Хулия Наварро - Стреляй, я уже мертв Страница 8

— Какая трагедия! Как я вам сочувствую! — воскликнула Алина, и похоже, искренне.

— Бедный мальчик! — посетовала Раиса. — Потерять мать — это самое худшее, что может случиться с ребенком.

— Так и есть. А кроме того, у Самуэля слабое здоровье, и хотя я стараюсь окружить его заботой, он очень скучает по матери.

— Так вас устраивает наше предложение?

— Да, конечно, да, скажите, во сколько обойдется наше питание...

Они пришли к устраивающему обе стороны соглашению, хотя деньги Исаака таяли гораздо быстрее, чем он предполагал. Но им в любом случае нужно было где-то питаться, и уж лучше в этом доме.

Он ответил на вопросы любопытных женщин, и как только смог, попросил разрешения уйти, поскольку горел нетерпением прочесть письмо профессора Гольданского.

Самуэль уже проснулся и улыбался.

— Как же я крепко спал! Теперь мне намного лучше.

Исаак приложил руку к его лбу. Похоже, температура понизилась.

— Тебе нужно умыться, — сказал он. — Сегодня вечером мы будем ужинать с госпожой Карловой и ее сестрой. Они обещали приготовить какой-то совершенно необыкновенный суп, от которого ты сразу поправишься.

Затем Исаак распечатал конверт и прочитал письмо:

«Я поговорил с женой. Она готова вам помочь. Приходите к нам на чай в ближайший четверг, и приносите эти ваши манто и шубы, о которых вы говорили; возможно, кто-нибудь из подруг моей жены ими заинтересуется».

Был вторник, до назначенного времени оставалось два дня, и нужно было вытащить шубы из баула, проветрить и привести в порядок после такого длинного путешествия. Всё его будущее заключалось в этих шубах, если удастся заинтересовать ими петербургских дам.

Оставшиеся до встречи в доме Гольданского дни показались Исааку бесконечными, но Раиса Карлова настояла на том, чтобы показать ему город, несмотря на то, что Самуэль еще не совсем поправился.

— Чистый воздух ему не повредит, только одеться нужно потеплее, — напирала вдова Карлова, вытаскивая их на одну из нескончаемых прогулок.

Зимний дворец привел отца с сыном в восторг. Их также поразила красота некоторых улиц, напоминающих парижские.

Вдова Карлова очень гордилась своим городом и почитала настоящим счастьем быть его жительницей.

— Душа города — это студенты, они наполняют улыбками трактиры и улицы. Некоторые считают их задирами, но могу вас заверить, что жильцы они хорошие и платят всегда вовремя. За десять лет мне пришлось выгнать из дома всего одного.

Другой жилец вдовы оказался серьезным молодым человеком мрачноватого вида, который проводил всё свое время в университете или запершись у себя в комнате за книгами. Он оказался не слишком разговорчивым, но вежливым. Вдова Карлова рассказала, что Андрей — сын кузнеца, истратившего все свои скудные сбережения, чтобы его первенец смог выучиться.

Обе вдовы были привязаны к Андрею, как и он к ним — женщины делали всё возможное, чтобы жильцы чувствовали себя как дома.

Раиса и ее сестра Алина помогали Исааку развешивать и проветривать одежду; Алина даже предложила сшить пару чехлов для особо дорогих манто.

— Конечно, развешивать их — довольно хлопотное дело, но если оставить вещи в баулах, они приобретут неприятный запах, — пояснила Алина.

С помощью Самуэля ему удалось разместить в повозке манто и жакеты. Вдова Карлова одолжила несколько старых простыней, чтобы защитить товар от грязи и жадных взглядов воров.

Наконец, ровно в четыре часа четверга, в разгар русской зимы, Исаак в сопровождении Самуэля предстал перед элегантным особняком Гольданского.

На сей раз прислуга уже не смотрела недоверчиво. Хозяин приказал лакеям немедленно проводить гостей в дом.

Пока они ждали в гостиной профессора Гольданского, Исаак нервничал и проводил ладонью по развешанным на стульях шубам.

Его сердце бешено забилось при появлении Голданского в сопровождении женщины помоложе.

— Позвольте представить вам мою супругу, графиню Екатерину.

Отец и сын склонились в глубоком поклоне, завороженные не столько высоким титулом, сколько неотразимой элегантностью этой дамы.

«Какая кожа — чистый фарфор, — подумал Исаак, любуясь белоснежной кожей графини. — А фигура — прямо как у молоденькой...»

— Я знала вашего отца, — произнесла графиня. — Он всегда был в нашем доме желанным гостем, и вас мы тоже очень рады видеть. А этот малыш — ваш сын?

— Да, графиня... Самуэль, поздоровайся с графиней.

Самуэль попытался отвесить неуклюжий поклон, однако графиня взяла его за руку и почти силой заставила подняться.

— Моему внуку примерно столько же лет, — сказала она. — Ты непременно должен с ним познакомиться.

— Ну что ж, дорогая, может быть, ты сначала сама посмотришь вещи нашего друга Исаака, прежде чем предлагать их своим подругам?

Исаак стоял, затаив дыхание, пока графиня вынимала и рассматривала одну вещь за другой.

— Очень красивые манто, — произнесла она наконец. — Думаю, что я сама куплю кое-что. И я не сомневаюсь, что и другим дамам, которые сейчас ждут с нетерпением, они тоже очень понравятся.

Спустя несколько минут в гостиную вошли подруги графини. Все они были одеты весьма элегантно и беззаботно болтали, предвкушая увидеть чудесный шубы, которые им обещала графиня Екатерина.

Вечер превзошел самые смелые ожидания. В пансион вдов они вернулись налегке, распродав всё до последнего. Графиня с подругами разобрали всё подчистую и наказали Исааку привезти из Парижа еще.

— А также материи, кружева, платья, — наперебой тараторили дамы — горячие поклонницы парижской моды.

На обратном пути Исаак купил вдовам букет цветов. В этот вечер их ужин был роскошным, как никогда прежде.

Санкт-Петербург не казался враждебным, хотя газеты всё еще продолжали публиковать статьи, направленные против евреев. Но поскольку здесь ничего не напоминало об их несчастье, рана понемногу начала заживать. Если бы они остались в своем штетле под Варшавой, их жизнь вряд ли бы так скоро наладилась.

Нет, они, конечно, не могли забыть ни Софию, ни Эстер, ни мятежницу Анну, ни маленького Фриде, но, по крайней мере, в Санкт-Петербурге наступили времена, когда они перестали думать о них каждую минуту, что сделало их жизнь более или менее сносной.

Продав манто, Исаак решил купить новые шкуры и отвезти их в Париж, не только для продажи, но также и для того, чтобы месье Элиас сделал новые шубы для Санкт-Петербурга. Он также подумывал вложить деньги в ткани. Если дела пойдут хорошо, Самуэль сможет поступить в университет. Исаак был уверен, что профессор Гольданский даст ему рекомендацию, поскольку в университетах существовала квота для евреев.

Евреям разрешалось составлять не более трех процентов от учеников петербургского университета, но Гольданский имел известность среди выдающихся семей. Его знания химии и ботаники позволили ему производить лекарства. Этим он восстановил против себя некоторых аптекарей, но эффективность его средств была такова, что его профессионализм уважали даже при дворе, где настояли на том, что знаменитый химик должен поделиться своими знаниями в университете, настойчиво его приглашая, и потому многие называли его профессором.

Шли дни, и жизнь Исаака и Самуэля становилась всё более приятной. Они не желали ничего кроме того, что имели. Вдовы Карловы заботились о них, и Самуэль, похоже, поправился от кормежки Раисы и микстур профессора Гольданского, которого они время от времени посещали.

— Итак, вы направляетесь в синагогу...

— Да, профессор, я не хочу, чтобы мой сын забыл о том, кто мы такие.

— Я думал, мы договорились, что для евреев лучше всего стать жителями той страны, где мы живем. В нашем с вами случае, русскими.

— Я с вами согласен, но почему быть русским — значит перестать верить в нашего Бога? Почему мы должны отказаться от наших священных книг? Почему мы должны отказаться от нашей мечты, что в недалеком будущем вновь обретем свой дом в Иерусалиме? Раньше я думал, что для того, чтобы стать благонравными российскими подданными, мы должны отречься от всего этого, но теперь считаю, что вполне возможно быть русским — и в то же время оставаться иудеем, не предавая при этом нашей родины и Бога нашего.

— Мечты, слова и книги! Исаак, жизнь коротка, на многое ее не хватит. Не стоит выставлять свою веру напоказ. Взгляните на меня... Я родился в Варшаве и если бы не настояния отца, то до сих пор бы смешивал микстуры в аптеке... Я приехал в Санкт-Петербург, выучился, и предо мной открылись все пути, потом я познакомился в графиней, женился... и вот я богат. Думаете, я мог бы иметь жену-графиню, если бы решил оставаться просто евреем? Она и так весьма смело выступила против своей семьи, чтобы выйти за меня замуж. Хотя бы я ради нее я должен вести себя так, как она того ожидает.