Неустановленный автор - Шелковый фонарь Страница 9

Первый сосед. Мы, господин, пришли проведать вас… по поручению соседей.

Синдзабуро. Благодарю от всей души.

Парикмахерша. Сегодня ведь седьмая ночь… Вот мы и хотели на вас посмотреть… вдруг что случится.

Сосед толкает ее в бок, она смущенно смолкает.

Первый сосед. Мы все беспокоимся о вашем здоровье, господин. Ведь вы с самой весны хвораете и хвораете!

Второй сосед. Мы только о вас и говорим.

Синдзабуро. Благодарю еще раз. Я знаю, как вы добры ко мне. Ведь мы уже столько лет соседи.

Первый сосед. Как же – еще со времен вашего прадеда… Уж какое поколение пошло.

Парикмахерша. Всегда вашего покойного батюшку вспоминаем…

Второй сосед. Мы так беспокоимся о вашем здоровье.

Синдзабуро. Спасибо, но теперь тревожиться нечего. Я почти здоров… Осталась, как вы знаете, одна лишь ночь! Даст бог, все кончится благополучно.

Парикмахерша. Дай бог!

Молодой сосед (нерешительно). Господин, а она…

Его одергивают, и он замолкает.

Пер вый сосед. Вы бы потом поехали куда-нибудь…

Синдзабуро. Да я и сам так думаю… Пройдет эта ночь – и я уеду отсюда.

Парикмахерша. Вот как! И надолго?

Синдзабуро (улыбаясь). Пока еще и сам не знаю.

Второй сосед. Не пора ли нам? Господин, пожалуй, утомился.

Первый сосед. Да, пора. По домам?

Все кивают.

Синдзабуро-сама, будьте здоровы. До свидания.

Синдзабуро. Прощайте, друзья. Спасибо!

Пришедшие выходят с поклонами. Томадзо провожает их; возвращается.

Томадзо. Ушли. А вы и впрямь устали от них?

Синдзабуро. Нет, ничего.

Томадзо. Ну, я тоже пойду.

Синдзабуро. Иди, иди!

Томадзо кланяется и уходит.

(Сидит, погруженный в задумчивость.)

Слыханы шаги, перегородки раздвигаются, и входит Юсай.

А, учитель! Как я рад вас видеть! Мне почему-то очень хотелось вас повидать, прежде чем начну читать свои заклинания. Садитесь! (Придвигает ему подушку.) Вы что-то опечалены.

Юсай. Да, Синдзабуро. Мне очень тяжело.

Синдзабуро. О, учитель, вас заботит моя судьба…

Юсай. Да… и все, что от нее зависит.

Синдзабуро. Что от нее зависит?

Юсай. Я хочу сказать: от твоей судьбы зависит и моя судьба.

Синдзабуро. Ваша? Каким образом?

Юсай. Судьба того, что составляет главную часть моего существа… мое знание… Не вера, слышишь ли, не вера, как у твоего настоятеля, но знание… моя наука.

Юсай подвигается к Синдзабуро и кладет руку ему на колени.

Синдзабуро. Именем твоего покойного отца, который доверил тебя мне… ответь правду: та женщина – дух или нет?

Синдзабуро (тихо). Не знаю.

Юсай. Как – не знаешь? Ведь ты же сам признался нам, когда мы вернулись тогда из монастыря, что она приходит к тебе каждую ночь.

Синдзабуро. Да, приходила.

Юсай. И ты не знаешь? Ведь ты же ее ласкаешь. Ты должен знать!

Синдзабуро (твердо). Нет, учитель. Я не знаю. Да, мы ласкали друг друга. И она – живая, как все женщины… совсем такая же… как самая прекрасная из женщин… И все же…

Юсай. Что?

Синдзабуро. И все же я не могу сказать твердо: она – живая.

Юсай. Но почему? Почему же?

Синдзабуро (колеблясь). Какой-то тайный голос подсказывает мне, что она – иная. (Воодушевленно.) Прекраснее всех, что живут сейчас на земле. Нет… Повторяться одно и то же никогда не может. Такой, какой была та, не будет никогда. А она ведь – та. Поэтому она, возможно, призрак, дух.

Юсай. Но разве ты не знаешь, что ходит другой слух? Будто прелестница оттуда (делает жест в сторону) поклялась при всех, что очарует тебя, проникнет к тебе и заставит себя любить. Ты это слышал?

Синдзабуро (пораженный). Нет! Мне никто не говорил.

Юсай. Да, есть такая молва. И каждый верит, чему хочет, к чему больше склонен. А я – мне надо не верить, а знать. Я хочу знать истину…

Синдзабуро. Не может быть… Это – не гейша! Я с ними знаком, но… нет, нет!

Юсай. Но почему же нет? Почему, скажи?

Синдзабуро (горячо). Это она! О-Цую! Неужели это обман? Нет, нет. Это моя дорогая О-Цую.

Юсай. Упрямец! Ты хочешь видеть в ней лишь то, что так тебе желанно.

Синдзабуро (задумавшись). А может, вы и правы… Может быть, это просто… гейша… Ведь она совсем как все. Теплое дыхание, которое чувствует мое лицо… Нежный голос, который слышат мои уши… Маленькие ручки, которые ощущают мои руки…

Юсай. И все же ты не веришь!

Синдзабуро. Нет, пожалуй, это и правда гейша… Только если это так, то почему она не приходила последние шесть ночей? Ведь смертную заклинанья отпугнуть не могут!

Юсай (подозрительно глядя на него). Синдзабуро, ты ничего от меня не скрываешь?

Синдзабуро. Нет, нет! Поверьте, клянусь вам, что я все эти шесть ночей был здесь один!

Юсай. Синдзабуро, мне кажется, что если б здесь сейчас сошлись все трое – Будда, Лао-Цзы и Конфуций,[36] – они подали бы друг другу руки. Все они говорят об одном. Чжоу-цзы раз заметил: «Суть одна, явления различны». Луна одна на небе, а отражения ее – повсюду, где есть вода: будь это море бурное, спокойный пруд… гладь чистая иль лужа мутная… Я знаю, что отражение Совершенного – на чистой глади… Так думал я до сих пор, Синдзабуро… И вдруг начинаю колебаться: так ли мутен тот родник, откуда черпает свою веру настоятель?

Синдзабуро. Я сам не знаю, дорогой учитель, где истина.

Юсай (горячо). Нет, Синдзабуро! Конфуций прав, что ничего не пишет о духах![37] Он прав. Нам не нужно говорить о них. Они – не с нами, не для нас. Быть может, они входят в круговорот великих сил. Питаются пятью стихиями. Но Совершенный велик тем, что он утверждал жизнь. Жизнь каждого в отдельности и жизнь всего человечества. Он сам – не святой, как Будда, нет! Человеку святость не нужна! Нужно совершенство. Притом совершенство в жизни, а не в монастыре. Не в молитве, не в заклинаниях… в жизни, в себе самом… И в целом человечестве. Сам совершенен – устроил свой дом. Дом свой устроил – государство стоит! Стоит государство – Вселенная в мире! Вот – золотые слова! Вот что нужно человеку! Нет, ему не надо духов!

Синдзабуро. Но если… если сами духи напоминают нам о себе?

Юсай. Пусть будет так. Пусть это возможно. Но отчего? Скажи мне, отчего все это происходит… может произойти? Не оттого ли, что, как сказал учитель Чжоу-цзы, все дело в механизме, в пружине скрытой… что в нашем веществе таится? Лишь от себя даем мы миру все… Как мы хотим. А коль ослаблен механизм – мир вторгается в нас… сквозь трещины и щели… Нет, Синдзабуро! Будь стоек. Преодолевай себя, дай лишь разуму властвовать над всем. В нем – защита от всего. И от духов…

Синдзабуро. А что если, дорогой учитель, нет радости в этом разуме, в его владычестве? А ведь нам нужна радость!

Юсай. Радость? Неразумный! А что сказал Конфуций? «Радуйтесь небу!» Ты эти слова знаешь. Радуйся вселенной. Движенью облаков, дождю и солнцу! Вот радость Совершенного.

Синдзабуро. Радость Совершенного. А мы? Мы – неразумные.

Юсай. Опять! Забыл, что сказано: «От неразумия – через мудрость – к совершенству». Иди этим путем! Будь стоек и мудр!

Синдзабуро (в волнении). Учитель дорогой! Отец дал мне жизнь и тело – вы создали мой дух. Простите, что он оказался таким слабым.

Юсай. Мужайся, сын мой! Может быть, сегодня все пройдет. И к тебе вернется здоровье духа.

Синдзабуро. Да будет так! Одна только ночь – утром мы будем радоваться.

Юсай (поднимаясь). Пойду. Пора. Будь стоек. До утра!

Синдзабуро. Прощайте!

Юсай (останавливается). До свиданья, сын мой! До утра. (Пристально смотрит на него.)

Синдзабуро. Отец мой, прощайте!

Юсай. Синдзабуро… (Напряженно вглядывается в своего питомца, тихо отступает к двери.) Прощай! (Уходит.)

Пауза.

Синдзабуро (некоторое время сидит в глубокой печали, потом встает и задвигает за Юсаем перегородки, прохаживается по комнате). Радоваться небу. Да… может быть, я и буду завтра утром радоваться небу… только в другом смысле, чем говорит учитель… Гейша! Не может быть! А вдруг – гейша? Нет… нет… Это – О-Цую-сама. А раз это она – она не может быть не духом… А вдруг это злой дух? О боже… злой дух. (Подходит к столику.) Заклинания… Пора читать. Настоятель приказал, а он друг моего отца… (Усаживается и начинает читать.)

Но боба кябаСара дораСагяраНари гуся-яТада та ята ни я да…

(Вздрагивает, испуганно оглядывается.) Она? (Прислушивается.) Как будто ее голос… (Опять принимается читать.) Что? Это ты, О-Цую? (Встает и подходит к перегородкам.) О-Цую-сама, ты? (Пауза.) Это твой голос… (В страхе.) Дух! Злой дух… (Бросается к книге и бормочет заклинания; слушает.) Она. Опять те же слова. «Синдзабуро-сама! Синдзабуро-сама! Открой! Зачем ты закрылся от меня!» (Судорожно читает заклинания.) Что ты говоришь? «Синдзабуро-сама, а где твоя клятва? Даю здесь клятву, что буду всегда любить О-Цую-сама и всегда встречать ее с любовью, когда бы она ни пришла и как бы ни мешали этому другие. Я пришла… и нам мешают. Я не хочу насильно… Открой сам… Я буду ждать, пока ты сам откроешь… Синдзабу-ро»… (Несколько секунд пребывает в неподвижности, потом в ужасе вскакивает.) Нет, нет, О-Цую-сама, я открою… я открою… (В доме слышится стук и голос Томадзо; он замирает на месте.) Там ходят. Томадзо… учитель… боже! (Бросается к столику и бормочет заклинания.)