Джон Пристли - Теперь пусть уходит! Страница 7

Стэн. Что может сделать какой-то Стэн? Какой-то простой парень…

Фелисити. Вы правы… (Идет к двери.)

Стэн. Вы не доели ваш бутерброд… мой бутерброд…

Фелисити (надменно). Спокойной ночи! (С силой хлопает дверью)

Повторяется прежняя сцена репортеров у телефонов: «Мистер Саймон Кендл при смерти, в Скруп прибыл сэр Джеффри Брок…», «Брок дал заключение о состоянии здоровья Кендла…», «Брок утверждает, что состояние серьезное, но не безнадежное…», «Сын, дочь и двое внуков Кендла остановились в „Рейлвэй армз“…».

Диктор… На четыре пенса в час, начиная со следующего месяца… Врачи запретили перевозить художника Саймона Кендла из Скрупа, где он лежит в гостинице в тяжелом состоянии. Мистеру Кендлу – восемьдесят два года… Мы передавали последние известия.

Комната Кендла. Полумрак. Кендл мечется во сне, просыпается. Подходит Джудит.

Джудит (очень спокойно). Что, мистер Кендл? Кендл (ему трудно говорить). Горло пересохло – пить…

Джудит дает ему напиться, поддерживая чашку.

Мне снилось, что я снова мальчик… Знаете, я ведь родился милях в пятидесяти отсюда. Маленькое местечко под названием Лонгстоун-Бридж… отец мой был каменотесом… мои дети и внуки не любят об этом вспоминать… Мы, англичане, всегда были снобами…

Джудит (спокойно, но уверенно). По-моему, мы стали хуже – когда я вернулась из Гонконга, я была потрясена…

Кендл. Несомненно. У меня есть старый друг, он до сих пор живет в Лонгстоун-Бридж, – Рубен Холмс, он пишет акварелью, это наш лучший пейзажист со времен Котмэна. Он живет в том же доме, где родился, ни разу не заработал больше нескольких фунтов в неделю – зачем ему? Простой, счастливый человек. Я пережил трех жен, у меня были любовницы всех цветов кожи – от бело-розового до сепии, я заработал и растратил несколько состояний, мои картины висят в любой хорошей галерее мира, у меня полный сундук медалей, наград, премий, дипломов и почетных званий, я чертовски важная персона, но я ни разу не испытал и половины того удовлетворения, какое получил от жизни Рубен Холмс. Пока я делал всякие глупости, он жил счастливой жизнью. Должно быть, он самый старый из всех моих друзей, оставшихся в живых… (Вспоминает; с энтузиазмом) Ну да, конечно! Я старый дурень! У вас есть карандаш, не правда ли? Записывайте: «Два ящика с картинами и рисунками отправлены Рубену Холмсу в Лонгстоун-Бридж». Я вез их к нему, потому что хотел у него остановиться на день или два и сказать ему, что с ними надо сделать. А сам сел не в тот поезд. Как все это просто. Вы записали про эти два ящика? Молодчина! Положите сюда. (Показывает на столик возле кровати.)

Джудит кладет туда листок. Он улыбается и хмыкает от удовольствия.

Джудит (печально глядя на него). Мистер Кендл, вы не читаете газет?

Кендл. Нет, не читаю. Вот уже год или два. Глупая болтовня! Никогда не интересовался газетами.

Джудит. И я тоже. Но месяца три назад там что-то писали о Рубене Холмсе, акварелисте из Лонгстоун-Бриджа.

Кендл (удивленно). Как не похоже на Рубена…

Джудит (очень мягко). Мистер Кендл, это было сообщение о его кончине.

Он смотрит на нее скорее ошеломленный и растерянный, чем несчастный.

Действие третье

Из темноты возникает маленькая гостиная. День. Льет дождь Сэр Эдмунд работает. Фелисити ходит по комнате. По-видимому, она чем-то очень обеспокоена.

Сэр Эдмунд (взглянув на нее, раздраженно). Фелисити, ты сядь почитай что-нибудь или пойди немного погуляй.

Фелисити. Здесь нет ни одной стоящей книги. А гулять – как я пойду? Идти некуда, и дождь не прекращается. Гермиона и Кеннет правильно сделали – сразу же после завтрака забрались в постели. Но я не буду тебе мешать… (Уходит.)

Фелисити входит в бар, где Томми и Бистон занимаются уборкой.

Фелисити. Хэлло!

Томми (подходит к ней, улыбается). Доброе утро мисс. (Конфиденциально) Как вы вчера договорились соСтэном?

Фелисити (холодно). Никак.

Томми. Стэн – парень не промах. Себе на ногу топора не уронит.

Фелисити. Терпеть не могу ничего топорного. (Предано, Бистону) Вам не жаль, что репортеров на время отослали отсюда?

Бистон (угрюмо). Нет. Толку от них мало, а хлопот – невпроворот.

Фелисити (после некоторого колебания). Можно мне задать вам один вопрос?

Бистон (выпрямляется и смотрит на нее). Я не могу вам запретить, но вообще не стоит. Вы же видите, я занят. Ну что еще?

Фелисити. Почему вы поссорились со своим сыном?

Бистон. Это уж мое дело. Но если хотите знать – потому что он зазнался.

Фелисити. Понимаю. То есть я как будто знаю, что представляют собой современные молодые люди.

Раздается громкий стук в дверь.

Бистон (раздраженно). А это еще что за чертовщина? (Спешит к двери)

Стук не прекращается.

(Кричит.) Перестаньте колотить в дверь! (Отпирает дверь и распахивает ее)

Сразу же врывается Лео Моргенштерн. На нем плотное пальто, в руках чемодан. Это немолодой австрийский еврей, темпераментный и пылкий.

Бистон (останавливает его). Эй, мистер, постойте! Если вам нужна комната, здесь вы ничего не найдете. А если хотите выпить, то заходите попозже.

Лео (замечает Фелисити; возбужденно). Мисс Кендл, Фелисити, я Лео, Лео Моргенштерн.

Фелисити. Хэлло! Не беспокойтесь, мистер Бис-тон. Это комиссионер моего дедушки, он продает его картины.

Бистон (собирается запереть дверь). Ну, здесь он торговать не будет!

Лео (Фелисити). Как Саймон?

Фелисити. Врачи еще у него.

Лео. Мне нужно как можно скорее повидать его. Это просто ужасно. Я был в Кап-Ферра – думал купить там Матисса, – услышал это известие, бросил все и помчался сюда. Но, мой бог, что за гостиница! Какие дикари! Здесь даже хозяин похож на свирепого полисмена…

Фелисити. Он и был когда-то свирепым полисменом. Кажется, я слышу голоса врачей Сейчас они сойдут вниз.

По лестнице спускаются сэр Джеффри и доктор Э д ж

Лео (бросается вперед, взволнованно). Как он себя чувствует? Скажите, скажите скорее!…

Сэр Джеффри (холодно). Мой дорогой сэр, я собираюсь сообщить о состоянии его здоровья сэру Эдмунду Кендлу…

Лео (страстно). Да, да, но скажите мне, меня зовут Лео Моргенштерн, я спешил сюда за тысячи миль. Саймон – мой клиент, мой друг, мы много лет работали вместе…

Сэр Джеффри Вполне возможно, но вам следует обратиться к сэру Эдмунду. Извините меня! (Проходит мимо Лео.)

За ним – доктор Эдж. Они направляются б маленькую гостиную.

Лео (после их ухода подходит к Фелисити; чуть не плачет). Вы слыхали? Мой бог! Великий художник лежит беспомощный среди таких людей! Все равно что умирать в Гренландии. Фелисити, миленькая, мне надо увидеть его сию секунду. Это очень важно. Проводите меня.

Фелисити. Я постараюсь, Лео.

Они поднимаются по лестнице.

Комната Кендла. Он чем-то обеспокоен и выглядит гораздо хуже, чем прежде.

Кендл (сердито смотрит на сиделку Петтон). Глупости, женщина! Разве я могу спокойно лежать и не волноваться, когда знаю, как много нужно сделать и как мало времени осталось? Неужели у вас совсем нет воображения?

Сиделка Петтон. Нет, у меня есть только определенные указания.

Робкий стук в дверь.

(Раздраженно оглядывается.) Ну что там еще?

В комнату врывается Лео.

Не смейте входить!

Кендл (повелительно). Пусть войдет! Он хочет говорить со мной. Я хочу говорить с ним. Оставьте нас, сестра!

Сиделка Петтон (уходя, ворчит).Хорошо,но только на несколько минут.

Лео (бросается на колени у постели. Его голова – возле подушки Кендла, по щекам льются слезы). Саймон, я сразу же приехал, за тысячу миль, бросил выгоднейшую сделку, восемь отличных Матиссов, чтобы вас повидать, сделать страшное признание, Саймон, друг мой. Если сейчас я не сделаю этого страшного признания, Саймон, очень страшного признания, я никогда не буду знать покоя…

Кендл (не совсем серьезно, подмигивает). Неужели так уж страшно, Лео? Хорошо, признавайтесь…

Лео (с убитым видом). Вы помните шесть эскизов Ариадны – я еще говорил, что они утеряны во время войны? Это неправда. Они благополучно прибыли в Нью-Йорк, я их продал тому коллекционеру в Филадельфии. Вы мне поверили – вы всегда такой доверчивый, такой благородный, и я вас обманул. Конечно, были смягчающие обстоятельства: я остался без гроша, пришлось бы уехать из Нью-Йорка, другого выхода не было. Но я себя вел как последний мошенник, как вор. Саймон, вы можете простить мне это?