Бертольд Брехт - Мать Страница 6

Не давай себя оболванить,

Сам проверяй!

Того, что не сам ты узнал,

Не знаешь ты.

Счет - проверяй.

Платить-то тебе же.

Каждую трату исследуй,

Спроси, откуда она.

Время тебе стать у руля.

Мать (встает). На сегодня довольно. Мы не можем запомнить столько за один присест. А то опять наш Павел Зигорский не будет спать всю ночь. Спасибо вам, Николай Иванович. Позвольте сказать вам: вы нам очень помогаете, уча нас читать и писать.

Учитель. Я этого не думаю. Однако я не хочу сказать, что ваши мнения совсем уж бессмысленны. Я вернусь к этому вопросу на следующем уроке.

Г

Иван Весовщиков не узнает своего брата

Иван. Пелагея Ниловна, ростовские товарищи рассказали мне о вашей работе - и о ваших ошибках тоже. Они поручили мне передать вам это: ваш партийный билет.

Мать. Спасибо. (Берет билет.)

Иван. Павел написал вам?

Мать. Ни строчки. Я очень тревожусь о нем. Хуже всего, что я никогда не знаю, что он делает или что они с ним делают. К примеру, я даже не знаю, ест ли он у них досыта и не зябнет ли он? Дают им там одеяла?

Иван. В Одессе были одеяла.

Мать. Я им очень горжусь. Я счастливая: у меня сын, который нужен людям. (Декламирует.)

ХВАЛА РЕВОЛЮЦИОНЕРУ

Есть люди - лишние:

Если их нет - лучше.

Но когда он в отсутствии - его не хватает.

Если гнет все сильнее,

Многие падают духом,

Но он стоек и тверд.

Он подымает на борьбу

За гроши зарплаты, за кипяток

И за власть в государстве.

Он спрашивает собственность:

Откуда ты?

Он допрашивает убеждения:

Кому вы на пользу?

Там, где привыкли молчать,

Голос его звучит.

И где царит гнет и люди судьбу винят,

Он назовет имена.

Где он садится за стол,

Там за стол садится недовольство,

Еда становится скверной,

И ясно, что тесна каморка.

Куда его гонят, туда

Приходит мятеж, и там, откуда он изгнан,

Гнев остается.

Учитель (входит). Здравствуй, Иван.

Иван. Здравствуй, Николай.

Учитель. Рад видеть тебя все еще на свободе.

Иван. Вот пришел навестить Пелагею Ниловну. Я принес ей наши газеты.

Учитель берет газеты.

Последние аресты очень вредят нашему делу. Павел, например, и Сидор знают адреса многих крестьян, которые интересуются нашими газетами.

Мать. Понятно, мы уже говорили о том, что надо повсюду беседовать с крестьянами.

Учитель. Ну с этим вам не справиться. Ведь крестьян сто двадцать миллионов. Проверни-ка такую силу. Вообще революция немыслима в этой стране, с этими людьми. Русский никогда не сделает революции. Это задача для Запада. Немцы - вот революционеры, они революцию сделают.

Иван. Из некоторых губерний сообщают, что крестьяне уже разрушают усадьбы и захватывают помещичьи земли. Они отбирают у господ хлеб и другие запасы и раздают голодающим. Крестьяне зашевелились.

Учитель. Ну и что из этого следует? (Матери.) Вы лучше почитали бы, что еще передовые писатели прошлого века писали о психологии русского мужика.

Мать. Почитаю. Я уже сумела прочесть отчет о Третьем съезде партии. Спасибо Николаю Ивановичу. Выучил читать и писать.

Учитель. Это еще одна блажь вашего Ленина: хочет убедить пролетариат, что он может взять на себя руководство революцией. Такие идеи убивают последнюю надежду на осуществление революции. Они же отпугивают от революции прогрессивную буржуазию.

Иван. А вы как думаете, Пелагея Ниловна?

Мать. Руководить очень трудно. Мне и так уж Зигорский, наш брат рабочий, досаждает своим упрямством. А с образованными и вовсе сладу нет.

Учитель. Вы не могли бы писать повеселей в своей газете? Этого же никто не читает.

Мать. А мы ее не для веселья читаем, Николай Иванович.

Ивам смеется.

Учитель. Ты что это?

Иван. Куда ты девал прелестный царский портрет? Комната стала совсем голой без него.

Учитель. Вздумалось вынести на некоторое время. Надоедает, когда он все время перед глазами. Кстати, почему в ваших газетах ничего нет о непорядках в школах?

Иван. Что-то мне не верится. Не потому же ты перевесил портрет, что он тебе надоел?

Мать. Не скажите! Николай Иванович всегда ищет что-нибудь новое.

Иван. Так... Так.

Учитель. Во всяком случае, мне не нравится, когда со мной разговаривают как с идиотом. Я тебе задал вопрос насчет вашей газеты.

Иван. Не припомню, Николай, чтоб когда-нибудь что-нибудь менялось в твоей квартире. Ведь одна рама стоила двенадцать целковых.

Учитель. Ну что ж, раму можно повесить обратно. Ты всегда считал меня дураком, а это значит, что ты сам дурак.

Иван. Я поражен, Николай. Твои крамолы и презрительное отношение к особе его величества меня удивляют. Уж не стал ли ты агитатором? У тебя такой решительный взгляд. Прямо страшно глядеть на тебя.

Мать. Не злите брата! Он очень разумный человек. Я напомнила ему о Кровавом воскресенье. Очень важно, как он объясняет события, - ведь у него учится столько детей. Кроме того, он и нас самих научил читать и писать.

Иван. Надеюсь, что, уча их читать, ты и сам кое-чему научился.

Учитель. Нет, я ничему не научился. Эти люди разбираются еще слишком слабо в марксизме. Вы не обижайтесь, Власова. Марксизм - сложнейшая штука, которой неопытным мозгам вообще не понять. А самое любопытное, что люди, которым никогда этого и не понять, глотают его, как горячие лепешки. Марксизм как таковой неплох. Многое говорит в его пользу, хотя в нем есть большие пробелы, и целый ряд существенных пунктов Маркс трактует совершенно неправильно. Я много мог бы еще сказать на эту тему. Конечно, экономический фактор важен, но не один же экономический фактор важен. Он важен между прочим. Социология? А я, например, ожидаю не меньшего от биологии. Я спрашиваю: где общечеловеческое в этом учении? Человек всегда останется самим собой.

Мать (Ивану). А он-то, пожалуй, уже изрядно переменился, а?

Иван прощается.

Иван. Товарищ Власова, я просто не узнаю своего брата.

VII

Пелагея Власова посещает сына в тюрьме.

Тюрьма.

Мать. Надзиратель будет очень настороже, но все же мне надо узнать адреса крестьян, интересующихся нашей газетой. Надеюсь, я удержу эту уйму имен в памяти.

Надзиратель приводит Павла. Павел!

Павел. Как поживаешь, мама?

Надзиратель. Сядьте так, чтобы между вами остался промежуток. Вот сюда и туда. Политических разговоров - никаких.

Павел. Ну что же, поговорим о домашних делах, мама!

Мать. Ладно, Павел.

Павел. Где ты приткнулась?

Мать. У учителя Весовщикова.

Павел. Заботятся там о тебе?

Мать. Да. А тебе как живется?

Павел. Я все беспокоился, смогут ли они тебе помочь как следует.

Мать. Борода у тебя сильно отросла.

Павел. Да. Небось я выгляжу теперь постарше.

Мать. Я была на похоронах Смилгина. Опять полиция избивала. А кое-кого и забрали. Мы все там были.

Надзиратель. Это политика, Власова!

Мать. Вот как? Скажи пожалуйста, прямо не знаешь, о чем заговорить!

Надзиратель. Если так, то нечего сюда и приходить. Вам не о чем сказать, но вы лезете сюда и только мешаете нам. А отвечать кому? Мне?

Павел. Помогаешь по хозяйству?

Мать. Помогаю. Мы с Весовщиковым собираемся на той неделе в деревню.

Павел. С учителем?

Мать. Нет.

Павел. Проветриться вздумали?

Мать. Да, и проветриться. (Тихо.) Нам нужны адреса. (Громко.) Ах, Павел, как нам всем тебя не хватает!

Павел (тихо). Адреса я проглотил при аресте. Запомнил только парочку.

Мать. Ах, Павел, никогда я не думала, что так жить придется на старости лет.

Павел (тихо). Лунгин в Пирогове.

Мать (тихо). А в Крапивне? (Громко.) Горе мне с тобой, право!

Павел (тихо). Сулиновский.

Мать. Все молюсь за тебя. (Тихо.) Сулиновский в Крапивне. (Громко.) А вечера коротаю одна-одинешенька.

Павел (тихо). Терехов в Дубравне.

Мать. А учитель уже жалуется на беспокойство.

Павел (тихо). У них узнаете остальные.

Надзиратель. Время свидания истекло.

Мать. Еще минутку, господин хороший! Я совсем сбилась. Ах, Павел! Нам, старикам, остается только забиться в щель, с глаз долой; какая от нас польза? (Тихо.) Лушин в Пирогове. (Громко.) Нам дают понять, что наше время кончилось. Нам впереди ждать нечего. Что знали мы, то прошло. (Тихо.) Сулиновский в Дубравне.

Павел отрицательно качает головой.

Сулиновский в Крапивне. (Громко.) А опыт наш - на что годится? Наши советы приносят один вред - ведь между нами и детьми непроходимая пропасть. (Тихо.) Терехов в Дубравне. (Громко.) Нам идти в одну сторону, а вам в другую. (Тихо.) Терехов в Дубравне. (Громко.) Ничего общего у нас нет. Ваше время наступает!

Надзиратель. А время свидания кончилось.

Павел (кланяется матери). Прощай, мать.