Кнут Гамсун - У царских врат Страница 8

Фру Карено. Боже мой, неужели это по мнѣ такъ сразу и видно?!

Бондесенъ. Ахъ совсѣмъ нѣтъ; но…

Фру Карено. Потому что мой мужъ называетъ меня всегда крестьяночкой.

Карено. Разумѣется, въ самомъ лучшемъ смыслѣ. Въ лучшемъ значеніи этого слова. Гладитъ ее до волосамъ. Ходитъ взадъ и впередъ.

Бондесенъ. Нѣтъ; я просто слышалъ, что вы не изъ города.

Фру Карено. Я не могу себѣ представить, чтобы вы гдѣ-нибудь что-нибудь могли слышать обо мнѣ, господинъ Эндресенъ.

Бондесенъ. Бондесенъ. Да, — я журналистъ, и долженъ вамъ сказать, что, благодаря этому, мнѣ многое приходится слышать.

Фру Карено. О, я не сомнѣваюсь, что вы знатокъ своего дѣла.

Бондесенъ смотритъ на нее и улыбается. Фру Карено бросаетъ взглядъ на мужа.

Іервенъ. Ну, скажи, Карено, — когда же ты, наконецъ, со всѣмъ этимъ поладишь?

Карено останавливается. О, нѣтъ. Что ты сказалъ? Съ чѣмъ полажу?

Іервенъ. Со своими дѣлами, конечно. Развѣ они у тебя иногда не шатаются?

Карено. Да, дѣло не всегда идетъ гладко.

Іервенъ. Но и не всегда негладко, хочешь ты сказать? Ну, такъ это еще не такъ плохо.

Карено. О, довольно плохо. Но мы надѣемся, что это только временно. Обращаясь къ женѣ. Не правда ли, Ингеборгъ?

Фру Карено, приподнимаясь. Ингеборгъ? Нѣтъ, это уже слишкомъ…

Карено. Ахъ, прости! Я хотѣлъ сказать — Элина. Ходитъ взадъ и впередъ.

Фру Карено. Богъ тебя знаетъ, о чемъ ты думаешь. Вдругъ подвигается ближе къ Бондесену. Представьте себѣ, я слышу, какъ идутъ ваши часы.

Бондесенъ. Надѣюсь, я могу остаться на своемъ мѣстѣ!

Фру Карено. О да, вы сидите совсѣмъ не такъ близко.

Бондесенъ. Это, вѣроятно, вы слышите біеніе моего сердца, сударыня.

Фру Карено, взглядывая на Карено, наклоняетъ ухо къ Бондесену; улыбается. Они смѣются и болтаютъ.

Іервенъ къ Карено. Видишь ли, то, что со мной случилось… совсѣмъ не весело. Нѣтъ. Я хотѣлъ поглядѣть, какой будетъ результатъ, если я самъ плюну себѣ въ лицо. Вотъ я это и сдѣлалъ.

Фрэкенъ встаетъ и подходитъ къ нему. Что съ тобой сегодня, Карстенъ?

Іервенъ. Что? Со мной ничего. Ступай и садись на свое мѣсто, Натали.

Фрэкенъ улыбается и идетъ назадъ на свое мѣсто.

Іервенъ къ Карено. Вообще, не слѣдовало бы желать думать и писать для людей. Къ чему? Идеаломъ должна быть жизнь прирожденнаго идіота въ дѣвственномъ лѣсу — сидѣть и голодать и не имѣть настолько разума, чтобы подняться.

Карено. Ты это говоришь?

Іервенъ. Подумай, время бы шло, земля вертѣлась, — по-моему, пожалуйста, вертись себѣ сколько угодно, хе-хе-хе, — а я не подарилъ бы ни одной мысли ея дурацкому движенію. Я говорю, мысли? Ни одного даже проблеска ея, слышите? Мой мозгъ покоился бы, какъ слѣпорожденный.

Карено. Да, да!

Іервенъ. Никто не былъ бы человѣкомъ, но — предметомъ, вещью. Если бы кто-нибудь остановилъ меня на улицѣ и спросилъ про дорогу, мнѣ хотѣлось бы, чтобы я могъ ему отвѣтить: "я не знаю. Спроси у другого газоваго фонаря".

Фрэкенъ. Карстенъ, ты усталъ отъ работы.

Іервенъ продолжаетъ. Во всякомъ случаѣ, я хочу отказаться отъ мышленія. И ты тоже долженъ это сдѣлать, Карено; я тебѣ это откровенно совѣтую. Надо жить на этой проклятой землѣ Іафета и еще мыслить за другихъ. Что людямъ дѣлать съ мышленіемъ, скажи пожалуйста? Развѣ они и безъ этого не могутъ сажать картофель и писать картины? Ни отъ кого ничего не будемъ ожидать. Оглянись кругомъ на всю область. Въ ней живетъ два милліона людей, и всѣхъ ихъ зовутъ Олэ.

Бондесенъ. Сегодня вечеромъ онъ въ своей сферѣ.

Фрэкенъ. Мнѣ кажется, я это понимаю.

Фру Карено, покачивая головой. Я, къ сожалѣнію — нѣтъ.

Бондесенъ. Я тоже, слава Богу.

Фру Карено. Мы съ вами будемъ лучше разговаривать о чемъ-нибудь болѣе понятномъ.

Бондесенъ. Напримѣръ, о томъ, что я близокъ къ тому, чтобы сдѣлать вамъ признаніе, сударыня.

Фру Карено. Ахъ, нѣтъ; вы этого не должны. Говоритъ намѣренно громко. Вы не должны дѣлать признанія.

Бондесенъ. Но это только…

Фру Карено, улыбаясь. Фу, стыдитесь; отодвиньтесь-ка немного.

Бондесенъ. Вы меня не поняли; это очень невинное признаніе.

Фру Карено. Правда?

Бондесенъ. Я хотѣлъ вамъ сознаться, что я васъ тоже не совсѣмъ хорошо понимаю. Не больше, чѣмъ Іервена. Въ васъ есть что-то, что поражало меня все время, пока мы разговаривали.

Фру Карено. Да?

Бондесенъ. Когда вы смѣетесь и веселы, вы становитесь совсѣмъ, совсѣмъ молоденькой…

Фру Карено. Ну?

Бондесенъ. Но иногда вы точно задумываетесь о чемъ-то, и тогда вы такъ странно оглядываетесь… по всей комнатѣ. Я не знаю, чего вы ищете взглядомъ…

Фру Карено внимательно. Дальше!

Бондесенъ. Да, и тогда вы словно готовы заплакать.

Фру Карено сидитъ неподвижно, взволнованно встаетъ и отходитъ.

Фрэкенъ къ Іервену. Ты усталъ, Карстенъ?

Iepвенъ покачиваетъ головой.

Фрэкенъ. Ты очень блѣденъ.

Iepвенъ качаетъ головой.

Карено обнимаетъ жену. Ну, Элина, о чемъ ты замечталась?

Фру Карено коротко. Ни о чемъ. Идетъ назадъ къ Бондесену, принуждая себя. Нѣтъ, вы не должны больше такъ говорить, я ушла въ уголъ и покатывалась отъ смѣха надъ этимъ.

Бондесенъ. Жаль, что не здѣсь.

Фру Карено. Почему это?

Бондесенъ. Я бы увидѣлъ ваши бѣлые зубки.

Фру Kapено, улыбаясь. Вы находите, что у меня такіе бѣлые зубы?

Iepвенъ. Я знаю, что ты задумалъ, Карено. Ты хочешь отвести въ сторону Бондесена и спросить, что со мной сегодня вечеромъ. Не пьянъ ли я попросту.

Карено остался стоять. Нѣтъ, я никогда и не…

Іервенъ. Я ничего не пилъ, я только разгорячился.

Карено. Но, милый, никто и не думаетъ, что ты пьянъ.

Iepвенъ, улыбаясь. Конечно, нѣтъ. Разумѣется. Подойди же, старый дружище, и поговоримъ. Выходитъ, что ты не хочешь побесѣдовать со мной, мнѣ такъ кажется.

Карено идетъ къ нему, смѣется. Я не хочу?.. Послушайте, господинъ Бондесенъ, — не выпилъ ли онъ, дѣйствительно, немножко?

Іервенъ. Ни капли. Но видишь, я такъ страшно радъ. Такъ безконечно счастливъ.

Карено. Мнѣ этого не кажется. Хотя тебѣ не отъ чего, собственно, печалиться.

Іервенъ. Конечно, нѣтъ. Впрочемъ, не будемъ говорить объ этомъ… Что, профессоръ Гиллингъ не пытался вчера совратить тебя немножко?

Карено, улыбаясь. Онъ давалъ мнѣ хорошіе совѣты. Парочку добрыхъ совѣтовъ, какъ онъ выразился.

Іервенъ. Да, я знаю добрые совѣты профессора Гиллинга. Если онъ съ ними является, то только затѣмъ, чтобы поколебать въ другомъ то или другое хорошее намѣреніе. Вотъ и все.

Карено. Слышишь, Элина, Іервенъ думаетъ то же, что и я.

Іервенъ возбужденно. Вообразить, что этого человѣка раздули въ человѣка одухотвореннаго! Онъ роется и вычитываетъ разныя полезныя книги и говоритъ: "Вотъ это превосходно; отсюда можно почерпнуть много разумнаго". А когда онъ напишетъ книгу, то говоритъ: "Изъ какой еще книги могу я почерпнуть что-нибудь разумное?" И онъ читаетъ слѣдующую… Нѣтъ, одухотворенность — не прилежаніе. Одухотворенность — это искра, это Богъ.

Фрэкенъ восторженно. Слушайте, какъ онъ сказалъ! Искра! Богъ!

Бондесенъ. Ты несправедливъ къ профессору Гиллингу. Онъ и за границей составилъ себѣ громкое имя.

Іервенъ. Совершенно вѣрно. То-есть громкаго имени у него нѣтъ. Смотритъ на Бондесена. Да ты-то что, чортъ возьми, въ этомъ понимаешь?

Фру Карено, качая головой. Опять онъ ругается.

Бондесенъ. Я не держусь съ нимъ однихъ взглядовъ, въ политикѣ, разумѣется. Но мнѣ часто приходилось упоминать о немъ въ газетѣ. Напримѣръ, когда онъ женился во второй разъ, я сообщилъ заранѣе о мѣстѣ и времени бракосочетанія. Такъ что, когда молодые вышли изъ магистрата, ихъ уже ждала и привѣтствовала довольно большая толпа народа. О, да, все-таки профессору Гиллингу мы кое-чѣмъ да обязаны.

Іервенъ смотритъ на Карено и улыбается. Онъ такъ дѣйствительно думаетъ; я убѣжденъ, онъ такъ думаетъ.

Фру Карено къ Бондесену. Это было очень мило съ вашей стороны. Публика дѣйствительно стояла и привѣтствовала ихъ?

Бондесенъ. Да. Потому что профессоръ Гиллингъ всѣмъ извѣстенъ.