Виктор Левашов - Придурки, или Урок драматического искусства (сборник) Страница 7

СПИВАК. Да? Вот сукины дети.

ФРОЛОВА. Закройте работу, Ефим Григорьевич. Пока не поздно. Лучше момента не будет: артисты не все, костюмы исчезли.

СПИВАК. Нет. (Помолчав.) Я слабый, раздавленный человек. От меня отреклись жена и дочь… и правильно сделали, хоть остались на воле… Я подписал всю чудовищную галиматью, которую нагородил следователь… и лишь на то уповаю, что не принес большой беды людям, на кого у меня требовали показаний… Они и так были обречены.

ФРОЛОВА. На Сундукова… тоже?

СПИВАК. Да… его уже тогда обложили… Но я еще – немножечко человек. И пока я еще хоть немножечко человек, я буду делать то, что обязан делать человек. Помочь, если есть возможность помочь. И сказать свое «фэ», если есть хоть какая-то возможность сказать это в лицо палачам.

ФРОЛОВА. Но хоть пьесу, пьесу смените!

СПИВАК. Да как смеешь ты, моя ученица, как смеешь ты думать, что любой пьесой, даже самой ничтожной, я не смогу сказать то, что хочу! Даже последней мерзопакостью Симонова или Софронова…

ФРОЛОВА. Тихо! Ефим Григорьевич! Дунут же! Симонова! Он все-таки «Жди меня» написал!

СПИВАК. После «Жди меня» ему следовало умереть!.. Даже самую холуйскую мерзопакость я смогу поставить так, что вся эта мразь, считающая себя хозяевами жизни, будет три дня икать – и не знать, от чего! При этом – ни слова не меняя, ни запятой! Потому что я – режиссер! И за мной – Театр! А за ними – лишь жалкая «вохра»!

ФРОЛОВА. Жалкая «вохра». Жалкие танки. Жалкое НКВД. Миллионы вертухаев и стукачей – добровольных, сознательных!

СПИВАК. Да! Да! И все равно их могущество – химера! Все равно – болотный пузырь! И рано или поздно он лопнет! Обязательно лопнет! И зальет весь мир смрадом и трупной гнилью! И я этому помогу. Я! Хоть йотой, згой – чем смогу. Чего бы мне это ни стоило!

Пауза.

ФРОЛОВА. А ведь вы не выйдете отсюда. Никогда.

Пауза.

СПИВАК. Я знаю.

ФРОЛОВА. Милый вы мой… чудный… прекрасный вы мой человек!.. Спасибо вам – за все. Вы сделали для меня больше, чем отец. Когда-то вы открыли во мне актрису. А теперь спасли жизнь… А сейчас… вы отпустите меня. У нас разные дороги. Я не могу рисковать.

СПИВАК. Конечно, отпущу… А жаль. Ну вот, у меня теперь и Аннушки нет.

ФРОЛОВА. Не нужно, Ефим Григорьевич. Вам же не Аннушка была нужна. Вам нужна была я – Кручинина.

СПИВАК. Да. Да! Ты – Кручинина! Господи, какая ты была бы Кручинина! Ты, сегодняшняя, какая есть: с водянкой, с кровавым поносом, доходяга. Несломленная, никого не предавшая! Прекрасная, как сама Дева Мария, какой бы она была, если бы ей пришлось отмотать всю пятерку на общих!.. Ты была большой актрисой. После этого спектакля ты стала бы великой актрисой!

ФРОЛОВА. Великий вы фантазер.

СПИВАК. Не веришь? Ты смеешь не верить – мне?!. Мотай! Проваливай! Обойдусь! Я и с Зюкиной спектакль поставлю. Она с тобой хорошо прибавила. И есть, есть в ней это – огонечек свободы. Я раздую его – в лесной пожар! Вот о чем будет этот спектакль – о свободе!

ФРОЛОВА. От всего сердца… от всей души… желаю вам… Клянусь, как себе самой никогда ничего не желала… Желаю вам…

СПИВАК (растроганно). Спасибо. Ты всегда была доброй душой.

ФРОЛОВА (с болью). Провалиться! С треском! С позором! Чтобы вас после этого – в самую захудалую самодеятельность! Может, хоть тогда… старый дурак!.. вы останетесь живы!

Пауза.

СПИВАК (удивленно). Я – провалюсь? Да ты хоть соображаешь, что говоришь? Я – провалюсь? (С яростью.) Я – провалюсь?!

ФРОЛОВА. Вот вы и снова в форме.

Входит ШКОЛЬНИКОВ. Перетянут портупеей. В руках у него картонная папка.

ШКОЛЬНИКОВ (предупреждая вопрос Спивака). Ну, звонил, звонил! Даже заехал. Лично говорил с директором театра. Нет у них больше костюмов. Все, что могли, нам отдали.

СПИВАК. А ваши розыскные мероприятия, шмон по зонам? Тоже впустую?

ШКОЛЬНИКОВ. Нет. Нашли финки, спирт, рукописные евангелие. И двенадцать килограммов сухарей. Побег, мерзавцы, готовили. Пока, правда, не знаем кто.

СПИВАК. А костюмы, костюмы!

ШКОЛЬНИКОВ. Костюмы не обнаружены. Портянок из Вашего бархатного балахона тоже нет. Где-то все крепко притырено.

ФРОЛОВА. Видите? Нет костюмов.

СПИВАК. Ну, слышал, слышал! «Нет костюмов, нет костюмов!» Если на то пошло, я эту пьесу и без костюмов поставлю! (Подумал.) Ух, как бы это смотрелось! (Еще подумал.) Вот это ход! Кручинина – зэчка. Незнамов – оперчекист. А все действие происходит в некоем будущем, когда вся страна – лагерь. И смотрите, как ложатся слова Кручининой! (Фроловой.) Ну-ка! (За Дудукина.) «Вы еще не соскучились у нас, не надоело вам?»

ФРОЛОВА (за Кручинину). «А где ж веселее-то? Везде одно и то же!..»

СПИВАК (торжествующе). А?! Вот – современное прочтение классики! А не какое-то там… этнографическое фуфло! «Да где ж веселее-то? Везде одно и то же!»

ФРОЛОВА. Ефим Григорьевич! Может, вам сахару, что ли, погрызть? Дать?

СПИВАК. Ну, действие, конечно, происходит не в нашей стране. Нет-нет, не в нашей. Это же самой собой разумеется. А где-то там (неопределенный жест), где в р е м е н н о победил фашизм. И где, так сказать… все эти дела.

ШКОЛЬНИКОВ. Вам удалось убедить Ларису Юрьевну в неразумности ее поведения?

СПИВАК. Удалось. Но не слишком. Даже, собственно говоря, совсем не удалось.

ШКОЛЬНИКОВ. Тогда попробую я.

СПИВАК. Не буду мешать. (Фроловой.) Как ты сказала: «шух-шух»? (Школьникову.) Нужно развесить на зонах объявления, рядом с афишами. Что спектакль отменяется, так как украли костюмы.

ШКОЛЬНИКОВ. Мы не можем отменить спектакль. Он первым в программе олимпиады.

СПИВАК. Я не сказал: отменим. Просто развесим объявления. И все.

ШКОЛЬНИКОВ. Думаете, что-то даст?

СПИВАК. Не даст так не даст. А вдруг даст? Только это нужно сделать сегодня же. Я передам художнику просьбу – от вашего имени?

ШКОЛЬНИКОВ. Приказ.

СПИВАК. Тем лучше. (Направляется к выходу.)

Его перехватывают ЗЮКИНА и ЖУК.

ЗЮКИНА. Ефим Григорьевич, Коринкину и Миловзорова привезли. Что с ними делать?

СПИВАК. Как что? Срочно вводить. Сейчас приду. Походите пока, покажите рисунок – вы же репетировали Коринкину.

ЖУК. Да им не до ходить, им тилько сидеть.

СПИВАК. Не понял.

ЖУК. С общих они. У них же три месяца, как нет театра.

СПИВАК (Фроловой). Слышала?

ЖУК. Подхарчить бы их трохи.

СПИВАК. Николай Евдокимович! «Тилько», «трохи». Премьера через неделю! (Быстро проходит на сцену.)

ЖУК. «Трохи». А как надо?

ЗЮКИНА. Трохи, крохи. Немножко.

ЖУК. Не… там немножком не обойдешься.

СПИВАК (возвращается в гримерку). Петр Федорович, неужели так трудно устроить артистам доппаек? Хоть на выпуск спектакля! Хотя бы этим двоим! Я же не могу использовать только сидячие мизансцены!

ШКОЛЬНИКОВ. Доппаек полагается лишь на тяжелых горных работах.

СПИВАК. А у нас тут что – санаторий?

ШКОЛЬНИКОВ. Попробую. Но обещать не могу.

СПИВАК (Жуку). С вами – два момента. Не стоит, пожалуй, глушить эти ваши «усё» и «тилько». Вы все время контролируете себя, отсюда – зажим. А мы допустим, что Муров откуда-то с юга, из Малороссии: приехал с маменькой, чужак, выговор его еще больше сковывает. Может, Отрадина поэтому его и пожалела. А жалость – начало любви. Зато потом, когда войдет в силу, он и вовсе будет выговором бравировать: «Я учёра два раза заезжал к вам у гостиницу».

ЖУК. Понял. Вот за это спасибочки. То есть, понял.

СПИВАК. Понял, понял! И забудьте об этом. Со вторым – сложней. Мурова не любят, никто. А вы – больно уж свой. Даже мне в парных сценах трудно держать дистанцию.

ЖУК. Однако, держите. Я же чую.

СПИВАК. Между нами: я представляю, что это вы в свое время написали на меня донос. Своим аккуратным, красивым почерком.

ЖУК. Да Бог с вами, Ефим Григорьевич! Я вас знаю-то с год всего!

СПИВАК. Вы не услышали. Я сказал: представляю. (Школьникову.) С вами и со Шмагой тоже нужно разобраться, что-то там не то. Все, друзья мои, за работу! (Уходит.)

ЗЮКИНА. Покурить бы. (Жуку.) У кого бы стрельнуть?

ШКОЛЬНИКОВ (выкладывает на стол пачку «Казбека»). Угощайтесь.

ЗЮКИНА. Неужели закурили?

ШКОЛЬНИКОВ. Пока нет. Считайте, что это доппаек. Только курите где-нибудь в другом месте.

ЗЮКИНА. А вы – репетируете?

ШКОЛЬНИКОВ. Вроде того.

ЗЮКИНА. Уходим, уходим. (Берет для себя и Жука папиросы.)

ЗЮКИНА и ЖУК выходят. В продолжение следующей сцены Зюкина то и дело мелькает в кулисах. Ее явно интересует то, что происходит в гримерке.

ШКОЛЬНИКОВ (достает из папки заполненный бланк, читает). Фролова Лариса Юрьевна, тридцати пяти лет, место рождения Москва, урожденная Рейн. Я заранее подготовил вопросы. Все правильно?

ФРОЛОВА. Да.

ШКОЛЬНИКОВ. Осуждена 24 июля 1940 года Особым совещанием по статье 58-ЧСИР на пять лет.

ФРОЛОВА. Да.

ШКОЛЬНИКОВ. Вплоть до ареста работала актрисой в театре Сундукова.

ФРОЛОВА. Да.

ШКОЛЬНИКОВ. Имеет сына двенадцати лет, который в настоящее время находится в специнтернате в Тюменской области.

ФРОЛОВА. Он еще там?