Иоганн Гете - Внебрачная дочь Страница 9

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Герцог. Секретарь.

Проклятый свет! Постылый голос жизни!Он мне твердит, что существует мир,А в нем и я… Все выжжено, мертво,Обращено в пустыню, в груду пепла,В толченый щебень безвозвратных дней.

О, если б все, кто в этот горький часС тобою делят скорбь твою, могли быВзять на себя толику мук безмерных,Тебе бы легче стало на душе.

Любовь и боль утраты неделимы,Как неделима вечность. Я постиг,Познал сполна, как неизбывно гореТех, кто утратил все, чем дорожил.К чему, скажи, вся эта позолотаИ роскошь красок шелковых шпалер?Они не устают напоминатьМне о былом — еще вчерашнем! — счастьеСвоим парадным блеском. ЗатянитеВсе залы и покои черным крепом!Чтоб и вокруг меня зияла тьмаБездонной ночи, как в душе моей.

О, если бы то многое, чем тыЕще богат, тебе казалось чем-то!

Мой дом — холодный морок без души,Она была его живой душою!Я, просыпаясь, видел пред собойМанящий образ дочери любимой.Здесь от нее я письма получал,В которых ум игриво вторит чувствам.

Она сыздетства обладала даромИ в звонких рифмах мысли выражать.

Мечта с ней вскоре свидеться смягчалаЧреду моих мучительных забот.

Случалось, что, прервав докучный труд,Ты мчался к ней на борзом скакуне,Как юноша на тайное свиданье.

Не сравнивай мгновенный пыл юнца,Перегорающий в обьятьях страсти,С отцовским чувством, с нежным восхищеньемСледящего за тем, как детский ликПриобретает прелесть четких линий,Как зреют чувства и взрослеет ум.Страсть юноши живет насущным счастьем,Грядущее принадлежит отцу:Его владенья — радужные далиИ пышный всход посеянных семян.

О, горе! Эту радужную дальИ всходы юных сил ты потерял.

Как? Потерял?.. Заговорив о ней,Забылся я… вдруг счел ее живою…Но нет! Я потерял ее. Ты прав,Несчастный! Все вокруг твердят одно;«Ее ты потерял!» Так хлыньте, слезы!Размойте стены моего дворца,Который столько выстоял невзгод!Мне ненавистен уцелевший мир,Все, что кичится прочностью своей!Мне любо то, что рушит и крушит,Вы, реки, затопите берега!Разверзни пасти, грозный океан,И поглоти корабль, людей и груз!Нагряньте, орды яростных врагов,И громоздите смерть — над трупом труп!Пусть молнии с безоблачных небесУдарят в главы башен и церквей,Порушат и сожгут их, и пожарПусть гонят в тесных улиц лабиринт —Да так, чтоб я, под плач толпы надрывный,Мог примириться с участью своей.

Нежданное несчастие тебяВ бездонное отчаянье повергло.

Нежданное? Нет! я был упрежден:В моих руках посланец горних сил,Поправши смерть, вернул ее к живущимИ показал мне — походя, но зримо —Ужасное, что совершилось днесь.Тогда-то я и должен был излитьСвой гнев на дочь за веру в неподвластностьЕе ни смерти, ни увечьям; твердоЕй запретить взлетать крылатой птицейНад буйною рекой, сквозь сеть листвыНа гребни гор и выступы утеса.

Ты знал, отвага сходит многим с рук,С чего бы ты несчастье мог предвидеть?

Несчастье я предчувствовал в тот час,Когда в последний раз — увы! в последний —Я роковое слово произнес,Которым омрачен мой страдный путь…О, если б я хотя бы только разС ней свиделся, быть может, я отвел быНесчастье это, убедил ее,Хоть помня об отце, себя беречь,Уговорил бы бешеной ездеНе предаваться больше так бездумно.Но встретиться мне с нею не пришлось,И я утратил милое дитя!Нет, нет ее… Та призрачная смертьЛишь приумножила ее отвагу!И не было кому ее унять!С наставницей она уж не считалась…Каким рукам я клад доверил мой?Услужливым рукам неумной бабы!Да, дочь не знала над собою власти,Способной направлять ее шагиРазумно к предназначенной ей цели.Ей предоставили свободу: всё,Что в ум взбредет, дерзать и совершать…Я это видел, но не сознавал,Что верить этой женщине нельзя.

Не осуждай, злосчастную, ее!Объята горем, скорбная, онаБог весть где бродит. Ибо кто дерзнетВзглянуть в глаза тебе и в них прочестьХотя бы тень немого осужденья.

Дай мне винить других несправедливо,Иначе сам себя я размозжу!Вина — на мне! Уж мне ль того не знать?Кто, как не я, безумною затеейНавлек погибель на ее главу?Во всем ее хотел я видеть первой,И рок мою гордыню покарал.В седле кто мог идти в сравненье с ней?Кто правил тверже резвыми конями?Когда она ныряла в бурных хлябях,Казалось, Галатея ожила.Я думал, в смелых играх закалясь,Она снесет опасности любые…Но грянул гром! Ее постигла смерть.

К безвременной кончине привелоЕе высокое сознанье долга.

Какой там долг?

                              Я огорчу тебяЕе поступком детски благородным:Друг и наставник ранних лет ееЖивет вблизи от города, в посаде,Больной, в унынье впавший нелюдим.Она одна была его отрадойИ встречи с ним себе вменила в долг.Ее отлучкам частым мы сочлиЗа благо воспрепятствовать. ТогдаОна прогулок утренних часыИспользовать решила для свиданийС несчастным старцем, быстрою ездойПо горным тропам скрадывая время,Был в эту тайну ею посвященЛишь конюх юный, ей коня седлавший.Все это лишь догадки наши: онТакже, как та, злосчастная, бежал,Гонимый страхом. Их и след простыл.

Счастливые! Они бояться могут!Их жалость к ней и к бедному отцу,Все потерявшему, снедает трусость:Минует гнев, и с ним пройдет печаль,А у меня — ни страха, ни надежд!Я все готов услышать. СообщайПодробности любые! Всё снесу.

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Герцог. Секретарь. Священник.

В предвиденье желанья твоегоЯ задержал в прихожей человека,Подавленного участью твоей.Он — тот священник добрый, кто из рукНещадной смерти дочь твою приялИ, убедясь, что врач ей не поможет,Ее с сырой землею обручил.

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Герцог. Священник.

Желание предстать перед тобой,Великий муж, питал я с давних пор.Мечта моя сбылась. Увы! в безмерноТяжелый час разлуки с незабвенной.

Ты мне желанен, вестник нежеланный!Ее ты видел, и последний взорТускнеющий ее постиг душой,Последние слова ее услышалИ жалобный предсмертный стон ее.Скажи, что удалось ей прошептать?Отца хоть — вспомнила? Из уст ееТы мне принес последнее прости?

Желанен нам посланец нежеланный,Покуда он молчит, дает просторНадеждам и благим предположеньям.Возговоривший, он отвратен нам.

Молчать? Зачем? Что можешь ты прибавитьК тому, что мне известно? — Умерла!В глухом гробу — ни слез, ни воздыханий,Ее страданиям пришел конец,Черед моим настал. Возговори!

Смерть — всем положенный предел. Его жеИ дочь твоя — увы нам! — не избегла.А как она ушла из жизни в вечность,Сокроет холм могильный от тебя.Не всем из нас нетрудный переходВ немое царство теней уготован;Иным пройти горнило тяжких мук,Увечий и ранений суждено.

Она страдала?

                          Тяжко, но не долго.

И все же был такой предсмертный миг,Когда она о помощи взывала! А я?А я — где был? Каким трудом,Какой забавой был я увлечен?Ничто не возвещало об ужасномВ тот миг, когда лишился я всего.Ни крика я не слышал, ни бедыНе чуял, сокрушившей жизнь мою!Общенье близких душ на расстоянье —Пустая басня. Тупо пригвожденК насущной жизни, чует человекЛишь близкую усладу или боль,И даже любящим помехой даль.

Сколь ни могуче слово, сознаю;Словами страстотерпца не утешить.

Слова нас чаще ранят, чем целят,И повтореньем сетований гореНапрасно тщится счастье воскресить.Так не нашлось ни мудрых рук, ни средствРазжечь заглохшую в ней искру жизни?Что ты испробовал, предпринял чтоЕе спасти? Я верю, ты из тех,Чей разум бодр и ясен.

                                         Ни над чемЗдесь разуму трудиться не пришлось.

Ужель приговорен я потерятьЕе бесследно? Дай мне скорбь своюУтишить новой скорбью! Дай останкиЕе сберечь. Пойдем к ней! Где она?

В моей часовне пышный саркофагЕе стоит вблизи от алтаряЗа золотой решеткою. ПокаЯ жив, молиться буду ежедневно.

Пойдем! Веди меня туда. Пусть с намиПоедет лучший из моих врачей,Попробуем от тленья упастиЗемной покров. Пусть мертвою водой,Настоянной на аравийских травах,Мы атомы спасем, что эту плотьБожественную дивно составляли,Распаду их свершиться не дадим.

Что я скажу? Как от тебя я скроюУжасное? Разъята красота!А это и чужому видеть страшно,Тем более тебе, отцу… Нет, нет!Избави бог! О том не смей и думать!

Какая пытка мне грозит еще?

Дай мне молчать! Дабы моим рассказомНе оскорбить сердец, ее любивших.Дай скрыть от всех, как, свергнувшись, онаСквозь заросли, о ребра скал нещадныхРазбившаяся, с рассеченным лбомК ногам моим свалилась бездыханно.Вот тут-то я, слезами обливаясь,Благословил тот день, когда пред богомОтрекся я от счастья быть отцом.

О да! Отцом ты не был. Знаю, тыПринадлежишь к постылым себялюбцам,Что жизнь свою в бесплодии влачат,От мира отрешившись. Прочь! Твой видОтвратен мне!

                           Другого я не ждал!Кто благосклонен к вестнику такому…

Прости меня! Останься! Ты не зналВосторгов — лицезреть лицо дитяти,В котором ты повторно ожил вновь.Тебе случалось это наблюдать?О, если бы случалось! Образ той,Которая и мне и всем на радостьБыла живым единством чудных черт,Ты не решился бы порвать на частиИ памяти б ее не осквернил.

Что ж делать мне прикажешь? ПовестиТебя ко гробу, чуждыми слезамиПолитому, когда я рухлый прах,Собравши в раку, тленью предавал?

Молчи, бесчувственный! Ты боль моюНе врачевать пришел, а приумножить!Увы! Слепые силы естества,Лишенные главенствованья духа,В борьбе друг с другом рушат красоту.В былые дни восторг отца виталНад неустанным таинством творенья.И вдруг: все замерло, и скорбный взорВ отчаянье распад и тленье видит.

Что свет и воздух хрупко возвели,То на́прочно хранит безмолвный гроб.

Как мудр обычай был великих древних;Неспешно сотворенное природойБожественное тело в час, когдаДух зиждущий его навек покинет,Без промедленья предавать огню.И если пламя сотней языковВзвивалось к небу и, меж туч и дыма,Плыло, крылам орлиным уподобясь,Тут высыхали слезы, бодрый взорРодных и близких, устремляясь ввысь,Следил, как новый бог вступает в мирЗаоблачных просторов олимпийских.Сбери в сосуд, из золота литой,Новопреставленной священный прах,Чтоб я осиротелыми рукамиХоть что-то ухватил, что́ я прижатьК груди бы мог, нетерпеливо ждущейХотя бы этих горестных объятий.

Излишней скорбью обостряешь боль.

Нет, вносишь свет в кромешный мрак страданья.О, если б я принес хоть горстку пеплаВ котомке, как паломник многогрешный,Босой, в слезах, дорогой утомлен,К полянке той, где мы тогда расстались.Там — мертвою — ее держал в руках яИ там же преисполнился надеждой,Что мне удастся удержать ееЗдесь, на земле. Но нет! Ее не стало.Вот где я мог бы скорбь увековечить!В дни радости я думал Храм спасеньяЧудесного воздвигнуть здесь. ХудожникУже наметил мудрою рукой,Где проложить тропинки и дорожкиСквозь лес, вкруг скал. Уже обкатан круг,Где наш король к груди ее прижал,Все было предусмотрено с любовью,Но начатого руки не продолжат;Все прервано, как план моих реформ.Но памятник я все ж воздвигну там,Из грузных, необтесанных камней,Чтоб вновь и вновь паломничать туда.В кремнистом царстве, сам окаменелый,Там буду жить, пока следы былогоВеликолепья не разрушит времяИ, сер и сир, не рухнет замок мой.Пусть порастет травой заветный круг,Деревья сучья с встречными скрестят,Берез плакучих ветви в грунт врастут,Кустарник превратится в лес мачтовый,Лохматый мох прильнет к стволам дубов!Что мне до времени? Ее уж нет,Чьим ростом исчислять привык я годы.

Бежать таинственных приманок жизни,В бесплодное уйти уединеньеВозможно ль человеку, кто привыкРазумным предаваться увлеченьям;Тем более, когда нежданный мракТяжелым грузом на тебя налег?Прочь, с быстротою взмахов орлих крыльев,Отсюда — в чужедальные края,Калейдоскопом мира насладиться!

Что делать в чужедальней мне стране,Когда ее со мною там не будет,Единственной услады глаз моих?Что мне холмы и реки, дол и лес,И эти скалы в их докучной смене,Когда они одно твердят: а гдеОна, кого напрасно ищешь всюду?К чему мне эта роскошь естества,Росы алмазы и морская ширь,Глаголющие: ты ее утратил!

Но сколько же откроется глазам!

Лишь юный взор сумел бы мне вернутьПрироды пренебрегнутую прелесть,Когда мое былое изумленьеИз детских уст нежданно прозвучит.Вот почему мечтал я города,Леса, поля, все реки королевстваОбъездить с ней — вплоть до морских границ,Чтоб взор ее, впивающий безбрежность,С безбрежною любовью наблюдать.

Поскольку ты и в дни безбедной жизни,Великий муж, не предавался негеБезделия, а ревностно служил,У трона стоя, многим сотням тысяч,Усугубив достоинство породыСвоей высоким званьем «человек»,Взываю вкупе я со всем народомК тебе: мужайся! Предоставь другимУнынье, изнурившее тебя!Трудом, радением о благе общемПомеркшей жизни мощь ее верни!

О, как пуста и как постыла жизнь,Когда она проходит в тусклой сменеТревог, трудов и сызнова тревог,И не предвидишь вожделенной цели.В ней только я и видел эту цельИ радовался, ей гнездо свивая,Житейский рай, укромный уголок.Тем я и счастлив был, доступный всем,Помочь готовый делом и советом.Ее отец им дорог, думал я.Они мне благодарны. Как же имНе полюбить и дочь мою родную!

Для томной грусти время истекло!Совсем другие ждут тебя заботы!Дерзнуть о них напомнить мне, слугеНичтожному? В дни общего разбродаВсе взоры на тебя обращены,В тебе лишь видят силу и оплот.

Лишь тот, кто счастлив, силой наделен.

Твои сомненья породила больИзраненного сердца твоего,Но мне она вменяет в долг — тебеВсе высказать, как перед ликом бога;Сказать, что гнев в низах кипит ключом,А власть в верхах, чуть что, бессильно рухнет.Немногим это ясно. Но тебеКуда виднее, чем толпе бесправной.Без угрызений совести возьмиКормило власти в руки! Буря зреет!О родине радея, боль утратыСмири! Иначе тысячи отцовСвоих детей безвременно лишатсяИ тысячи детей отцов своихУтратят. Плач надрывный матерейУ гулких врат узилищ не умолкнет…О, принеси — как жертву на алтарьОтечества — своих мучений бремя!И все, кого спасти тебе удастся,К груди твоей отеческой прильнут.

Не призывай из мрачных тайниковТолпы ужасных призраков, которыхЛишь дочь моя умела изгонятьОдной лишь ей дарованною властью.Нет больше нежной силы, что моиЗаботы в сон блаженный погружала!Действительность своим тяжелым грузомМеня грозится раздавить! Прочь, прочь!Скорее бы покинуть этот мир!И если мне не лжет твоя одежда,Веди меня в укромный монастырь,В монашескую келью. Там, в тишиБезмолвного затвора, дай покорноРазлуки мне дождаться с бренной жизнью.

Сан не велит препятствовать тебе!И все же я сказать тебе дерзну:Ни в гроб ложиться, ни скорбеть над гробомНе должен доброчестный человек.Он замыкается в себе и в сердце,Дивясь тому, потерянное сыщет.

Все то, чем обладал ты, никогдаДо гробовой доски нас не покинет.Сколь бы ни длилось время, день за днем,Ты чувствуешь всегда отъятый член,Недостающий телу. В этом — мука!Кто жизнь разъятую спаять сумеет?Умершую — кто возвратит мне?

                                                        Дух!Дух человеческий, что всем владеет,Чем истинно он некогда владел.Так будет жить Евгения твояВ душе твоей. Та, что тебя училаВновь видеть божий мир и жизнь твоюОт скверны защищала, нам грозящейСо всех сторон, покуда мир стоит.По-прежнему она — надежный щит:Ее безгрешности священный светПогасит ложный блеск мирских соблазнов.Исполнись дивной силою ее,Тем приобщив ее к извечной жизни,Которой не порушить никому!

Дай мне развеять морок тяжких дум,Порвать тенеты смерти! Да воскреснетИ воцарится в сердце навсегдаТвой образ, вечно юный, неизменный!Пусть воссиявший свет твоих очейМне неустанно светит. Предо мнойИди, куда б ни шел я. УкажиМне верный путь сквозь терний лабиринт!Нелживый сон, стоишь ты предо мной,Какой была и будешь. БожествоЗадумало тебя как совершенство,И совершенством в вечности пределВступила ты, со мной не разлучаясь.

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ