Светлана Абакумова - Я не хочу, чтобы люди унывали. Сборник рассказов, сказок, пьес, сценариев, статей Страница 9

Василий Николаевич сказал Агнии неправду, что у него всего трое детей, младший – народившийся младенчик. Но у Адриановского была еще старшая дочь, Евгения, пятнадцати лет. Жила она на квартире, училась в 9 классе школы-десятилетки в другом селе.

Отец дочери строго наказал: после 9-го класса иди, работай, сама устраивайся, – домой не приезжай. Вот каково это девушке в 15 лет понять, что она лишняя?

Бабушка Ага, когда узнала про Женю – приехала к ней и уговаривала вернуться домой, окончить 10-й класс. Но та помнила наказ отца и не поехала, побоялась. …Работы она сама не смогла найти, перед войной была безработица, отчаивалась девочка не знала, как жить. Но наша Ага, новая мама Жени, которая старше падчерицы на 5 лет, упала начальнице Районо в ножки, чтобы устроить девушку на работу. И Женю отправили на краткосрочные курсы учителей младших классов. Дали направление и на учебу, и на работу: вот что мачеха выхлопотала!

Через 5 месяцев – сразу после курсов, Женечка стала учительницей в начальной школе, как и Агния Ивановна.

Помни и не забывай. …Когда в семье родился пятый ребенок, Василий Николаевич вызвал православного батюшку на дом и тайно окрестил всех детей сразу. Слух об этом дошел до начальства и его выгнали с работы. Они поспешно бежали из Талицкого района в Каменский, на новое место, боясь репрессий. Ехали с детьми на двух подводах, оставив дом, утварь, огород и большую часть вещей в Луговой. С ними ехала нянька- подросток, которая на новом месте жить не захотела, покончив с собой у реки, на ветке дерева.

Дети, и мать моя, запомнили это на всю жизнь. Провели следствие, говорили, что девочка тронулась умом.

…учителей не хватало, и Мосинский сельсовет предложил Адриановским место плюс красивый кирпичный дом, построенный земством для учителей еще до революции.

Я там бывала до семи своих лет. Там мы все жили, не тужили, тетки, дядья, бабушка, я – у леса на опушке, на горушке над рекой Каменкой. Жили вплоть до 1970-х годов, на улице с тополями и черемухой. Потом какой-то мудак из власти решил укрупнить деревни нашей родины, и ввел практику уничтожения «бесперспективных деревень», вот и Мосино обезлюдело. Люди съехали с горы на правый берег реки, в деревню Копырина, а дома заброшенные ушлые люди разобрали на кирпич и бревна. Баба Ага, уже без мужа, в одиночестве забоялась жить у леса и тоже купила домик через реку. Дом поменьше, зато огород побольше. И речка так близко.

Каменку, речку, при мне, в верховьях перегородили плотиной, чтоб сделать пруд для карпов, и речка сильно обмелела… Купаться взрослым можно, ползая на животе и сидя на корточках. Стала река неглубокой, по колено. Но рыбка водилась. Ловилась. Дядя Слава, средний сын бабы Аги, когда потерял свою квартиру в Каменске из-за пьянки, отписав ее с пьяных шар жуликам (а с квартирой от него ушла и жена с детьми), снова приехал в деревню жить, в дом бабы Аги, стал работать сторожем на плотине. Ему дали коня, на нем он объезжал владения, охраняя пруд от незаконного лова карпов.

Потом семью нашу большую настигли черные беды. Первой умерла в 7 лет моя сестренка Наталка – единственная дочь тети Нины, старшей дочери Адриановских. Потом родился больным сын у Ии, инвалид детства. Потом младшего сына бабушки, Валерушку, скинули с поезда контролеры, то ли в драке, то ли за безбилетный проезд на электричке из города в пригород. И мы все поехали его хоронить. Мы с мамой и с тетей Ией сели в поезд на жд вокзале Свердловска, там уже сидели все каменские, тетя Люба с дядей Иваном, Вася с женой и Слава. Станислав, чтобы поехать хоронить младшего брата в Пермь, продал своего коня, потому что денег катастрофически не было.

Валерушку привезли из морга и поставили в гробу на лавочку у подъезда. Были две его жены, обе бывшие, Валера был высокий симпатичный парень, про детей не помню. Старший брат Вася в гробу закрыл ему выбитый глаз черной пуговицей. Слов не говорили. Закрыли гроб и повезли на кладбище. На пермское кладбище.

…

Бабушка говорила, что в партию коммунистов она не вступила, потому что «злодей Сталин» расстрелял всех ее друзей, сельскую интеллигенцию, учителей, врачей, агрономов. Она говорила об этом без страха тогда, когда еще в помине не было перестройки и всякой такой горбачевской гласности. Говорила мне, ребенку, чтобы я запомнила на всю жизнь. Я запомнила, про Сталина всё запомнила.

И ее муж по жизни боялся репрессий, боялся, что и за ним придут из органов, потому что он из семьи священнослужителей. Страх репрессий оставался и после войны. Дед умер рано, до срока, – да и то сказать, он был старше бабушки на 18 лет.

…

Все ж любовь всё превозмогает. В конце 70-х, начале 80-х я ходила по деревне в клешах с бахромой, и бабушка бранилась на меня из-за такой одежды, но все идеологические разногласия нам не мешали понимать друг друга. У нее вместо икон висел портрет Брежнева, Баба Ага считала его красивым, умным: я смотреть на него не могла, даже через силу. В чулане мною были развешаны портреты рок-музыкантов, (провисели долго), и надпись «Щит и меч! Честь или смерть!» еще вроде бы сохранилась. Странно это сейчас читать, все ж я девочкой была, а не парнем.

Еще вспомню из глубокого детства огородного: в 5 лет я носила красивую фуражку погранцов, с кокардой, и дембельский зеленый френч дяди Васи (по колено он мне был). Мамин брат Вася как раз пришел из армии, с острова Даманского.

На груди моей сверкал, помазанный клеем, вырезанный из открытки ко дню Победы, орден Победы. Автомат из дерева, крашенный черной акварелью, я таскала за плечом, маршируя по огороду. Вот в этом раннем детстве я мечтала пойти в армию солдатом, и почему детей в армию не берут (ведь потом охотка пропадет!)

Но не срослось.

Помню еще, с кузиной Светкой Болтик, мы сорганизовались жарить бобы в самодельном камине, сделанном из серых камней в шалаше, в центре огорода. А бабушка, заметив дымок, быстро прибежала к нам с руганью, затушила огонь, за ухо схватив меня, притащила в дом и в срочном порядке отправила домой, в Свердловск, прочь из Мосино. Очень рассердилась, что мы дом спалим и огород, – жара стояла июльская, сухотень.

Может, поэтому я в детстве собиралась сделать революцию против угнетения детей взрослыми. И все взрослые надо мной ржали (а бабушка мне об этом напомнила в 38 лет, да и моему сынку рассказала). Но вот я о подготовке революции совсем не помню!

Что-то мне, видимо, помешало, а сейчас уже и поздно – пора думать о революции в экологии. Мой сын, когда слушал от прабабки эту историю, падал со стула со смеха. На бис слушал и на бис падал. Хорошо, что не с полатей. Он валялся на полатях днем, рано не вставал, спал до двух, как и я дитя асфальта, дитя города, как и я. Городские и деревенские люди сильно различаются!

В деревне жизнь правильно идет, у хороших людей. А я не стала учительницей в деревне: хотя, Галя звала меня в Клевакино преподавать и обещала всё устроить, де у них учителей по языку и истории не хватает.

Я ж стала художником и режиссером.

О Гале. Подруга детства моего познакомилась на танцах с парнем приезжим, шефами с Качканарского ГОКа, что приезжали по разнарядке урожай убирать (было в советское время такое правило – шефствовать над селом). Вышла замуж за этого парня, сменив фамилию Соколова – на Баранову. Но после 6 лет жизни в Качканаре в замужестве, вернулась-таки обратно в родную деревню врачом, сменив на этом посту свою мать-фельдшера… Гале не пожилось с мужем, она говорила, что он был жесток с нею. Но она долго не уезжала (жалко подушек и перин, жалко приданое бросить).

Дома Галину назначили заведующей Клевакинской больницы и дали в Клевакино квартиру. Эти деревни близко друг от друга, простым глазом видать. Живет она, должно быть, в Клевакино. Галин сын Андрей вырос, он – дока по автослесарному делу, у него дом, гараж, машины и мотоцикл. Галин папа, комбайнер Коля Соколов перенес тяжелый инсульт, потом второй, он и мама Аля ушли в мир иной и похоронены на общем Мосинском кладбище, где и мой дед похоронен и баба Ася-Соф. Школу старинную с садом купил новый русский и сделал из нее баню-сауну, его Галина Димкой кличет. Детей там не хватало для комплекта и школу закрыли, после того, как деревню Мосина признали бесперспективной.

…Дом-избушка без бабы Аги в Копырино опустел. Бабушки не стало 30 июля 2004 года.

Похоронена она в Перми, на Северном кладбище, где живет четверо ее детей, пятеро внуков и много правнуков. Там она обычно зимовала, на лето возвращаясь в деревню. Остальные потомки жили и живут в Каменске и в Екатеринбурге.

Бабушка скопила на похороны свои столько денег, что и на сорок дней осталось, и на памятник хватило (она постаралась так сделать, чтобы детям своим не доставлять неудобств). Вот такой был ее характер.