Людмила Улицкая - Мой внук Вениамин Страница 8

Входят Сонечка, Эсфирь Львовна в гипсе. Рука зафиксирована локтем вверх, ладонь на уровне лица.

Следом– Елизавета Яковлевна.

ЭСФИРЬ. Ну, слава Богу, я дома. Сонечка, как ты всё хорошо убрала, умница. И цветы...

ЕЛИЗАВЕТА. И обед приготовила твоя Сонечка.

ЭСФИРЬ. Так мойте руки и садимся за стол. (Пытается раздеться, Сонечка ей помогает.) Тьфу! Это же ужас, как неудобно... и как я буду шить... Ой, это называется еврейское счастье. Ты подумай, Соня, я так удачно выпала из окна, у меня не было ни одной царапины. И надо же было их слушать и делать этот проклятый рентген! Я ведь сразу сказала – везите меня прямо домой, и все! Нет! И вот результат!

Сонечка достает из холодильника еду, ставит на стол.

Я выхожу из этой дурацкой кабины, из этой рентгеновской клетки, а там – ступенька; зачем там ступенька?! И я падаю и ломаю себе локоть, и как! И это тоже еврейское счастье – чтобы сразу два перелома и повреждение сустава! Чтоб мне так повезло!

СОНЕЧКА. Ой, хлеба нет!

ЕЛИЗАВЕТА. Ну так поедим без хлеба.

ЭСФИРЬ. Как это без хлеба, что за еда без хлеба?

СОНЕЧКА. Я сбегаю... Это же пять минут!

ЭСФИРЬ. Сбегай, доченька, сбегай!

Сонечка уходит.

Лиза, ты ей ничего не говорила? Точно?

ЕЛИЗАВЕТА. Про то, как ты прыгала в окно?

ЭСФИРЬ. Я об этом вообще не хочу слышать. Про письмо ты ей ничего не говорила?

ЕЛИЗАВЕТА. Нет.

ЭСФИРЬ. И не смей. И еще – Лиза, поклянись мне, что Сонечка про это ничего не узнает.

ЕЛИЗАВЕТА. Про письмо?

ЭСФИРЬ. Про окно. Это с каждым может случиться. Клянись, что Сонечка про это ничего не узнает.

ЕЛИЗАВЕТА. Ой-ей-ей!

ЭСФИРЬ. Так. Она от него ничего не получила?

ЕЛИЗАВЕТА. Я об этом ничего не знаю.

ЭСФИРЬ. Ты посмотри, как она старалась. Весь дом блестит, и обед приготовила. Золото, золото, а не девочка! Покойная Сима порадовалась бы за нее.

ЕЛИЗАВЕТА. Не знаю, чему бы уж так радовалась Сима.

ЭСФИРЬ. А чего бы ей не радоваться? Девочку взяли в такую семью, как наша, и на все готовое, слава Богу...

ЕЛИЗАВЕТА (хватается за голову). Нет, теперь уже я выброшусь из окна! Я больше не могу! Неужели ты ничего не понимаешь? Неужели ты думаешь, что Лёва будет ее мужем?

ЭСФИРЬ (кротко). Нет. Не думаю. Я стала умнее. Когда я была между небом и землей, Лиза, я кое-что поняла. Бог меня любит, Лиза. Другой на моем месте ломал бы себе голову или хотя бы ноги. А мне – хоть бы что! И не говори мне про тополь или про ящики. Это глупости. Когда Авраам уже чуть-чуть не убил Исаака, Бог послал ангела, и ангел привел Аврааму козла! А мне ангел положил картонные ящики! Спрашивается, зачем? Чтоб я стала умнее! Чтобы я знала, для чего мне жить. И не говори мне про Лёву. У меня больше нет сына. Все! Я не хочу больше слышать его имени. У меня есть дочь. Да, я удочерю Сонечку. Я найму учителей, она поступит в институт. Конечно, не в педагогический, что это за специальность, возиться с чужими детьми.

Пусть она будет инженер. Я найду ей мужа. Хорошего еврейского парня, чтоб была хорошая семья. У меня уже есть на примете одна семья. Очень, очень приличная семья... И чтобы она родила детей. Да, и внука мы назовем Вениамин, в честь моего покойного мужа.

ЕЛИЗАВЕТА. Нельзя удочерить взрослого человека. Сонечке восемнадцать лет.

ЭСФИРЬ. Что, в восемнадцать лет уже не нужна мама? Почему я не могу удочерить Сонечку? Она дитя Симы Винавер. А Винаверы – хорошая еврейская семья, и Бог знает сколько лет мы жили с ними на одной улице. Это родная кровь.

ЕЛИЗАВЕТА. Хватит, Фира, хватит. Это не родная кровь. Знай: Сонечка не родная дочь Симы. Приемная. Сима взяла ее в детском доме, когда Сонечке не было пяти лет.

ЭСФИРЬ. Что? Как это?

ЕЛИЗАВЕТА. Я пятьдесят лет проработала акушеркой, Фира. Это бывает. Раньше – реже, теперь – чаще. Сонечку бросила мать. Отказалась.

ЭСФИРЬ. Ой-ей-ей! Какое несчастье! Какая сука! Какая стерва! Я бы убила ее своими руками! Я бы ее задушила! Это хуже фашистов! Оставить, бросить свое дитя! О, что ты мне сказала! Мое сердце просто разрывается! (Пауза.) А откуда ты знаешь?

ЕЛИЗАВЕТА. Мне Сонечка сказала.

ЭСФИРЬ. А почему она мне не сказала?

ЕЛИЗАВЕТА. Разговор не зашел.

ЭСФИРЬ. Деточка моя! Доченька моя! Два раза потерять мать! Сирота, без папы, без мамы! Господи, как ты это безобразие допускаешь? Ой, кровиночка моя! (Пауза.) Если ее Сима удочерила, почему я не могу?

ЕЛИЗАВЕТА. Да в Сонечке нет ни капли еврейской крови. А Симу спасла и вырастила тетя Клава, и Симе было все равно, есть в ребенке еврейская кровь или нет... А тебе?

ЭСФИРЬ. Лиза, ты дура! Девочку бросила мать. Это такое несчастье! Это сиротская горькая несчастная кровь! А ты говоришь – нет еврейской крови! Это же самая разъеврейская кровь!

Входит Соня с хлебом.

Доченька моя! Иди сюда!

СОНЕЧКА. Я хлеб принесла.

ЭСФИРЬ. Почему же ты мне ничего не сказала?

СОНЕЧКА. Чего не сказала?

ЭСФИРЬ. Деточка моя, никогда, никогда я тебя не оставлю, кровиночка моя...

СОНЕЧКА. Я хлеб... Что с вами, Эсфирь Львовна?

Картина двенадцатая

СОНЕЧКА. Вить, а когда ты на меня обратил внимание?

ВИТЯ. Я в пятом классе был в тебя ужасно влюблен, и в шестом. А потом возненавидел. Не знаю, почему. Ты входишь в класс, а меня ну просто всего переворачивает.

СОНЕЧКА. Мне всегда казалось, что ты ко мне очень плохо относишься.

ВИТЯ. Ну, а потом, в десятом, мы с Ленкой стали гулять. Она про тебя часто поминала.

СОНЕЧКА. Мне Ленка, конечно, говорила, что с тобой встречается.

ВИТЯ. Да все знали. Все наши. Только, Соня, это было все совсем другое. Никакого сравнения. Ты и не думай, Сонь.

СОНЕЧКА. Все равно нехорошо как-то. Ленка – подруга моя. Да со всех сторон нехорошо. Ой, самое главное тебе не сказала! Я письмо от Левы получила.

ВИТЯ. В Новосибирск зовет?

СОНЕЧКА. Совсем наоборот. Он просит прислать ему заявление, чтобы брак признать недействительным.

ВИТЯ. А ты что?

СОНЕЧКА. Я тут же и послала. Витечка, если бы тебя не было, я бы, наверное, очень переживала. А теперь мне это совершенно все равно. И даже очень легко. Я утром как проснусь, вспомню про тебя и улыбаюсь. Меня свекровь все время спрашивает: «Сонечка, чему это ты улыбаешься?»

ВИТЯ. Мне тоже ребята говорили: «Ты что, как дурак, все время улыбаешься?»

Целуются.

Сонь, ты уедешь теперь?

СОНЕЧКА. Уеду, конечно. А что мне тут делать?

ВИТЯ. Когда?

СОНЕЧКА. Когда у Эсфири Львовны гипс снимут.

Я же не могу ее одну оставить, с гипсом-то. Ни умыться, ни еду приготовить.

ВИТЯ. В общем-то, ты права. С какой стати тебе у них жить?

СОНЕЧКА. Ты не думай, Витя. Я ведь на работу устраиваюсь. В детский садик, прямо во дворе. Временно.

ВИТЯ. Плохо, конечно, что ты уедешь. Но в общем-то все правильно, Сонь.

СОНЕЧКА. Дождик начинается. Пошли ко мне.

ВИТЯ. Нет, я больше к тебе ходить не буду. Мне перед старухой стыдно. Она все – покушайте, покушайте. Пошли в кино.

СОНЕЧКА. Пошли.

Картина тринадцатая

В квартире Елизаветы Яковлевны. Она в ворохе бумаг. Сонечка сидит напротив.

ЕЛИЗАВЕТА (отодвигает бумаги). Сонечка, что стряслось, детка?

СОНЕЧКА. Все! Все стряслось!

ЕЛИЗАВЕТА. Ты получила письмо от Левы?

СОНЕЧКА. Получила. Отправила я ему заявление. Да не в этом дело!

ЕЛИЗАВЕТА. Так что случилось у тебя?

СОНЕЧКА. Тетя Лизочка, я устраиваюсь на работу в садик.

ЕЛ И ЗА В ЕТА. И хорошо. Я думаю, что ты совершенно права.

СОНЕЧКА. Меня послали по врачам, анализы сдавать и все такое... к терапевту, и к невропатологу и к гинекологу... и гинеколог мне сказал, что я беременна. Но этого не может быть.

ЕЛИЗАВЕТА. А какой срок, Сонечка?

СОНЕЧКА. В две недели...

ЕЛИЗАВЕТА. Нет, нет, этого не может быть. Ни один гинеколог не ставит двухнедельного срока, это какая-то ошибка, недоразумение.

СОНЕЧКА. Вот и я говорю, что этого не может быть! А она говорит – да! А в садике говорят, чтобы я оформление прошла в две недели...

ЕЛИЗАВЕТА. Подожди, деточка, какие две недели? Я спросила, какой срок беременности тебе определили?

СОНЕЧКА. Десять недель. Но этого не может быть!

ЕЛИЗАВЕТА. Извини, Сонечка, но ответь мне на один вопрос: у тебя был кто-то?

СОНЕЧКА (твердо). Нет. (Поколебавшись.) То есть ничего такого у меня не было.

ЕЛИЗАВЕТА. Погоди, погоди, но что-то ведь было...

СОНЕЧКА. Было один раз что-то такое, но вы не думайте, это не то...

ЕЛИЗАВЕТА. А ты знаешь, что такое то?

СОНЕЧКА. Нет. Но то, что было, это точно не «то».

ЕЛИЗАВЕТА. Ты вспомни все, что было.

СОНЕЧКА. Да почти ничего и не было. Он спросил меня про Леву, а я вдруг разревелась, как дура, мне так обидно показалось, а он меня обнял и поцеловал, и был такой момент, когда я испугалась. Но это было только одно мгновение, и все... потому что вы тогда в дверь позвонили... когда Эсфирь Львовна упала, это было...