Валентин Свенцицкий - Интеллигенция Страница 9

Вассо. Ви стойте здэсь, сама с собой говорите – я за катыхынским схожу. (Уходит.)

Пружанская. Ха, ха, ха… Вот дерзкий… (Быстро идёт в столовую.)

Сцена некоторое время пуста. Из столовой выходит Лидия Валерьяновна. Открывает рояль, не садясь, берёт несколько нот. Подходит к окну и долго смотрит в него. Входит Сергей Прокопенко. Нерешительно идёт к Лидии Валерьяновне.

Сергей Прокопенко. Лидия Валерьяновна…

Лидия Валерьяновна (вздрагивает). Ах… Как вы меня испугали…

Сергей Прокопенко. Почему вы ушли, Лидия Валерьяновна?..

Лидия Валерьяновна. Очень шумно. Я не люблю. Мне грустно делается.

Сергей Прокопенко. Я так рад, что могу поговорить с вами наедине.

Лидия Валерьяновна (удивлённо). Рады. Почему это?

Сергей Прокопенко. Сегодня такой особенный день, Лидия Валерьяновна, – сегодня всё как в сказке… И я наконец чувствую силы сказать вам о том, о чём себе говорить не решаюсь… И о чём, в другое время, никогда бы не решился сказать вам…

Лидия Валерьяновна (с возрастающим изумлением). Да что с вами, Сергей Борисович?

Сергей Прокопенко. Я хочу сказать вам, Лидия Валерьяновна, о любви…

Лидия Валерьяновна. То есть как – о любви…

Сергей Прокопенко. Я люблю вас, люблю нелепо, безумно, свято…

Лидия Валерьяновна (невольно улыбаясь). Меня? Сергей Борисович, да вы что!

Сергей Прокопенко. Смейтесь, смейтесь… Я знаю, что я смешон, жалок, отвратителен… Я достоин презрения…

Лидия Валерьяновна. Этого я не говорю. Презирать вас не за что. Отвратительного в вас тоже ничего нет. Но, право, всё это несерьёзно. И будет об этом.

Сергей Прокопенко. Несерьёзно! Нет, Лидия Валерьяновна, вы меня не поняли… Выслушайте, Лидия Валерьяновна! Вы замужем… И клянусь вам, что я никогда не осмелился думать… Я только хочу сказать вам, что в вас всё моё счастье, всё, о чём я говорю, пишу, всё, что я делаю, – в глубине души всё для вас…

Лидия Валерьяновна. Но я не понимаю, Сергей Борисович, что вы наконец хотите. Ведь вы же понимаете, что я не люблю вас. Ну что же мне делать?

Сергей Прокопенко. Сегодня такой день. И мне захотелось открыть вам свою тайну. Я хочу, чтобы вы поверили в мою чистоту и позволили любить вас.

Лидия Валерьяновна (невольно улыбаясь). А если я не позволю, вы всё равно меня не послушаетесь… Да нет, Сергей Борисович, я прямо не могу говорить об этом серьёзно…

Из прихожей в столовую проходит Вассо в пальто и в шляпе, с несколькими бутылками. Небольшая пауза.

Сергей Прокопенко. Да, не послушаюсь. Но я сгину с ваших глаз, и вы никогда больше не услышите обо мне ни слова.

Лидия Валерьяновна (сдерживая улыбку). Что же вы сделаете?

Сергей Прокопенко. Провалюсь сквозь землю.

Лидия Валерьяновна. Вот видите. Так лучше оставайтесь. Только дайте мне слово никогда больше со мной не говорить об этом.

Сергей Прокопенко. Никогда.

Лидия Валерьяновна. Никогда.

Сергей Прокопенко. А если… прорвётся…

Лидия Валерьяновна. Постарайтесь, по крайней мере.

Сергей Прокопенко. Хорошо. Я постараюсь. Я буду молчать. Но сейчас, Лидия Валерьяновна, дайте мне всё высказать… Я больше никогда не буду… Пусть это будет на прощание… Среди нас вы – точно ангел-хранитель: тихая, светлая, чистая. В вас душа тех святых русских женщин, образы которых изображали нам лучшие поэты…

Лидия Валерьяновна. Не надо… Перестаньте, Сергей Борисович, вы обещали…

Сергей Прокопенко. Только не гоните меня… Я буду молчать… Лидия Валерьяновна… Я не могу, не могу без вас! (Закрывает лицо руками.)

Лидия Валерьяновна. Сергей Борисович, это, наконец, невозможно!

Сергей Прокопенко машет рукой, идёт к двери и сталкивается с Подгорным. Андрей Евгеньевич молча смотрит на него и подходит к Лидии Валерьяновне. Сергей Прокопенко уходит.

Подгорный. Я думал, вы пошли играть. (Пристально смотрит на неё.) А вы грустная… как всегда.

Лидия Валерьяновна. Нет, что вы, Андрей Евгеньевич, мне так хорошо сегодня!

Подгорный. Значит, вы рады, что Иван Трофимович достал деньги?

Лидия Валерьяновна. Рада.

Подгорный. Значит, вы верите в это?

Лидия Валерьяновна. Верю… Я, кажется, ни во что по-настоящему не верю… Да и не я одна, никто вообще по-настоящему ни во что не верит…

Подгорный (неожиданно). Вы были когда-нибудь у меня наверху?

Лидия Валерьяновна (удивлённо). Наверху?

Подгорный. Да. В моей «башне», как зовёт её Иван Трофимович.

Лидия Валерьяновна. Нет.

Подгорный. Хотите, я расскажу вам одну удивительную историю?

Лидия Валерьяновна. Ну конечно, хочу!

Подгорный. Только вот что, я принесу вам вина, закусок – мы будем пировать здесь и разговаривать. Хорошо?

Лидия Валерьяновна. Хорошо.

Подгорный уходит. Лидия Валерьяновна садится за рояль и одной рукой берёт несколько аккордов. Подгорный возвращается с подносом, на нём вино, сыр, закуски. Лидия Валерьяновна встаёт.

Подгорный. Играйте, играйте…

Лидия Валерьяновна. Нет, после, сейчас я хочу слушать.

Идут к круглому столу.

Подгорный. Уж вы будьте за хозяйку.

Лидия Валерьяновна (принимается хозяйничать). Вам налить?

Подгорный. Немного. Так вот. Начну я издалека. Знаете ли вы, что своим признанием, что вы ни во что по-настоящему не верите, вы затронули самое моё больное место?

Лидия Валерьяновна. Да, смутно я это, пожалуй, чувствовала.

Подгорный. С самого первого дня своей сознательной жизни я только и делал, что заставлял себя во что-нибудь поверить: в литературу, в искусство, в жизнь, в народ, в прогресс… И в конце концов ничего по-настоящему не отрицаю и ни во что по-настоящему не верю…[18] Как это мучительно, вы знаете не хуже меня, я думаю… (Пьёт вино.) Я даже Священное Писание стал изучать… Вас это удивляет?

Лидия Валерьяновна. Нисколько.

Подгорный. Да. И там нашёл определение и осуждение своему душевному состоянию. Вот вам для примера несколько мест: «Блажен, кто не осуждает себя в том, что избирает…[19] Всё, что не по вере, грех»… «Человек с двоящимися мыслями не твёрд во всех путях своих»…[20] Я и все мы вообще – люди «с двоящимися мыслями», Лидия Валерьяновна: потому мы и бессильны, и нерадостны.[21] Я понял это. Но не знал и не знаю, как излечиться… Вы, может быть, подумаете, что, не веря, нечестно приниматься за такое дело, как наше.

Лидия Валерьяновна. Нет, я этого не думаю.

Подгорный. Но в том-то и дело, что иногда мне кажется, что я верю… А когда не верю, то тоже как-то не вполне, и бросить всё не хватает духу. Да кроме того, настоящий-то выход где-то смутно во мне мелькает уже… Но тут начинается моя история…

Лидия Валерьяновна. Налить ещё?

Подгорный. Нет, не надо. Вы сами что же?

Лидия Валерьяновна. После.

Подгорный. Я назвал эту историю удивительной, Лидия Валерьяновна, не потому, чтобы в ней были какие-нибудь удивительные факты, а потому… как бы это вам сказать… Если бы я был верующим человеком, я сказал бы: здесь участвовал промысел Божий… Вам не кажется смешным, что я говорю всё такие слова?.. У нас это не принято… Я только с вами и могу говорить так свободно…

Лидия Валерьяновна. Андрей Евгеньевич, да разве можно над этим смеяться? И потом… я сочувствую вам гораздо больше, чем, может быть, вы думаете.

Подгорный. Одним словом, дело в том, Лидия Валерьяновна, что ко мне наверх ходит странник…

Лидия Валерьяновна. В вашу башню?

Подгорный. Да. Однажды я пошёл далеко за город. Устал и сел на траву отдохнуть. Смотрю – идёт старик с котомкой. Поклонился и подсел ко мне. И стал говорить, как будто бы знал меня с детства. И я тоже слушал его и отвечал ему, как будто бы мы заранее уговорились о чём-то очень интимном и одним нам известном… Я узнал, что зовут его дедушка Исидор, что долгое время он был на Старом Афоне, а теперь живёт как птица небесная[22], или, по его выражению, на птичьем положении, и странствует по святым местам, по городам и сёлам. В молодости он был сначала простой крестьянин, потом богатый мясник и наконец бросил всё и поселился в монастыре. Старик просидел со мной недолго. Спросил, где я живу. И, уходя, сказал, что придёт ко мне.