Том Стоппард - Травести Страница 7

Карр. Но это означает, что вы просто вкладываете совсем другое значение в слово «Искусство».

Тцара. Я вижу, вы меня наконец-то поняли.

Карр. Тогда, выходит, вы никакой не художник?

Тцара. Напротив, я же вам только что сказал, что я – самый настоящий художник.

Карр. Мало ли что вы сказали. Художник – это тот, кто обладает дарованием, которое дает ему возможность с большим или меньшим успехом делать то, на что обычный человек, лишенный этого дарования, почти или совсем не способен. Человеческий язык имеет смысл только в том случае, если мы называем один и тот же предмет или понятие всегда одним словом. Никто не мешает мне заявить, что я умею летать, но… «Смотрите, – скажу я, – я лечу!» «Но вы не парите в воздухе, а стоите на земле!» – возразите вы. «Ну и что? – парирую я. – Современный летун не обязан парить в воздухе. Более того, он испытывает к этому отвращение. В наши дни летун никогда не согласится оторваться от земли, да и не сможет при всем желании». «Кажется, я вас понимаю, – говорит мой озадаченный собеседник. – Когда вы заявляете, что умеете летать, вы просто используете это слово в каком-то особом, вашем собственном значении». «Я вижу, вы меня наконец-то поняли», – говорю я. Дорогой мой Тристан, вы всего лишь пытаетесь убедить меня в том, что слово «Искусство» означает все, чего вы только пожелаете, но убедить меня в этом невозможно.

Тцара. Но почему? Вы же поступаете совершенно тем же образом с такими словами, как патриотизм, долг, любовь, свобода, король и родина, бедная маленькая Бельгия, сердитая маленькая Сербия…

Карр (холодно). Вы оскорбляете моих фронтовых товарищей, многие из которых героически погибли на полях сражений…

Тцара…Вот-вот, и героизм из той же оперы. Все это не более чем привычная софистика, при помощи которой корыстная и захватническая сущность войны скрывается от народа завесой рассудочных доводов, положенных на музыку государственных гимнов… Вы растлили дух музыки и кастрировали язык. Одно и то же слово используется для того, чтобы называть им взаимоисключающие вещи и идеи. Именно поэтому только антиискусство можно считать искусством нашего времени.

Спор становится все более и более напряженным.

Карр. Вы не понимаете самой сути. Войны ведутся именно для того, чтобы художники могли творить в безопасности. Об этом, конечно, никто не говорит впрямую, но это неплохо объясняет, для чего, собственно говоря, существует цивилизация. Чтобы узнать, победило ли в данном обществе зло или добро, достаточно задаться вопросом: а свободен ли в нем художник? То, что художник при этом, как правило, выказывает черную неблагодарность, даже враждебность, не говоря уж о потере рассудка и отсутствии таланта, которые столь характерны для так называемого «современного искусства», всего лишь свидетельствует о том, что подлинно свободный художник имеет право и на неблагодарность, и на враждебность, и на эгоизм, и – даже – на бездарность. Именно за эту свободу я сражался на фронте, а ведь для такого утонченного человека, как я, трудно представить себе более самоотверженный поступок.

Тцара. Войны ведутся для того, чтобы установить контроль над нефтяными скважинами и угольными шахтами, Дарданеллами и Суэцким каналом, чтобы завладеть сырьевыми колониями, где можно дешево купить, и товарными рынками, где можно дорого продать. Война – это капитализм без маски. Многие из тех, кто идет на войну, знают об этом, но все же идут на нее, потому что не хотят показаться героями. Ведь требуется немалая смелость для того, чтобы сидеть на месте и ждать. Но все же насколько лучше – отважно жить в Швейцарии, чем трусливо сдохнуть во Франции, не говоря уж о том, что во Франции так трудно сохранить в целости брюки.

Карр. Ах ты чертова румынская макака, проклятый макаронник, ах ты прыгучее болтливое заумное рифмоплетское балканское дерьмо!!! Думаешь, все на свете знаешь! В то время как мы, бедные тупицы, полагали, что сражаемся за идеалы, ты-то глубоко понимал, что происходит на самом деле, ты-то знал, как это на самом деле называется! Жалкий педант! Неужели ты и вправду думаешь, что все твои словечки что-то могут сказать хотя бы об одном дне, прожитом человеком на фронте! Война – это капитализм без маски? Неужели ты считаешь, что об этом думают бойцы взвода, попавшие под перекрестный пулеметный огонь на нейтральной полосе во время преодоления проволочных заграждений? Ты можешь называть это как хочешь – инфантильной сексуальностью в галифе, коллективным бессознательным в каске… (с нескрываемой злобой) Я знаю, что это последний писк моды в Цюрихе. Ты, слизняк! Я расскажу тебе, как все было на самом деле-, я пошел воевать, потому что таков был мой долг, потому что родина нуждалась во мне, и все это люди называют патриотизмом. Я пошел воевать, потому что полагал, что нам следует защитить бесстыжих маленьких бельгийцев и бестолковых лягушатников от германской военщины, а это люди и называют свободолюбием. Вот как все было на самом деле, и никакой желтопузый большевик не докажет мне, что я очутился в окопах из-за цен на шарикоподшипники!

Тцара (вскипая). И тем не менее это именно так! А если быть совсем точным, то вы очутились в окопах из-за того, что двадцать восьмого июня тысяча девятисотого года наследник австро-венгерского трона женился на женщине, которая была недостаточно родовита для него. А это означало, что ни на одной императорской церемонии его любимой жене не было дозволено сидеть с ним рядом. За одним важным исключением, обратите на это внимание, а именно: когда эрцгерцог исполняет свои военные обязанности как генеральный инспектор австро-венгерской армии. Вот почему двадцать восьмого июня четырнадцатого года Фердинанд отправляется с инспекцией в Боснию! Для того, чтобы по крайней мере в годовщину свадьбы он мог проехаться с супругой по улицам Сараева, сидя с ней рядом в открытом автомобиле! (Впадая внезапно в сентиментальность.) Ах! (Резко хлопает ладонями, изображая выстрел.) Или же, выражаясь иначе…

Карр (уже успокоившись). Мы здесь, потому что мы здесь… потому что мы здесь, потому что мы здесь… мы здесь, потому что мы здесь, потому что мы здесь, потому что мы здесь…

Начав это привычное бормотание, Карр уже не может остановиться. Тцара присоединяется к Карру, но бормочет с ним в такт всего лишь два слога: «да-да». Свет начинает медленно гаснуть. Тцара и Карр бормочут все громче и громче. Внезапно Карр начинает говорить, Тцара еще бормочет какое-то время на фоне его монолога.

То было великое время! Рассвет над ничьей землей между окопами противников. Капли росы, сверкающие на заре на алых лепестках маков! В окопах просыпаются солдаты!.. «Доброе утро, капрал! На Западном фронте без перемен?» – «Все тип-топ, сэр!» – «Продолжайте в том же духе, капрал!» Дух товарищества и братства в траншеях! Никогда за всю историю войн свет не видывал такой отваги, такой верности, такого тепла, холода, грязи, вони, страха, безумия! Боже правый, если бы не эта моя нога! Я и не надеялся, что буду спасен, избран, выхвачен твоею десницей, выкуплен кровью, пролитой из трижды благословенной раны, – о, господи! – и опущен на покрытые снежными перинами склоны этих гор. О Швейцсырия, мирный цивильный рай. Ее нейтральный менталитет, явное предпочтение, которое она отдает потрохам тушек перед порохом пушек! Ангелы, заберите меня! В приют для всех, кого искалечила война… Карр из консульства!

Обычное освещение.

А вас что привело сюда, дорогой Тристан??

Тцара. Ах, развлечения, развлечения! А что еще движет людьми, Генри? Жуете, как всегда?

Карр. Насколько мне известно, в хорошем обществе в пять часов принято слегка подкрепляться сэндвичами с огурцом. Где вы пропадали с самого четверга?

Тцара. В Публичной библиотеке.

Карр. Какого черта вы там делали?

Тцара. Я и сам себя все время об этом спрашивал.

Карр. И каков был ответ?

Тцара. Ответ был: «Тс-с». Дело в том, что Сесили не одобряет разговоров в справочном зале.

Карр. Сесили? Кто это такая? По-моему, так могут звать только очень милую и хорошо воспитанную девушку. Сесили – это имя, которое мне так часто доводилось слышать на великосветских крестинах.

Тцара. Она – библиотекарша. Не знаком ли вам джентльмен, которого зовут Джойс?

Карр. Джойс? Я полагаю, что если бы ребенка нарекли таким именем, то вокруг купели поднялся бы ропот.

Тцара. Нет, нет, это фамилия. Мистер Джойс, ирландский писатель, пишет в основном лимерики. При крещении получил имя Джеймс Августин, но из-за ошибки церковного служки был записан в книгу как Джеймс Августа, такой вот малоизвестный факт.

Карр. Разумеется, я с ним незнаком. Никогда не проявлял особенного интереса к ирландским делам. В приличном обществе такой интерес сочли бы откровенным и вульгарным проявлением радикальных симпатий.