Владимир Пресняков - Терроризм Страница 7

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЁРТОЕ.

Дворик. Скамейка. На скамейке – две пожилые женщины. Откуда–то издалека доносится скрип качелей. Кажется, что где–то в глубине дворика, невидимый, качается на ржавых качелях – ржавый робот. Роботу нравится качаться, – поэтому вряд ли он решит хоть когда–нибудь передохнуть, или тем более оставить качели в покое – он будет качаться всегда. Скорее всего, женщинам, сидящим на скамейке, это известно, и они стараются сжиться с жалящими их сердца железными звуками, подражая им звуками и гудением своих собственных голосов.

1–ая женщина: Ты тепло оделась?

2–ая женщина: Да. (Задирает юбку, демонстрирует соседке розовые рейтузы). Это у Лизы пузырь простывший, и она пододевает всегда точно такие же прямо на колготки. У неё как ветерок, даже лёгкий, – всё, сразу простывает пузырь. И моча потом с кровью. Она говорит, что как будто вилкой ей или ножом перочинным прорезают щёлочку для мочи. Вот она стоит над унитазом и ждёт, пока прорежут: пять минут, десять, двадцать, – а потом прямо с кровью течёт. Пока не пододевала, всё так и мучилась.

1–ая женщина: Лучше поберечься.

2–ая женщина: Лучше поберечься!

1–ая женщина (оборачивается на звук качелей, кричит): Не устал?!

Детский голос: Нет!

1–ая женщина: Ну качайся, качайся. Пусть качается.

2–ая женщина: Пусть качается.

1–ая женщина: Родители приходят и запирают его в четырёх комнатах, он к окну подходит, смотрит на улицу, на качели эти, как собака, смотрит, которую не выгуливают. Я им говорю, пустите, говорю, ребёнка на улицу. А они меня как будто не слышат, то есть, что я есть, что меня нет, – я – это шум воды, когда посуда моется, – когда что нужно, меня замечают. Вот ты свидетельница…

2–ая женщина: Да.

1–ая женщина: Вот я никому зла не желаю…

2–ая женщина: Да…

1–ая женщина: Но им… Вот увидишь, на моих глазах! Вот вчера – я говорю, – если я мешаю, если вам нужно, чтобы никто не мешал – пожалуйста – отправьте меня в дом престарелых. Мне что – я уже всё, что мне надо, увидела, – им жить – им ребёнка воспитывать.

2–ая женщина: Да перестань! В какой дом!

1–ая женщина: В какой, в обычный! Я там хоть знать буду, что точно никому не нужна, а тут что? Родные люди, и такое обращение!..

2–ая женщина: А дочь что?

1–ая женщина: А что дочь. Ночь день переспит – переговорит. Он ей всё, что ночью внушает, она то и делает, я иногда удивляюсь, моя это дочь или нет?

2–ая женщина: Сама виновата!

1–ая женщина: Сама виновата…

2–ая женщина: Я ещё, пока он ходить только начал к твоей, сразу сказала – он тебе устроит! Всё к рукам приберёт! Опоздала ты, прозевала! А сейчас мучайся!

1–ая женщина: Да… (хнычет).

2–ая женщина: Как ты, куда ты глядела! Он же какой национальности?! У них же в крови, у этих людей, командовать, покорять, а ты устроила кровосмешение…

1–ая женщина: Зато ребёнок красивый…

2–ая женщина: Красивый! И что? Такой же вырастет, как отец! Выродок.

1–ая женщина: Перестань!

2–ая женщина: А что? Да! Если сейчас не вырвать его из–под отца влияния – всё, будет такой же!

1–ая женщина: Зато у него работа хорошая, денежная!

2–ая женщина: Сколько ты видишь из этих денег–то, много? Вот так! Где он у тебя танцует – в казино?..

1–ая женщина: Там клуб, ресторан…

2–ая женщина: Так вот эта работа у него, пока мода на этнос ещё держится. Набирают вот таких, как зять твой, просят их плясать, петь, и чтоб по их, по–национальному, по–народному. Там никто ничего ведь не понимает, что им поют–пляшут, потому что все на игле, на системе – им это в кайф, что перед ними кто–то кривляется и воет по–непонятному, они, у кого деньги, – они торчат от этого, от этноса, и деньги в таких вот, как твой зять, вкладывают. Эти–то, этносы, думают, и вправду, кто–то понимает, что они там исполняют, а всем насрать на это – просто сделали это модным, потому что уже никому не интересно понимать нормальные песни, и танцы – мозги уже в пузырях у всех, как виспа – да и скучно это, и не прёт уже никого от простого понятного человеческого языка, от нормальной культуры. Нарки, одни нарки кругом, у них и деньги – продюсеры эти, менеджеры сетевых маркетингов, супервайзеры – все на дозу работают, – вот моя пенсия вся – это за мобильник заплатить и на еду, а они – на дозняк ещё должны пахать. Так что погоди, пройдёт на этносы мода – будет твой зять опять двор мести, или металлолом воровать, – что, в принципе, этим пастухам в рубашках с тесёмками и положено делать!

1–ая женщина: Так как, – если его с работы попрут, мне их всех содержать, что–ли?

2–ая женщина: А тебя никто не спросит. Будешь, как миленькая, – в рабстве! Или, вообще, в ванне тебя утопят и квартиру себе отметут.

1–ая женщина: Ой, да что ж это, а, как же я буду?

2–ая женщина: На! (Достаёт из кармана пальто какой–то пузырёк и протягивает его 1–ой женщине).

1–ая женщина: Что это?

2–ая женщина: Это война, понимаешь! Пора от превентивных мер переходить к наземным действиям! Тут, кто первый решится – тот и победит! По одной ему таблетке в суп, или в чай – и через полгода – дочь, внук и любимая бабушка – счастливая семья! А от зятя – лишь хорошие воспоминания!

1–ая женщина: Это что за колёса, это яд что–ли?

2–ая женщина: Леденцы! Конечно яд, – не бойся – никак никто не обнаружит – уже проверено – на своём личном опыте! Только у тебя зять – бандит, а у меня муж – ещё хуже был!

1–ая женщина: Так это ты ему…

2–ая женщина: Помогла! Я ему помогла, а то бы он ещё лет двадцать собирался на встречу с вечностью!

1–ая женщина: Такой хороший был…

2–ая женщина: Хороший! Этот хороший мне всю жизнь испортил, я только год этот по–человечески жить стала! Свободная, с квартирой, дети все пристроены, и никто не мешает!

1–ая женщина: По сколько, по одной?

2–ая женщина: По одной.

1–ая женщина: А если по две – в два раза быстрее?

2–ая женщина: Если по две – говорю тебе сразу – я тебе передачи в тюрьму носить не буду. У него вместо крови – понос течь будет – тебя сразу вычислят, так что лучше потерпи, пускай долго, зато потом никто не допрёт, что и как – по одной! Поняла?

К скамейке подходит мужчина с чемоданами, садится чуть поодаль женщин, ставит рядом чемоданы, смотрит в землю, напрягает лоб, что–то бормочет, – его глаза уже мокрые, и эта мокрота вот–вот начнёт стекать на щёки. Женщины прерывают разговор, незаметно косят на подсевшего к ним мужчину. 1–ая женщина картинно кричит в сторону скрипящих качелей, всё так же кося на странного соседа.

1–ая женщина: Не устал?!

Детский голос: Нет!

1–ая женщина: Ну качайся, качайся. Пусть качается.

2–ая женщина: Пусть качается.

Мужчина, не сдерживаясь, плачет.

1–ая женщина: Мужчина, ты что?

2–ая женщина: Ой, ой, ой, мужчина, ну–ка! Ну–ка, возьми себя в руки!

1–ая женщина: На платок, утрись! (Протягивает мужчине платок).

Мужчина: Спасибо.

Мужчина вытирает слёзы. Женщины смотрят на него в упор, ожидая, что вот–вот он поделится с ними своим горем.

Мужчина: Да… (Задумывается, смотрит вдаль, слёзы перестают течь, глаза высыхают). Ну, а что у вас?

1–ая женщина: У нас?

2–ая женщина: Как?

Мужчина: Ну, что вы тут сидите, чего ждёте?

1–ая женщина: Я внука выгуливаю!

2–ая женщина: А мне что, я гуляю, что такого, у меня целый день впереди!

Мужчина: Ну–ну… (Встаёт, берёт чемоданы, уходит).

1–ая женщина: О! Ты смотри какой!

2–ая женщина: Я что, отчёт должна давать, что я тут делаю?! Это я мужу буду отчёт давать, да и то он у меня не спросит!

1–ая женщина: Я тут всегда сижу! Вон внук мой качается, что?

2–ая женщина: Мне таких начальников, я сразу от таких избавилась, спасибо, свободна, теперь что хочу – то и делаю! Мне кто теперь, каждый теперь будет спрашивать и указывать – мне отчёты писать теперь что–ли?

1–ая женщина: Я его в соседний двор водила, гуляла – там качели лучше, а там ко мне подошли в погонах двое, спрашивают – это ваша машина зелёная?

2–ая женщина: Умный какой, с чемоданами гуляет…

1–ая женщина: Я им говорю, не моя, а что?

2–ая женщина: Опоздал, видимо, и ноет, а мы помешали, я отсюда никуда не уйду!