руках, подходит к детям.

Дети (окружают ее). Где тетя Инкен? Фрау Петерс. Тетя Инкен в городе. Она скоро вернется и что-то вам привезет.

Пастор Иммоос возвращается и слышит последние слова.

Пастор. Ваша дочь уехала в город? Фрау Петерс (оборачивается, узнает пастора). Да, господин пастор, она в городе.

Пастор. Давно я не беседовал с ней. Раньше, бывало, у моей бывшей конфирмантки[30] находилось четверть часика для меня, а теперь Инкен как будто совсем забыла своего старого духовного отца.

Фрау Петерс. Что вы, господин пастор, на мою Инкен это не похоже!

Пастор. Разрешите на минуту присесть? (Садится.) Посидите со мной, фрау Петерс, у меня есть время, пока не зазвонили колокола. На двенадцать назначены крестины у Либманов из Гейнрихсруэ.

Фрау Петерс тоже садится за грубо сколоченный садовый стол около дождевой бочки.

Фрау Петерс. У них третий ребенок – дочь. Дай Бог, чтобы на этот раз бедным родителям удалось сохранить ее.

Пастор (после небольшой паузы). Эта Беттина Клаузен, насколько я помню, всегда была моей любимой ученицей.

Фрау Петерс. Говорят, она очень набожна.

Пастор. Она, по милости Божьей, обладает скромным, истинно сердечным благочестием, а это, фрау Петерс, в том суетном светском кругу, где она выросла, что-нибудь да значит. Но у бедной девушки большие заботы… она плакала.

Фрау Петерс. Так и с моей Инкен бывает, господин пастор… Но фрейлейн Беттину я много лет не видала в вашем обществе.