Жан Ануй - Пассажир без багажа Страница 7

ЖЮЛЬЕТТА (кричит сквозь слезы). Каково мне слышать такие слова, после всего, что было!.. Да это же чистая мука для женщины…

ГАСТОН (поначалу опешил, потом все понял). О, простите, пожалуйста. Простите меня. Но, значит, мсье Жак…

ЖЮЛЬЕТТА (всхлипывая). Да…

ГАСТОН. О, тогда прошу меня простить… А сколько вам было лет?

ЖЮЛЬЕТТА. Пятнадцать, это мой первый…

ГАСТОН (вдруг улыбается, видимо, напряжение его ослабело). Вам пятнадцать, ему семнадцать… Но это же прелестная история! Первое, что я услышал более или менее приятное. А долго это длилось?

ЖЮЛЬЕТТА. Пока он не уехал.

ГАСТОН. А я-то так упорно пытался узнать, как выглядела моя первая подружка! Оказывается, она была очаровательна!

ЖЮЛЬЕТТА. Может, и была очаровательна, да только не одна она была!..

ГАСТОН (снова улыбается). Ах, не одна?

ЖЮЛЬЕТТА. Конечно, не одна!

ГАСТОН. Впрочем, и ото тоже не так уж неприятно!

ЖЮЛЬЕТТА. Вам, конечно, может, и весело! Но все-таки, признайтесь, женщине…

ГАСТОН. Конечно, конечно, женщине…

ЖЮЛЬЕТТА. Женщине-то тяжело, когда попирают ее скорбную любовь!

ГАСТОН (слегка опешив). Скорб… Да-да, конечно.

ЖЮЛЬЕТТА. Пусть я была самой ничтожной служанкой, но это не помешало мне испить всю чашу жестоких мук поруганной любовницы…

ГАСТОН. Жестоких?.. Да, конечно, конечно.

ЖЮЛЬЕТТА. Вы никогда не читали «Изнасилования в день свадьбы»?

ГАСТОН. Нет, не читал.

ЖЮЛЬЕТТА. Непременно прочтите, сами увидите, ну прямо с нас списано. Бесчестный соблазнитель Бертранды тоже уезжает — только он в Америку едет, его туда дядя миллионер вызвал. И она, Бертранда, говорит ему, что она выпила до дна чашу жестоких мук поруганной любовницы.

ГАСТОН (поняв). Значит, эта фраза из книги!

ЖЮЛЬЕТТА. Из книги! Как про меня сказано!

ГАСТОН. Конечно… (Внезапно поднимается. Спрашивает странным голосом.) А мсье Жак вас сильно любил?

ЖЮЛЬЕТТА. Страстно любил. Да чего там, он говорил, что застрелится из-за меня!..

ГАСТОН. А как вы стали его любовницей?

ЖЮЛЬЕТТА. На второй день, как я к вам поступила. Я убирала его комнату, а он меня на кровать опрокинул. А я, как дура, хохочу и хохочу. Оно и понятно, в такие-то годы! Словно бы я тут ни при чем. А потом уж он мне поклялся, что будет любить меня всю жизнь.

ГАСТОН (глядя на нее с улыбкой). Странный этот мсье Жак…

ЖЮЛЬЕТТА. Чем странный?

ГАСТОН. Да так, ничем. Во всяком случае, если я окажусь мсье Жаком, обещаю вам снова вернуться к этой теме и обсудить ее серьезно.

ЖЮЛЬЕТТА. Да нет, не нужно мне ничего. Я теперь замужем…

ГАСТОН. А все-таки, все-таки… (Пауза.) Но я увиливаю от уроков, и меня не допустят к экзаменам. Вернемся к этой страшной истории, хотя так хорошо было бы ее совсем не знать, а придется выслушать от начала до конца.

ЖЮЛЬЕТТА. О драке с мсье Марселем?

ГАСТОН. Да. Вы при этом присутствовали?

ЖЮЛЬЕТТА (гордо выпрямившись). Еще бы не присутствовала!

ГАСТОН. Были с самого начала ссоры?

ЖЮЛЬЕТТА. Ясно, была.

ГАСТОН. Стало быть, вы можете сказать, что за безумие их охватило, раз они сцепились, как дикари?

ЖЮЛЬЕТТА (спокойно). При чем тут безумие? Они же из-за меня дрались.

ГАСТОН (вскакивает). Из-за вас?

ЖЮЛЬЕТТА. Чего это вы так удивляетесь? А как же, из-за меня.

ГАСТОН (растерянно переспрашивает). Из-за вас?

ЖЮЛЬЕТТА. Ясно, из-за меня. Понимаете, я была любовницей мсье Жака. Я вам об этом говорю, вы должны это знать, но никому ни слова. Я не особенно-то желаю с места уходить из-за какой-то истории, которая случилась двадцать лет назад! Да, я была любовницей мсье Жака, и, надо правду сказать, мсье Марсель чуточку за мной приударял.

ГАСТОН. А дальше что?

ЖЮЛЬЕТТА. А дальше он как-то полез ко мне целоваться за дверью… Я, конечно, не давалась, но вы сами знаете, если парню что-нибудь в голову взбредет… Тут мсье Жак вышел из своей комнаты и нас увидел. Он прыгнул на мсье Марселя, ну тот, конечно, ответил. Они сцепились и покатились по полу…

ГАСТОН. Где это было?

ЖЮЛЬЕТТА. На лестничной площадке второго этажа, вон там рядом.

ГАСТОН (вскакивает, как бы охваченный безумием). Где, где, где? Пойдем, я хочу точно узнать, где это было. (Тянет Жюльетту за руку в холл.)

ЖЮЛЬЕТТА. Больно, пустите!

ГАСТОН. Где, где?

ЖЮЛЬЕТТА (наконец вырываясь, трет запястье). Да здесь же! Они упали так, что наполовину оказались в холле, наполовину на площадке. Мсье Марсель находился снизу…

ГАСТОН (кричит). Но это же далеко от края! Как же он мог свалиться с лестницы? Очевидно, они оба скатились вниз во время драки…

ЖЮЛЬЕТТА. Вот уж нет, просто мсье Жаку удалось вскочить, и он подтащил мсье Марселя за ногу к ступенькам…

ГАСТОН. А потом?

ЖЮЛЬЕТТА. А потом толкнул его! Да как крикнет: «Будешь знать, сволочь, как целовать чужих девчонок!» Вот и все. (Пауза.) Мсье Жака так голыми руками не возьмешь!

ГАСТОН (глухо). И он был его другом?

ЖЮЛЬЕТТА. А то как же! С шести лет в школу вместе ходили.

ГАСТОН. С шести лет…

ЖЮЛЬЕТТА. Конечно, дело страшное, кто же говорит!.. Но что вы хотите? Любовь — она сильнее всего.

ГАСТОН (глядит на нее и бормочет). Любовь, да-да, конечно, любовь… Благодарю вас, мадемуазель.

ЖОРЖ (стучит в дверь, заглядывает в комнату и, не найдя там никого, идет в холл). Я позволил себе прийти сюда. Вы нас так и не позвали. А мама волнуется. Ну что, узнали то, что хотели знать?

ГАСТОН. Да, спасибо. Узнал, что хотел знать.

ЖЮЛЬЕТТА уходит.

ЖОРЖ. Понятно, не так все это получилось красиво… Но я хочу верить, вопреки всем россказням, что, в конце концов, это был просто несчастный случай и — не забывай, тебе было всего семнадцать — и если угодно, ребячество, пусть злосчастное, но ребячество. (Пауза. Смущенно.) А что она вам рассказала?

ГАСТОН. Разумеется, то, что видела.

ЖОРЖ. А сообщила она вам, что причиной драки было соперничество клубов? Марсель по каким-то личным соображениям вышел из вашего клуба и стал играть в другой команде против вашей… И в спортивном азарте, не правда ли…

ГАСТОН молчит.

Словом, я хочу верить этой версии. Потому что Граншаны распускали различные сплетни, но я всегда наотрез отказывался их слушать. Даже не пытался узнать их версию, это глупая и некрасивая история.

ГАСТОН (глядя на Жоржа). Вы его очень любили?

ЖОРЖ. Что бы то ни было, он был моим младшим братом. Что бы то ни было, повторяю. Потому что было кое-что и другое. О, конечно, ты был ужасным созданием.

ГАСТОН. Будьте добры, говорите: «он» был ужасным созданием. Пока я еще имею на это право.

ЖОРЖ (растерянно и жалко улыбаясь своим воспоминаниям). Да… ужасным. Каких только забот ты нам не доставлял; И если вернешься к нам, тебе предстоит узнать кое-что посерьезнее, чем этот злосчастный поступок, хотя бы потому, что в данном случае есть еще возможность усомниться.

ГАСТОН. Значит, мне предстоит узнать еще что-то?

ЖОРЖ. Ты был ребенок, да, ребенок, барахтался один в этом неустроенном мире. Мама с ее твердыми принципами пыталась на тебя воздействовать, но, очевидно, бралась за дело неловко, только натыкалась на твое сопротивление, и в результате ты еще больше замыкался. А у меня не было достаточного авторитета… Ты совершил огромную глупость, и, помимо всего, она стоила нам больших денег… Мы, старшие, как тебе известно, были на фронте. Поэтому-то юноши, твои ровесники, считали, что им, мол, все дозволено. Ты захотел заняться делами. Только верил ли ты сам в успех? Или это было просто предлогом, чтобы легче осуществить какие-то свои планы? Лишь ты один сможешь нам сказать это, когда к тебе полностью вернется память. Словом, ты околдовал — да-да, именно околдовал — одну пожилую даму, давнишнюю нашу приятельницу… Тебе удалось уговорить ее внести в дело весьма значительную сумму — что-то около полумиллиона франков. А сам ты стал как бы посредником. И выдал фальшивый вексель на бланке Компании, разумеется, существующей только в твоем воображении… Подписывал поддельные векселя. В один прекрасный день все открылось. Но было уже слишком поздно. У тебя осталось всего несколько тысяч франков. Ты растранжирил все остальное бог весть в каких притонах, злачных заведениях, женщины, приятели… Понятно, мы покрыли всю эту сумму.