Гарольд Пинтер - Старые времена Страница 5

АННА: Люк?

ДИЛИ: Такой здоровенный малый. Рыжие волосы, рыжая борода.

АННА: Право, мне кажется, вы ошиблись.

ДИЛИ: Ну как же, там сходилось целое сборище, поэты, кинодублеры, жокеи, конферансье, все такой народ. Вы еще носили шарф, да, да, черный шарф и черный свитер с юбкой.

АННА: Я?

ДИЛИ: И черные чулки. Только не говорите, что вы забыли «Пилигрим». Вы могли забыть название, но само заведение должны помнить. Вы были общей любимицей в баре.

АННА: Вы знаете, я никогда не была богата. У меня не было денег на спиртное.

ДИЛИ: У вас была почетная стража. Вам не надо было платить. За вами ухаживали. Я сам пару раз заказывал для вас стаканчик.

АННА: Вы?

ДИЛИ: Ну конечно.

АННА: Никогда этого не было.

Пауза.

ДИЛИ: Двадцать лет назад… или около того.

АННА: Вы говорите, что раньше мы встречались?

Пауза.

ДИЛИ: Ну, конечно, мы встречались.

Пауза.

Мы даже разговаривали. В этом кафе, например. И углу. Люк дулся, но мы не обращали на него внимания. А потом все поехали на какую-то вечеринку. К кому-то на квартиру, в Вестборн-роув. Вы сидели на узеньком диване, прямо напротив меня, и я запускал глаза вам под юбку. Ваши черные чулки казались еще чернее, оттого, что у вас белые бедра. Теперь все это в прошлом, конечно, не правда ли, во всем этом уже нет того осязательного интереса, все в прошлом, но тогда это казалось стоящим занятием. Я просто сидел, потягивая легкое пиво, и пялился, пялился вам под юбку. Вы не возражали, вы находили все это вполне допустимым.

АННА: Я знала, что вы пялитесь мне под юбку?

ДИЛИ: Разгорелся какой-то бурный спор, кажется, о Китае, или о смерти, а может, и о смерти, и о Китае, не помню точно, но во всей этой сутолоке только у меня был такой целующий взгляд и только у вас — такие целующие бедра. И вот вы сидите здесь. Та же женщина. Те же бедра.

Пауза.

Да, а потом к вам подошла какая-то ваша подруга, девушка. Она села на диван рядом с вами, и вы начали болтать и хихикать, сидя рядом, и я сполз немного вниз, чтобы видеть вас обеих, и продолжал пялиться на ваши бедра, ваши и ее, огрызаясь направо и налево, и вы знали, что я смотрю, а она — нет, но тут меня окружили толпой и стали требовать, чтобы я высказал свое мнение насчет смерти или Китая, или что там было, и они никак не хотели оставить меня в покое, они наклонялись надо мной, обдавая своим нечистым дыханием, скаля гнилые зубы, и эти зубы, носы, волосы, смерть и их задницы на ручках моего кресла довели меня до того, что я вскочил и начал вырываться, а они с такой яростью преследовали меня, словно это я был предметом их спора, я же оглядывался назад, ничего не различая в дыму, и пытался пробиться к столу, отыскать там на клеенке еще хоть одну бутылку с пивом, я смотрел назад сквозь дым, едва различая в толчее двух девушек на диване, одна из них — вы, склонившихся друг к другу и что-то шепчущих, а потом вы ушли. Я пробрался к дивану. На нем никого не было. Я смотрел на вмятины от четырех ягодиц. Две из них были ваши.

Пауза.

АННА: Какая печальная история.

ДИЛИ: Ничего не скажешь.

АННА: Я ужасно виновата, простите.

ДИЛИ: Ничего.

Пауза.

Больше я вас не видел. Вы совсем исчезли из тех мест. Наверно, уехали.

АННА: Нет, я не уезжала.

ДИЛИ: Но я больше не встречал вас в «Пилигриме». Где вы бывали?

АННА: О, на концертах, наверное, на балете.

Молчание.

Как долго Кэти купается.

ДИЛИ: Вы же знаете, что с ней делается, когда она попадает в ванну.

АННА: Да уж.

ДИЛИ: Обожает это. Проводит там массу времени.

АННА: Очень долго, да.

ДИЛИ: Страшно долго. Блаженствует там. Намыливает себя целиком густой пеной.

Пауза.

Всю целиком себя намыливает, а потом начинает потихоньку, потихоньку все смывать. Очень тщательно. Вот эта основательность сочетается в ней с какой-то, я бы сказал, утонченной чувственностью. Она потом весьма дотошно себя осматривает и, не говоря уж о чем другом, выходит такая чистая, как стеклышко. Вы согласны со мной?

АННА: Очень чистая.

ДИЛИ: Действительно, ни одного пятнышка. Ни одного потека. Сверкает, как воздушный шар.

АННА: Да, и как будто плывет.

ДИЛИ: Что?

АННА: Она из ванны — выплывает. Как греза. И совсем не замечает, что кто-то стоит рядом, ждет ее с полотенцем в руках ждет, чтобы завернуть ее. Вся погружена во что-то.

Пауза.

Пока не накинешь полотенце ей на плечи

Пауза.

ДИЛИ: Правда, она совсем не умеет вытираться как следует. Вы не находите? Потереть себя она может прекрасно, а вот с такой же основательностью с себя стереть… Я замечал, за годы моего общения с ней, что это ей далеко не всегда удается. Всегда найдешь на ней несколько капелек, притаившихся как ни в чем не бывало в самых неожиданных местах.

АННА: А почему бы вам самому ее не вытирать?

ДИЛИ: Вы советуете?

АННА: Вы могли бы сделать это как следует.

ДИЛИ: Прямо полотенцем?

АННА: Ну конечно, не криво.

ДИЛИ: Как, не криво?

АННА: Господи, ну конечно, полотенцем, прямо полотенцем.

ДИЛИ: Даже не знаю.

АННА: Конечно, вытрите ее сами, полотенцем.

Пауза.

ДИЛИ: А почему бы вам ее не вытереть?

АННА: Мне?

ДИЛИ: Вы бы сделали это как следует.

АННА: Нет, что вы.

ДИЛИ: Не хотите? Вы все-таки женщина, вы лучше знаете, где и в каких количествах на женском теле скапливается влага.

АННА: На свете нет двух одинаковых женщин.

ДИЛИ: Пожалуй, вы правы.

Пауза.

У меня блестящая идея. Может, нам использовать пудру?

АННА: Что же в ней такого блестящего?

ДИЛИ: А что?

АННА: После ванны очень многие посыпают себе тело пудрой. Это принято.

ДИЛИ: Одно дело, когда ты сам себя посыпаешь, а другое — когда тебя посыпают, это совсем не принято. Может, я ошибаюсь? Там, где я родился, это не принято, могу вас уверить. Мою мать хватил бы удар.

Пауза.

Послушайте, вот что я вам скажу. Я сделаю это. Я все сделаю. В конце концов, я муж. Но вы должны наблюдать за всей процедурой. И поправлять меня, где нужно. Этим мы убьем сразу двух зайцев.

Пауза.

(Про себя). Господи. (Медленно поднимает на нее взгляд.) Вам, наверно, около сорока теперь.

Пауза.

Если бы я сейчас вошел в «Пилигрим» и увидел вас там, в углу, я бы вас не узнал.

Дверь ванной комнаты открывается. Входит КЭТ. На ней купальный халат. Она улыбается Дили и Анне.

КЭТ (с наслаждением): А-а-ах.

Она подходит к окну, смотрит в темноту.

ДИЛИ и АННА смотрят на нее.

ДИЛИ начинает тихонько напевать.

ДИЛИ (поет): Твой ласковый смех впотьмах…

АННА (поет, нежно): Рукав твоего пальто…

ДИЛИ (поет): Память об этих днях…

АННА (поет): Эту радость, о нет, у меня не отнимет никто…

КЭТ отворачивается от окна, смотрит на них.

АННА (поет): Как мы танцуем до трех…

ДИЛИ (поет): Как ты машешь рукой из авто…

АННА (поет): Как тает украдкой вздох…

ДИЛИ (поет): Эту радость, о нет, у меня не отнимет никто…

КЭТ подходит ближе к ним, улыбаясь. АННА и ДИЛИ продолжают петь, но все более торопливо и небрежно.

АННА (поет): Как забудешь мотив невзначай…

ДИЛИ (поет): Как споешь вместо ля — до…

АННА (поет): Как стынет в блюдечке чай…

ДИЛИ (поет): Эту радость, о нет, у меня не отнимет никто…