Александр Андреев - Белый ковчег Страница 7

ФОМА. Присниться всякое может, тем более, когда выпимши.

ЗАМШЕЛЫЙ. Обижаешь, Еремеич! Какой тут сон? Как сейчас ее вижу! Старуху мою не помню, какая она на лицо была, а эту ни в жисть не позабуду! Какой тут сон, Еремеич?

СТАРУХА. (Замшелому) Вы уж не обижайтесь: Фома Еремеевич – недоверчивый человек и привидений не признает. Я с ними тоже, правда, не встречалась, но думаю так, что знаем мы на свете не все, а скорей всего – и вообще очень мало. И скажу тебе, Фома, хоть ты уже и взрослый, но на всякий случай: если тебе чего-то не видно, нельзя быть так уж уверенным, что этого вовсе нет.

ЗАМШЕЛЫЙ. Вот это – правильно!

ФОМА. Что ж – мне не видно, а ему видно?

СТАРУХА. Знаешь, Фома, со мной такие вещи стали случаться, что и не знаю, как сказать… Я похожа на безумную?

ФОМА. Что ты, Вера, ты – всех умных умнее.

СТАРУХА. Ну так вот: ко мне кое-кто будто приходить стал и разговаривать со мной.

ЗАМШЕЛЫЙ. Ну вот! Правильно! А я что?

ФОМА. Кто к тебе приходит, Вера?

СТАРУХА. Бывает, что я мужа своего вижу, Вадима – вот, как тебя сейчас. И спрашиваю его, и отвечает он мне ясно. И никакой это не сон: я могу в это время сахар в чае помешивать и ложечкой звенеть.

ФОМА. Выходит, мерещится тебе?

СТАРУХА. Мерещится?.. Легче всего сказать, что мерещится. Часто что-то мерещиться стало… Но Вадим – это бы еще полбеды: случаются у меня и другие гости, каких я живьем никогда не видела. Александр Сергеевич, например, побывал у меня недавно.

ФОМА. Пушкин, что ль?

СТАРУХА. Если б он сам не сказал, что он – Пушкин, я б его и не узнала: не похож он на свои портреты. И знаешь, о чем он говорил со мной?

ФОМА. О чем же?

СТАРУХА. А, представь – о пустяках всяких: о моем здоровье, о погоде… Меня по имени-отчеству величал, а себя просил Сашенькой называть, либо Сашкой. Шутил, смеялся, а потом сказал: «Не удалось мне старость прожить. Старики что-то знают, чего я не узнал. Когда умираешь, ничего уже больше нового с тобою не происходит, кроме лишь одного».

ФОМА. Кроме чего?

СТАРУХА. Не сказал он, а я не спросила. Думала тогда, что поняла, а теперь не вспомню.

ФОМА. Сон – и есть сон.

СТАРУХА. А Фома – и есть Фома!

ФОМА. Пройдусь я, вот что!

ЗАМШЕЛЫЙ. Куда ты, Еремеич?

ФОМА. По делу. (Уходит).

ЗАМШЕЛЫЙ. А, ну это – правильно.

НИНА. (Старухе) Обижается он, что ль на вас?

СТАРУХА. Обижается. Бывает. Что тут сделаешь? Он меня любит, а любовь обидчива.

ЗАМШЕЛЫЙ. А я вот не обижаюсь: Замшелый и Замшелый. Зато – жив-здоров. А иной – и не замшелый, а помер. Вот и рассуди…

СТАРУХА. (Замшелому) Так вы говорите, что овдовели семь лет назад?

ЗАМШЕЛЫЙ. Ну правильно: восьмой год пошел.

СТАРУХА. А у меня вот уже – семьдесят восьмой… И вы не помните лицо вашей жены?

ЗАМШЕЛЫЙ. Лицо позабыл. Фигуру помню: сухощавая. А лицо – как вспоминать примусь – ничего: блин перед глазами и все. А фигурой-то она была как бы навроде Панагеи.

СТАРУХА. Навроде Панагеи, говорите? Так вы, наверное, жену свою и видели!

ЗАМШЕЛЫЙ. (Крестясь) Избави, боже! С чего бы это Клавдия моя назвалась Панагеей?

СТАРУХА. Ну, кто знает, решила над вами подшутить. Нет?

ЗАМШЕЛЫЙ. Да не шутница она была, какие шутки! У нее не забалуешь! Не-е! Я Панагею видел.

СТАРУХА. А вы все же подумайте, вспомните хорошенько: не жена ли это ваша была?

ЗАМШЕЛЫЙ. (Растерянно) Не-е… Какая жена? Старуху-то мою Клавдией звать…

СТАРУХА. Нина, голубушка, а что, если я попрошу вас со мной прогуляться?

НИНА. Ой, да о чем разговор, поедемте! (Запирает кафе и увозит Старуху в каталке).

ЗАМШЕЛЫЙ. (Один) Это что ж… моя старуха Панагеей заделалась? За какие заслуги? (Подходит к борщевику и кричит). Панагея!.. Панагея!.. Панагея!

Из магазина выходит Бородатый с гитарой.

БОРОДАТЫЙ. Ты чего орешь, Замшелый, мать твою налево?

ЗАМШЕЛЫЙ. Ой, ё!.. Мужиком обернулась! (Опустившись на колени, крестясь) Христом-богом, правду скажи: ты – Клавдия?

БОРОДАТЫЙ. (Поднимая его с колен) Замшелый, ты хоть иногда закусываешь?

ЗАМШЕЛЫЙ. А, это – ты, борода…

БОРОДАТЫЙ. (Усаживая его за стол) И куда же это все подевались? Матрешку мою бросили… Только я песню спеть хотел, и нет никого. От тебя, небось, сбежали?

ЗАМШЕЛЫЙ. А чего от меня бегать?

БОРОДАТЫЙ. Как чего? Смотреть на тебя страшно, вот чего. Жрешь всякую гадость – зазеленел вон весь. Ты закусывай, давай.

ЗАМШЕЛЫЙ. Я только борщевиком закусываю. Щас приду, борща согрею, и – порядок.

БОРОДАТЫЙ. Тьфу! (Наливает себе).

ЗАМШЕЛЫЙ. Ты уж и меня уважь, борода.

БОРОДАТЫЙ. А тебе не хватит?

ЗАМШЕЛЫЙ. Не-е! Ты, парень, не думай: это я с первой стопки – навеселе, а со второй – обратно тверезый, нужна третья. И вот так – все время: туда-сюда. Так что уважь.

БОРОДАТЫЙ. (Наливает ему). Ладно. Давай, Замшелый, выпьем, что ль, за отечество наше. Чтоб оно жило.

ЗАМШЕЛЫЙ. Это – правильно. (Чокаются, пьют). Не пойму только, кто угощает-то?

БОРОДАТЫЙ. А угощает нас с тобой, отец, очень-очень богатющая дамочка. Одолжил я ей мотоцикл на пару часов: говорит, заплачу, сколько скажешь. Я давать-то не хотел, но, думаю, дай хоть покуражусь над ней. Ну и заломил – аж две цены самого мотоцикла.

ЗАМШЕЛЫЙ. Ну правильно, а чего!

БОРОДАТЫЙ. Так что ты думаешь: дала! Глазом не моргнула!

ЗАМШЕЛЫЙ. Да ну?! Так ты, выходит, при деньгах? С тебя угощение, борода!

БОРОДАТЫЙ. (Наливая себе и ему) Я вот что думаю, отец. Про Движение Бородатых я тебе уже рассказывал, ты – человек из народа, нам свойский, нас понимаешь.

ЗАМШЕЛЫЙ. Ясное дело.

БОРОДАТЫЙ. Движение наше набирает силу с каждым днем. Мы близки к тому, чтобы взять власть в свои руки. Одна проблема: средств у нас мало. А вот если к этой дамочке подойти с правильной стороны, то может выйти большая польза… для страны. (Пьют).

ЗАМШЕЛЫЙ. Ясное дело. А какая у ей сторона правильная, вот вопрос?

БОРОДАТЫЙ. Как какая? Женская, конечно. Понимаешь, о чем я?

ЗАМШЕЛЫЙ. Как не понять? Твое дело – молодое. А ежели стране польза, так чего ж…

БОРОДАТЫЙ. Эх, ее бы денежки – да в наше движение, мы бы страну одним махом подняли. Можно сказать, на дыбы.

ЗАМШЕЛЫЙ. Ты парень, главное, не тушуйся: баба она складная и в соку. Давай, за это!

БОРОДАТЫЙ. Давай, отец. (Наливает себе и ему). За бородатых! Долой бритых!

ЗАМШЕЛЫЙ. Долой! (Пьют).

БОРОДАТЫЙ. Эх! Спою! Хоть тебе, отец, да спою про матрешку-родину. Хороша песня, слушай. Умный человек сочинил, лидер наш. Это, считай, наш гимн – бородатых. (Поет, бренча на гитаре; Замшелый встает).

Налей-ка беленькой,Споем, ребятушки:Матрешка-девонька —В матрешке-матушке,И все, одна в одну —В матрешке-родине.Вот только родинуПереуродили.Ой, люли-люли-ля!

Уж деды с бабкамиЕе курочили,Матросам с БалтикиОтдали в очередь:Все карлой-марксоюЕе брюхатилиНародных масс ееДоброжелатели.Ой, люли-люли-ля!

Чтоб родила народС сознаньем классовым:Уж он свое возьметВ порыве массовом!Эх, только б сколотитьВсем буржуям гробы,Да поскорей дойтитьДо коммунизьма бы!Ой, люли-люли-ля!

Чтоб разом прекратитьИ сеять, и пахать —Чтоб только жрать, и питьИ снова наливать.Налей-ка беленькой,Вздохнем, ребятушки:Досталось девоньке,Досталось матушке.Ой, люли-люли-ля!

Бедняжка-родинаКровилась, корчилась,Никак не родила —Едва не кончилась.И рассекли ей пупСеченьем кесаряИ извлекли, как труп,Бухого слесаря.Ой, люли-люли-ля!

Зрачком расширеннымГлаз тупо зырился,Стаканом стыреннымКарман топырился.Эх, гряньте пушки нам,Что в нем – спасениеИ выше ПушкинаЕго значение.Ой, люли-люли-ля!

Ему б с утра принять:Чай, не учить-лечить,Должны же вы понять —Ему деталь точить!Он в праздник первый шел,Чуть свет, голосовать,Пока он мог ещеВ щель бюллетень совать.Ой, люли-люли-ля!

И с этих бюллетнейПошла такая власть,Что стало грех при нейПрожить и не украсть.Плесни-ка беленькой,Газуй, ребятушки:Поможем девоньке,Поможем матушке!Ой, люли-люли ля!(Пляшут).

Второе действие