Александр Галин - Парад Страница 5

Виктор. Пап, это урок географии?

Скворцов. Дослушай. Я говорю: «Борисыч, ну если ты такой патриот, чего ты туда летишь?» Я говорю: «Во Франкфурте бери билет назад, лети в Москву»… Короче, я его сговорил! Всё, сказал, лечу назад! Смеётся, радуется. Ну и за это выпили, конечно… Когда долетели, я встал, а он не смог. Я нашим, аэрофлотовским, всё объяснил, проплатил – обещали тем же самолётом его назад… Ты всё понял? Отец не пил, отец учёного человека для страны сохранил. Сейчас сколько времени? Два часа есть?

Виктор. Половина первого.

Скворцов. Через полтора часа Борисыч полетит домой. И последнее тебе, сынок, для полноты картины: в полёте мы пили только «Огни Москвы».

Виктор. Это теперь положено подавать в первом классе? Патриотично…

Долорес. «Огни Москвы» – это ведь коктейль? Где же я про него читал?

Скворцов. Не бери в голову, Долорес… Не волнуйся, я подготовлен.

Долорес. Я в этом не сомневаюсь. (Достаёт из пакета и разворачивает бутылку.) Здесь и стаканчики ещё, именно такие, какие нужны для этого напитка. Называются «cabalito», по-русски – «маленькие лошадки». (Разворачивает.) Вот… Пони… Дивно, правда? Это вам.

Скворцов. Спасибо, Долорес. Это очень кстати.

Долорес (Скворцову). Я могу за вами поухаживать?

Скворцов. Смотря в каком смысле?

Долорес (смеётся). Только в смысле – налить. Мне Виктор говорил, что глагол «налить» имеет сакральный смысл для русского человека. (Виктору.) Ты попробуешь?

Виктор. Нет, спасибо, не надо. Пошли, нас ждут.

Долорес. Ну подожди… Я ещё Николаю Викторовичу не рассказал. У ацтеков, как и у всех народов, есть ритуалы, связанные с алкоголем…

Виктор. Так, это надолго. Я пошёл за девочками.

Идёт с балкона.

Долорес. Я действительно очень хотел вас увидеть.

Наливает в стаканчик, ставит его на ладонь и с поклоном обращается к Скворцову.

Acepta de las manos de tu esclavo, mi señor.

Скворцов. Переведи…

Долорес. Прими из рук твоей рабыни, мой господин. Эти слова любящие женщины говорили древним ацтекам.

Скворцов. Повезло ацтекам. (Выпил). Так… Говоришь, серьёзная бабушка была у текилы? Я чего-то не понял ничего. Ну-ка налей ещё.

Долорес (наливает). Отец просил меня вас предупредить – это очень коварный напиток.

Скворцов. Правда? (Выпил.) Ну тогда давай ещё одну лошадку… Знаешь, что такое русская тройка?

Долорес. Конечно! «В поле чистом серебрится Снег волнистый и рябой, Светит месяц, тройка мчится По дороге столбовой…» Боже! Дух захватывает!.. Обожаю Пушкина! Правда чудо? Я переводил Пушкина на испанский, но это так трудно, любое неточное слово – и всё сразу меркнет. А кажется – всё так просто. «Я вас любил: любовь ещё, быть может, В душе моей угасла не совсем…»

Вдруг замолчал, закусил губу. Скворцов тяжело смотрит на него.

Скворцов. Давай выпьем за Пушкина… Я за него сегодня не пил…

Долорес (опасливо). Ещё? Вы уверены? (Наливает.) Я уже волнуюсь…

Скворцов. Не волнуйся. (Выпил.) Наливай. (Долорес подливает.) Давай, Долорес, за панталонес! Вот и я стихами заговорил.

Долорес. А хотите, мы вместе пойдём за панталонес? Тут рядом есть прекрасный магазин.

Скворцов. Не хочу.

Долорес. Я не знаю, какие у вас предпочтения. Я люблю Риккардо Тиши, но он весь разноцветный, очень узкий, он любит, чтобы у мужчины всё было выпукло.

Скворцов. Долорес, держи себя в руках. Мне попроще и пошире.

Долорес. Если пошире, то это Кензо. Он настаивает на широком, уже который год.

Скворцов. Ну вот я, кажется, и протрезвел. Наливай, наливай, Долорес.

Долорес (наливает). Николай, это не «Огни Москвы»…

Скворцов. Мать тебя хорошо русскому языку обучила, молодец мама. Ты говоришь чисто, грамотно. Молодец.

Долорес. Я много читал на русском языке и читаю. Пишу, перевожу… У меня есть книга переводов.

Скворцов. Да? Молодец. В Москве был?

Долорес. Конечно. Первый раз ещё ребёнком. Отец выступал с концертом, взял меня с собой. Я так люблю смотреть на кремлёвские звёзды, особенно ночью… Правда, непонятно, что они теперь символизируют…

Скворцов. О звёздах потом, иначе мы с тобой уйдём от главной темы. Давай о другом. О том ху из ху… Долорес, вот такой вопрос тебе: ты как сам себя позиционируешь: парнем или девушкой? Только не обижайся.

Долорес. Меня ничего не оскорбляет в этом вопросе. Я не девушка, и уже давно… Ой! Как я нехорошо пошутил! (Смеётся.) Вы меня хотите спросить, гей я или нет?

Скворцов. Ну-у-у, если есть желание поделиться такой радостью – поделись. Ты меня тоже пойми, Долорес, у меня сын. Прилетает отец к сыну, входит с ним по виду девушка, зовут Долорес – потом оказывается, что она мужик. Ты не обижайся.

Долорес. Да что вы! (Смеётся.) Виктор анонсировал друга – а появляется подруга. Я вас понимаю… Я гей.

Молчание.

Скворцов. Значит, давай так поступим, Долорес. Ты своим хозяйством распоряжайся, как тебе нравится, но на нашу народную любовь не рассчитывай. Уловил? Не надо тебе к нам приезжать. И запомни главное: если ты к Витьке прикоснёшься, я тебя везде найду и задницу суровой нитью зашью. Всё понял?

Долорес испуганно молчит.

Тебе на моём месте любой нормальный отец то же самое скажет. К Виктору ты не переедешь. И лучше тебе вообще забыть про него. Не обижайся. Наливай.

Молчание. Долорес дрожащей рукой наливает.

Скворцов (выпил). Мне сказали, твоя мать русская…

Долорес. Да… русская…

Опять звучит рингтон телефона Долорес.

Скворцов. Не уехала бы твоя мама, родился бы ты не в Мексике, а где-нибудь… допустим, в Донецке. И вот представь себе, представь, зовут тебя не Долорес, и фамилия по батьке у тебя другая.

Долорес. Я часто это представлял.

Скворцов. И как ты себя там видел, Долорес? Вот окажись ты там в таком платье, парике и на каблуках, ты вот так и пойдёшь среди таких же, как ты, пацанов, разорванных минами?

Долорес плачет. Рингтон телефона продолжает звучать.

Откуда музыка? Что за страдания?

Долорес. Это у меня рингтон в телефоне. «Травиата», увертюра. Сейчас я выключу его…

Достаёт телефон, выключает.

Скворцов. Подожди, Долорес, ты не плачь… Долорес! Не плачь… Не обижайся, пойми. Я, такого же возраста, как ты, ребят, казачков… оттуда принимал, и хоронил… У тех, кто их посылал, денег на ребят не нашлось. А у некоторых пацанов матери остались одни. Я им помогаю… Не знаю, что ты там себе представлял… Мне вообще, если честно, Долорес, трудно на тебя смотреть… Жалко тебя. И противно. Я ничего не могу с собой поделать… Не ты виноват, что таким стал.

Долорес. Каким я стал?

Скворцов. Родился бы ты там, был бы нормальным мужиком.

Долорес. Если бы я там родился, и что бы я там сейчас делал? Я не могу стрелять… Я боюсь даже столовых ножей, я не могу… муравья раздавить, я его обхожу. Разве это я виноват, что там всё так ужасно?

Скворцов. Закончили, Долорес! Про Витьку мы вопрос закрыли. Ты понял? Лады?

Долорес. Виктор – мой друг. Я сейчас совсем один, потому что мой близкий человек… он теперь с другим… Если бы не Виктор, я бы не выкарабкался из этой муки. Меня предали! Виктор меня спас, он самый лучший человек, которого я в жизни встречал. И если я полюблю вашего сына, то я не смогу себя заставить его не любить. Не смогу!

Скворцов. Да я тебя, гад, сейчас задавлю!..

С невероятными усилиями поднимается, но дальше двинуться не может.

Что с ногами? Что такое?!

Долорес (опять плачет). Это пульке.

Скворцов. Я к тебе, сучок, подойти не могу… Помоги…

Долорес. Давайте… садитесь…

Скворцов (с помощью Долорес садится). Ты всё понял про Витьку, гад?

Долорес. Пожалуйста, не пугайте меня. Я не перееду к нему. (Не выдержал.) Я исчезну! Растворюсь в воздухе! Что вы ещё от меня хотите?!

Скворцов. Не ори! Это во-первых… Раз уж ты взяла… тьфу ты! – взял на себя ответственность за всё, иди загляни в минибар: там я видел шампанское. Оно не в мерзавчиках, а побольше, в таких чекушках. Мне эту пульке срочно надо чем-то разбавить. Ноги как чугуном оковали… Ты понял? В минибаре шампанское в чекушках, шампанское.