Генрих Бёлль - Итог Страница 7

Мартин бежит в переднюю, возвращается, включает телефон.

Ты не помнишь, когда телефон стоял здесь, возле кровати? Давно, правда?

Мартин. Двадцать лет назад, Клара. Когда я защищал мальчика, приговоренного к казни, я поставил в спальне розетку.

Клара. Что сделал этот мальчик?

Мартин. Он был ровесником Лизелотты. Семнадцать. Коммунист. Впятером они кого-то убили — они его считали предателем. Всех казнили. Мальчика, которого я защищал, звали Валентин Мобрехт, помнишь? Я был единственный, кого пускали в его камеру. Иногда он посылал за мной среди ночи, и я шел к нему. Без разрешения. Крамер покрывал меня.

Клара. Да, вспоминаю... У нас тогда не было денег, а поставить розетку стоило двадцать три марки. Но ты ее все же поставил, и как-то раз телефон зазвонил среди ночи, около трех.

Мартин. Это было в ночь казни. Я пошел к нему.

Клара. Ты мне об этом никогда не рассказывал.

Мартин. Им отрубили головы. Правосудие свершилось, не правосудие, а убийство. Лето кончилось, было четыре часа утра... прошло два месяца после смерти Лизелотты. Солнце только что взошло, все триста заключенных барабанили в двери камер, красные отсветы зари плыли в окнах. Тишина, слышен был только стук кулаков. Мобрехту исполнилось семнадцать, остальным было по восемнадцати, столько же, сколько тогда Альберту. Поспешно, тайком казнили их на сером тюремном дворе. Крамер, он был в кроваво-красной судейской мантии, тоже присутствовал. В семь часов утра в городе расклеили сообщения о казни. Мать Мобрехта торговала с тележки овощами. Она прочла сообщение, когда уезжала с рынка. Никто не верил, что мальчиков казнят.

Клара. Ты знал его мать?

Мартин. Я шел к ней, чтобы рассказать, но она уже повезла свою тележку на рынок. Я не застал ее дома, ей пришлось узнать обо всем из влажного, только что наклеенного плаката в кроваво-красной рамке: «Казнь... Валентин Мобрехт, семнадцати лет... сегодня утром...»

Клара. Ты никогда со мной об этом не говорил. Ты один пошел в три часа ночи через сумрачный город на темный тюремный двор и присутствовал при казни. Как держались мальчики?

Мартин. Двое — спокойно. Гордо. Как отлитые из бронзы. Двое тихо плакали, а один кричал, громко кричал.

Клара. Кто кричал? Мобрехт?

Мартин. Нет. Мобрехт был спокоен. Накануне ему стало страшно, он молил, цепляясь за мои колени... но в утро казни он был спокоен. Это было в те годы мое последнее судебное дело... телефон возле кровати мне больше не понадобился.

Клара. Не позвонить ли Альберту? Который час?

Мартин. Половина седьмого.

Клара. Лучше не надо звонить; может, он как раз набирает наш номер, и мы оба услышим гудки «занято». Куда девался Иосиф? И почему нет Клары?.. Лоренц... Мы еще встретимся на белом облаке... Кричал только один? Почему остальные молчали? Неужели им так хотелось быть похожими на отлитые в бронзе памятники? Или они гордились своими идеями, мученическим концом? Почему они не кричали?.. Надо было тебе, Мартин, видеть комнату, в которой мы с Крамером встретились в первый раз: обшарпанная комнатушка в дрянной гостинице где-то в предместье... дорого я платила за любовь, которой не было... из окна были видны задворки, где играли чумазые дети, они кидали камнями в эмалированную вывеску с изображением красотки, но что она рекламировала, нельзя было разобрать, эмаль отлетела... вместо рук были обрубки... Камнями отбили эмаль, и вместо того что она держала в руках, зияла дыра... Шоколад? Стиральный порошок? Я так и не знаю. Красивое лицо тоже было порядком побито камнями. Что за шум?.. Почему не звонит Альберт? Где Иосиф? Почему молчит Клара? Сдержит ли Крамер слово? Ты это узнаешь, Мартин. Ты меня еще слышишь? Ты меня еще слышишь?

Мартин. Успокойся, я тебя слышу.

Клара (тихо). Перережь у меня на шее веревку, на ней висит жернов. Я тону, рядом какие-то чудовища, я падаю сквозь лес водорослей, сквозь кромешную зловонную тьму. А я хотела встретиться с Лоренцем, наверху, на белом облаке... Перережь веревку, Мартин, скорее режь... Почему ты не открывал глаза, когда я над тобой наклонялась?.. Режь скорее... (Стонет, потом с облегчением вздыхает.) Вот, вот, теперь я лечу вверх, как бумажный змей при попутном ветре. Воздух, целый океан воздуха, облака, как белые овечки... (Смеется.) А вдруг я увижу ангела, которого никак не найдет Лоренц... Мою дочь Лизелотту. Спасибо, Мартин, ты перерезал веревку... (Кричит.) Все пятеро должны были кричать, все пятеро. Я лечу... (Внезапно замолкает.)

Короткая тишина, звонит телефон.

Мартин (поднимает трубку). Да? Альберт?

Голос Альберта. Папа! Я только что получил телеграмму... Мама... Как она?

Мартин. Мама умерла. Еще несколько секунд назад она услышала бы твой голос. Но ты точен, как всегда, сейчас тридцать пять минут седьмого.

Голос Альберта. Мама умерла? Не может быть. Неправда!

Мартин. В это никогда не верят. Я еще тоже не могу поверить. Приезжай, увидишь.

Голос Альберта. Я еду.

Мартин. Привези с собой Клару и Иосифа, если тебе удастся их разыскать.

Голос Альберта. А Лоренц?

Мартин. Лоренц был здесь.

Голос Альберта. Лоренц... только он один?

Мартин. Да, только он один. Там, где был Лоренц, человека всегда можно застать.

Голос Альберта. Я сейчас приеду. И если удастся, привезу Клару и Иосифа.

Мартин кладет трубку. Тишина. Потом слышны звуки, которые доносились на протяжении всей пьесы: стук мячей пинг-понга, звяканье кофейной посуды, детский смех.

Примечания

Премьера на радио — 2.12.1957; впервые опубликована в октябрьском номере журнала «Меркур», 1958. На русском языке — в сборнике: Бёлль Г. Семь коротких историй.