Кнут Гамсун - Царица Тамара Страница 7

Второй слуга. Мы не говорили, господин.

Князь Георгий. Кто-то говорил. Царица была здесь?

Второй слуга. Царица? Мы ее не видели. Царица спит.

Князь Георгий. Вы не слышали, как царица тут говорила с кем-то?

Второй слуга. Нет, господин. Царица еще не встала.

Князь Георгий. Так ходите же тише, чтобы не разбудить царицу. Входить священник.

Князь Георгий. Что, вы уже кончили?

Слуги. Да, уже кончили. Все слуги уходят.

Князь Георгий. Ну?

Священник. Я только что прибыл. Я скакал всю ночь. Никто меня не видел. Горы скрыли меня, туман скрыл меня!

Князь Георгий. Ты нашел хана Карскаго?

Священник. Я стоял перед ханом Карским, и он слушал меня.

Князь Георгий. Но он и меня слушал.

Священник. Он слушал тебя?

Князь Георгий. Он слушал меня.

Священник. Он шлет тебе благодарность за твое письмо. Потом он пришлет тебе богатые подарки.

Князь Георгий. Священник, ты оказал мне великую услугу.

Священник. Я, может быть, не оказал бы ее тебе, если бы царица вчера не унизила и не оскорбила меня. Она сказала, что я подглядываю в купальнях.

Князь Георгий. Вчера царица оскорбила еще и кое-кого другого. Разве она меня не оскорбила?

Священник. Она сказала так, что все слышали, и игумен слышал.

Князь Георгий. Но если она и оскорбляет нас — ведь мы все слуги царицы — помни это.

Священник. Разве все мы слуги царицы? Сегодня ночью я служил тебе.

Князь Георгий. Ты должен хорошо отзываться о царице. Сознательно она оскорбляет только меня.

Священник. Неужели я остался один со своим озлоблением — или царица кивнула тебе?

Князь Георгий. Царица не кивнула мне. Да я и не послушал бы и не пошел бы. Мое намерение твердо. Что ты обещал Карскому хану?

Священник. Все, что ты сказал и что было в письме: «Не трогайся до полуночи, — сказал я ему, — придет князь Георгий и поведет твое войско на стан царицы, и там станет тихо». И хан ответил: «Да будет так»!

Князь Георгий. О чем вы еще говорили?

Священник. Когда хан прочел, что царица холодна к тебе, он спросил: «Неужели супруг царицы так беден, что у него нет гарема? Я ответил: „Князь Георгий не язычник“.

Зайдата, выходя из второй двери. Царица идет. Уходит,

Князь Георгий. Царица? Так рано? Она сильно встревожена и не спит. Вчера Товинский хан разбудил в ней много дум. О, завтра ей придется крепко подумать обо мне. Смиренной будет стоять передо мной царица, да, смиренной! Но только, священник, я ей не сделаю ничего дурного.

Священник. Ты смиришь ее?

Князь Георгий. Но в меру. Осторожно. Великая прелесть в глазах ее, когда она испугана. А потом я брошу царство к ее ногам и подыму ее.

Священник. Только не слишком скоро, не сейчас же.

Князь Георгий. Да, почти сейчас же, ибо еще большая прелесть в глазах ее, когда она радуется… Священник, что еще сказал Карский хан? Показался ли он тебе великим и могущественным? Встает. Пойдем, расскажи мне все.

Священник. Два мощных копьеносца стояли передо мной, когда я говорил с ним. Князь Георгий и священник уходят в глубину сцены.

Появляется Царица без покрывала, в великолепной одежде. На руках у нее много украшений. В руке у нее ключ от обитой железом двери. Фатима и девушки идут за ней.

Царица. Видишь, Фатима, уж белый день на земле; почему же мне не встать? Позовите игумна. Почему мне не быть тут?

Фатима. Ты поздно заснула, царица, и неспокойно спала от многих дум.

Царица. Но пока я спала, я спала хорошо… Не понимаю, почему именно сегодня над Ани такой густой туман. Я была бы рада, если бы сегодня был солнечный день. Но, все равно, я рада… Вы все можете идти… Нет, не ты, Фатима… останься на минуту. Все девушки уходят.

Царица. Сегодня царица совершит дело, которое обрадует тебя. Этой ночью я надумала его.

Фатима. Да благословит тебя Аллах!

Царица. Да, и Аллах благословит меня. Я жду игумна, чтобы послушать, что он скажет. Слышала ты, как я сегодня смеялась во сне? Сон мой был легок и беззаботен.

Фатима. Твое лицо свежо, хотя твой сон был так короток.

Царица. У меня лицо свежо? Отныне я хочу, чтобы при мне всегда было маленькое зеркало, чтобы я могла смотреться в него. Ты говоришь, что у меня лицо свежо?

Фатима. Ты сияешь. Будто радость пришла к тебе и сделала тебя счастливой.

Царица. Фатима, я и о тебе подумаю и тебя возвышу, ты не должна больше грустить. Ты не слышала, как я что-то говорила нынче ночью?

Фатима. Нет.

Царица. Я была опять беззаботной, как много лет тому назад в Тифлисе.

Фатима. Ты спала, закрыв лицо рукой.

Царица. Это потому, что мне хотелось быть совершенно одной.

Игумен входит. Ты зовешь меня в ранний час, царица. Разве что-нибудь случилось? Фатима уходит.

Царица. Нет, ничего. Царица счастлива сегодня. Пойди сюда. Они садятся. Благочестивый отец, у нас война с товинцами. Но у них нет больше вождя, их государь у нас в плену, здесь в замке.

Игумен. Да, это так. Бог оказал тебе свою могущественную помощь.

Царица. А ведь не совсем хорошо с нашей стороны воевать с войском, у которого нет вождя. Я этой ночью размышляла об этом.

Игумен. Не совсем хорошо? Что это ты задумала?

Царица. Я думаю отпустить хана Товинского.

Игумен. Да, за указанный ему выкуп.

Царица. Нет, без какого бы то ни было выкупа. Я хочу его отпустить, чтобы он мог вернуться к своему народу.

Игумен. Этого ты не сделаешь.

Царица. Я это сделаю, благочестивый отец.

Игумен. Зачем? Или тебя смущают тайные мысли, которых ты не хочешь открыть, дитя мое?

Царица. Ты думаешь? Главное то, что я освобождаю хана.

Игумен. Главное — что тебя к этому побуждает?

Царица. Благочестивый отец, ты стар, а я молода, и глаза мои видят иначе, чем твои. Я верю, что если я освобожу хана, это повлияет и на товинцев сильнее, чем кровь и железо.

Игумен. Они только возблагодарят Аллаха за чудесное избавление хана; вот и все!

Царица. А может быть, и не все. Сердца их обратятся к христианской царице, которая проявила такое милосердие, и им уже не будет так тяжело идти под мое владычество. Вот как видят мои глаза. И когда-нибудь узнает об этом и калиф.

Игумен. Служители Креста никогда не вели так войну.

Царица. На этот раз я буду вести войну именно так. Я позвала тебя, чтобы сообщить о моем решении. Мое решение таково.

Игумен, подымаясь. Зачем же ты призвала меня, чадо: чтобы рассказывать о своих ночных думах?

Царица. Князь Георгий вернулся, я желаю и ему объявить о моем решении.

Игумен. Князь Георгий тоже тебе этого не посоветует.

Царица. Напрасно ты так уверен в этом. Князь Георгий необыкновенный воитель; прежде он был иным. Может быть, теперь к нему вернется его прежнее сердце, и он порадуется делу моему. „Дай хану на дорогу доброго коня“, скажет он.

Игумен, подумав. Да будет так. Идет, оборачивается. Ты ведешь войну и с ханом Карским. Пощадишь ли ты также и его. Царица смущена. А вот этого молодого язычника, которого ты видела вчера, ты хочешь пощадить. Что скрываешь ты от меня?

Царица. Я ничего не скрываю. Я возвращаю хану свободу.

Игумен. Видно, глаза его были слишком горячи для тебя.

Царица. Я не знаю. Да, может быть, и глаза. Мое сердце неслось к нему: он был так одинок. И у них в Товине нет другого хана.

Игумен. Твое сердце неслось к нему… Тебе бы не следовало этого говорить.

Царица. Да, да — сердце мое неслось к нему. И я думаю — мое сердце у него.

Игумен. Остановись, женщина. С дурными мыслями лежала ты этой ночью.

Царица. С дурными мыслями? Нет, нет, со светлыми мыслями, с лучшими, чем у тебя теперь. Ты забываешься, игумен!

Игумен. Нет, я не забываюсь: я помню, ты царица. Царица Грузии на ложном пути.

Царица, вспыхнув, но сдерживаясь. Ты мне не судья.

Игумен. Я смиренный слуга Христов в твоем доме.

Царица. Отныне ты более не связан с моим домом.

Игумен. Во имя Христово. Ты можешь делать со мной все, что хочешь.

Царица. Вместо тебя я сделаю игумном священника князя Георгия.

Игумен. Да будет так. Я снова монах среди моих монахов. Да благословит Бог всякое твое дело; также и это. Аминь. Уходит через дверь в глубину сцены.