Во имя надежды - Илья Никулин Страница 58

всеобщему равенству, случай совершенно не уникальный и вполне обыденный для его поколения. Но курс я знаю замечательное лекарство от этой, как вы говорите проблемы. Время. Вот какой курс лечения я прописываю вашему ребёнку. В его возрасте, действительно, почитав все эти исторические заголовки, где все люди в стране живут счастливо и хорошо, все эти крайне простые для человека вещи, очень легко ложатся на неокрепший и слабо понимающий ум ребёнка. А потому, пускай пройдёт время. Он повзрослеет, прочувствует жизнь так сказать, и со временем, все эти “красные” взгляды исчезнут, словно ничего и не было.” — сказал психолог, после чего мы стали ждать.

Естественно, с того момента контроля стало куда больше. Мы сами привозили его в школу и сами старались забирать. Еженедельно был осмотр личных вещей, дабы не нашлось никаких баллончиков, а не то ли чего похуже. Старались с того момента проверять всё то что он делает, читает и смотрит. А при малейшем подозрении в хотя бы малейших социалистических наклонностях, мы проводили с ним очень долгие и основательные профилактические беседы.

Так прошло два года. И со временем, ситуация к сожалению только обострилась. Когда ему было семнадцать лет, ну то есть почти что как и тебе, мы не смогли забрать его со школы, потому как у меня был урок, а у отца срочное совещание. Я ему позвонила, сказала, что бы он шёл домой сам, там на самом деле минут 15 ходьбы, и он ответил: “хорошо, я приду”. Думали, он придёт быстро и точно во время, как-никак два года наблюдений всё же не должны пройти зря, но всё оказалось плачевно.

На звонки он не отвечал, учителя также говорили, что он ушёл и более его не видели, звонили на телефон одного из его приятелей, всё было бесполезно. Мы баялись, волновались и надеялись, что всё с ним будет хорошо. А теперь угадай, во сколько он в тот день пришёл домой? В час ночи. В час ночи! Именно в час ночи, он пришёл в стельку перебравший всяких алкогольных напитков, пока от его рта и его самого пахло не пойми чем, а на одежде был символ борьбы с капитализмом.

Естественно, после такого наше терпение лопнуло. В результате очень громкого спора. Где чуть ли дело не доходило до драки, мой муж сказал следующее: “Раз уж ты считаешь себя приверженцем таких взглядов, то уходи и не смей пользоваться плодами грязных и консервативных по твоему мнению капиталистов. Уходи, и более не возвращайся.” — угрожающе тогда сказал его отец. После этого, не сказав ни слова, он пошёл в свою комнату, выйдя из неё о своей поношенной кофтой, которую он хранил как утверждал, из приятных воспоминаний, после уйдя, громко хлопнув за собой дверь.

Естественно мы потом ругались по этому поводу, я обвиняла его в излишней жестокости, хотя он утверждал, что это будет ему хорошим жизненным уроком. В итоге, в тот вечер, после того как он ушёл, мы после ссоры так и не пришли к соглашению, и опечаленные, злые, мы ложились спать после столь непростого вечера.

На следующий день, я естественно попыталась найти своего сына. В школу он после этого перестал ходить, на звонки он не отвечает, мне с отцом также не звонил, в общем, он был полностью от нас отрезан.

Я опрашивала всех его друзей, всех учителей и других хоть маломальских знакомых. И посредством всех опрошенных людей, я узнала, что в тот вечер, он находился в так называемых “сквотах”. Ты наверное не знаешь, но это пустующий дом в котором уже долгое время никто не живёт, а потому в него нелегально вселяются всякие анархисты, современные марксисты, идейные художники, борцы за свободу и другие им подобным. Как к сожалению оказалось после, из всех его друзей, именно он был самым ярым и сильным приверженцем “красных” идей. И только он ходил по всем этим сквотам, только он из его друзей, и никто более.

Но мне ничего не оставалось делать, кроме как пойти туда и попытаться найти его в этом самом месте.

Приближаясь к нему, мне на глаза попалось абсолютно страшное, изрисованное в граффити здание, на которое без страха и не взглянешь.

Войдя в него, прямо возле входа лежал непонятно накаченный какими препаратами бродяга, сразу на первом этаже меня ударил резкий запах какого-то перегара, а на стенках весела плесень и потёки.

Обойдя все пять этажей этого здания, заглядывая во все приоткрытые комнаты этого здания, я так и не встретила своего сына, ни на одном из этажей, ни в одном из комнат. И поэтому, как бы мне этого не хотелось, но я была вынуждена хотя бы спросить одного из постоянных жильцов этого заведения, чтобы узнать где он наверняка мог бы находиться. Конечно, не желая нарваться на неприятности, я пыталась найти более менее спокойного человека, который наверняка не станет проявлять агрессии при задавании вопроса.

К счастью, одного такого я вроде бы заметила. Он сидел на подоконнике третьего этажа, глядя в окно, куря длинный свёрток с непонятным мне содержимым внутри. С лёгким волнением подойдя к нему, спокойным голосом, я задала ему вопрос: “Здравствуйте. Я ищу одного человека. Его зовут Томас. Вот его фотография, а я его мама. Он вчера был здесь, но после этого дома он не проявлялся. Может, он вам не говорил, куда мог бы пойти?”

Втянув тот свёрток поглубже и выдохнув сгусток едкого дыма, он медленно повернул на меня голову, и на удивление, сказал довольно ясным и спокойным голосом:

“Да. Может я знаю где он, может и нет. Хотя, вы вполне можете внести ясность в мою голову” — проговаривает он, и тянет мне пустую руку и вновь проворачивает голову обратно к окну.

Поняв, что он хочет денег, я положила ему на руку десять евро. В ответ на это, он своими пальцами пару раз подтянул к себе, дав мне ясно понять то, что ему этого категорически недостаточно. Тогда я положила ещё одну купюру, зачем ещё, и ещё, в общей сумме положив ему на руку около двух ста пятидесяти евро, но вот только он всё не поворачивался.

“Это все деньги, которые у меня есть” — в отчаянии ответила я ему.

Но он же, продолжая сидеть повёрнутой в окно головою ответил мне, всё тем же спокойным голосом: “Я заметил у вас хорошие серёжки, думаю, они то уж точно внесут мне ясность