Михаил Русанов - Осколки Страница 7

– Где вы его оставили? – Волнение охватило Антона.

Моли в изумлении уставилась на него.

– Там же, где и всегда, на комоде.

Антон бросился из столовой. Моли поспешила за ним. Когда она появилась из прихожей, Антон уже читал письмо. Она заметила, как вытянулось его лицо, скулы напряглись. Затем он побледнел, скомкал письмо и выбежал из дома.

С 1914 года по 1922 из России за границу ушло примерно около двух третей (2/3) золотого запаса страны. Это были деньги не только государственные, то есть царской казны, но и личные состояния многих и многих, вынужденных бежать от зарождения НОВОГО, непонятного им, и оттого внушающего страх за свое настоящее и будущее.

За короткий промежуток времени, длиною в каких-то пять лет, Россию покинуло более полутора миллионов ее бывших граждан…

За каждой единицей чья-то судьба. Здесь и откровенные враги Советской власти, и купеческий люд и проворовавшиеся чинуши, и военные, дворянство и интеллигенция. Эта огромная людская волна прокатилась по всему миру, в каждой точке его оставляя частицу себя. Мадрид, Париж, Лиссабон, Марсель, Нью-Йорк, Лондон, Прага, Берлин, Будапешт, Стамбул, Харбин… их множество, великих и малых городов мира, принявших в лоно свое осколки некогда великой державы, способной противостоять всем, кроме самой себя.

Русская речь, русская культура, русское православие стали пускать корни на чужих землях. Европа, ошарашенная таким наплывом, со страхом и уважением глядела на бесшабашные гулянки русских в ресторанах, на смелые идеи русских предпринимателей, на бесконечно великий потенциал ума русских ученых. Не все, конечно, было так красиво и благородно. Но в целом Европа и весь остальной мир получили гигантский толчок во всех областях: в науке, в производстве, культуре. Невозможно представить себе, чего лишилась новая Россия. Но сожаления об этом меркнут рядом с потенциальными возможностями русского народа. Какая бы власть не правила в стране, поразительна и удивительна способность народа в самом себе изыскивать таланты и дарования, заполняющие пустующие ниши в духовном, культурном и научном развитии…

* * *

Англия, Франция, 1921 год.

Роберт Дейн, англичанин до мозга костей, представитель кругов высшего общества, имевший за спиной три поколения оксфордских выпускников, очень хорошо сумел оценить деловую хватку Антона Раженского. И мнение о русских у него складывалось исходя именно из этого. Каково же было его разочарование, когда он приехал в Париж. За всей этой бравадой он увидел ту сторону жизни русской эмиграции, о которой не принято было говорить широко. Спившиеся полковники, обнаглевшие и хамоватые поручики, великосветские красавицы, потратившие все свои средства и вынужденные зарабатывать себе на жизнь, работая прачками, а иногда и того хуже – продавая себя… Но мнение о Раженском от этого только выигрывало. У любой медали две стороны, трезво рассуждал Роберт, когда видел неподобающее поведение какого-нибудь подвыпившего русского.

Ричард Говард четко определил цели его поездки. Оставалось только непонятным, почему он вообще решил так поступить. Отыскать Сергея и Ольгу Раженских. Зачем? Именно ему, Роберту Дейну. Зачем? Ничего не говоря Антону. Почему?

В разговоре с Мартином Ренингом по поводу назначения Раженского, Роберт не позволил себе высказать свое сожаление. Конечно, Антон может справиться с этой обязанностью. Но дело семейное! И он, Роберт, как никто другой подходит к этой должности.

Ренинг пытался повернуть разговор так, что бы Роберт почувствовал себя ущемленным. И это было его ошибкой! Недовольный решением Говарда, Роберт не стерпел от Ренинга сочувствия. Разговор закончился в резких тонах. Роберту было не приятно. А теперь еще надо разыскать брата и сестру Антона. Что это, пощечина? Или возможность отдохнуть, прокатиться по Европе?

Остановившись в небольшом отеле, не далеко от Елисейских полей, Роберт первые два дня посвятил изучению мест, где часто бывают представители русской эмиграции. Два дня, ибо столько потребовалось ему на понимание ошибочности такого подхода. Мест в Париже, где бывают русские, оказалось множество. Почти во всех театрах были ложи, занятые именитыми выходцами из России. Почти в каждом банке были счета русских клиентов. На знаменитом Парижском ипподроме не проходило и дня без посещения знатнейших русских фамилий. И, наконец, рестораны…

Там, где в хмельном угаре можно было отвлечься от горьких раздумий о судьбе отчизны и о своей собственной, русских было как нигде много. В одном из них, не очень большом и престижном, подвернулся Дейну человек, наметивший в его поисках небольшое прояснение.

Роберт как раз заказал себе ужин и уже попробовал знаменитое белое Шато-Лафон, когда его внимание привлек разговор за соседним столиком. Подвыпивший мужчина жаловался своему собеседнику на неудачные обстоятельства, сложившиеся в его отношениях с женщиной. По оценке Роберта, они оба были уже достаточно пьяны, об этом говорила пустующая бутылка из-под водки, но, несмотря на это, тот, который жаловался, заказал еще одну. То, что они русские, у Роберта не вызывало никаких сомнений.

Антон как-то попытался объяснить Роберту отличие русских в вопросе выпивки. Причины алкоголизма везде и всегда одинаковы, пристрастием к зелью в мире страдают многие. Но у русских… Все начинается довольно легко и красиво – ломтик отбивной телятины под великолепное вино или икра и горячая закуска под стопку холодной водки. Выпиваешь для того, чтобы был аппетит и чтобы оттенить вкус еды, насладиться ароматом. После же начинаешь просто закусывать. Квашеная капуста или соленые огурчики под бутылку водки. И то, и это имеют место в жизни, и тут как кому на душу легло. Но широта русской души требует и широты поступков, не признающих каких-либо ограничений…

Вот и эти двое, несмотря на количество выпитого, продолжали вполне разумно обсуждать свои проблемы.

– Вы понимаете, я же к ней со всей душой… Ну не все так сложилось, как хотелось бы, но ведь это еще не причина…

– Я вас вполне понимаю, поручик. Актрисы! Они все ветрены, уж мы-то с вами должны это знать!

– Ничего я не знаю! И как вы смеете говорить в таком тоне о мадам Соровской!

– Извините, голубчик, извините… Я хотел как лучше…

– А что может быть лучше? Вот это все?! – Поручик повел рукой вокруг. – Это?! Весь этот бордель? Да чепуха это все!.. Разве мы теперь офицеры?.. Ни родины, ни царя, ни долга…

– Успокойтесь, Юрий Михайлович, не все так уж и плохо. Мы живы, и это главное.

Солов разлил водку по фужерам.

– Живы… – повторил он. – Я иногда думаю, что уж лучше бы мне застрелиться, – он выпил водку одним глотком.

– Господь с вами, поручик! Такие мысли сейчас ни к чему. Поверьте, все образумится.

Солов стукнул по столу кулаком и усмехнулся.

– Образумится?! Не смешите меня. Что вы знаете об этом? У вас была своя фабрика под Москвой, где она теперь? Что вы здесь делаете? Из первой гильдии купцов вы перешли в лавочники! – Он рассмеялся в лицо собеседнику. Тот перекрестился и выпил.

– Я не обижаюсь, поручик. От вас ушла женщина, значит, тому была причина. Вы были офицером, а теперь не чувствуете себя таковым. И это, знаете ли, объяснимо. Так что не старайтесь меня обидеть, у вас это не получится…

– Видите, мы даже обижаться разучились… Извините меня, Андрей Иванович, но… больно мне! И тоска. Как подумаю о том, что мы ТАМ оставили, так и удавиться сразу хочется. – Солов замолчал, перевел взгляд с Андрея Ивановича на пустой фужер и вздохнул. – Лишь в ней одной отрада была. А она… Эх, прав был Петр Андреевич… Нечего офицеру за актрисами волочиться!

– Петр Андреевич? Это кто же, позвольте узнать?

– Раженский. Полковник. Умнейший был человек, скажу я вам.

Вздрогнув, Роберт уронил вилку. Разговор шел на русском, но фамилию Раженский он понял отчетливо.

Через несколько минут русские покинули ресторан. Роберт подозвал официанта, быстро расплатился и поспешил вслед за ними.

Роберту не нравилось поручение Говарда. Он постоянно задавал себе вопрос: почему? Такое задание вполне подходило для полиции. Ответ Говарда был резок, но ничего не объяснял до конца.

– Это личное дело, и нам не следует привлекать к нему внимание полиции и частных детективов. Мы все должны сделать сами…

Сами, так сами, но почему?

На улице русские простились и тот, кто упомянул Раженского, поспешил к такси. Дейн догнал его.

– Простите, мистер… – Дейн говорил на английском и опасался, что русский его не поймет. Но русский понял.

– Да? В чем дело?

– Извините меня, я был за соседним столиком в ресторане и слышал, как вы назвали фамилию Раженский.