Песня Безумного Садовника - Льюис Кэрролл Страница 9

Тут наш омнибус начал у сквера,

Грохоча, совершать разворот,

И в ответ я сумел разобрать только «И…» да потом

еще «… от»!

Охота на Снарка

Агония в восьми воплях

Вопль первый. Высадка на берег

«Вот где водится Снарк! – возгласил Балабон, —

Его логово тут, среди гор!»

И матросов на берег высаживал он

За ушко́, а кого – за вихор.

«Вот где водится Снарк! Не боясь, повторю:

Пусть вам духу придаст эта весть!

Вот где водится Снарк! В третий раз говорю.

То, что трижды сказал, то и есть».

Был отряд на подбор! Первым шел Билетер,

Вслед за ним: с полотенцами Банщик,

Барахольщик с багром, чтоб следить за добром,

И Козы Отставной Барабанщик.

Биллиардный Маэстро – отменный игрок –

Мог любого обчистить до нитки;

Но Банкир всю наличность убрал под замок,

Чтобы как-то уменьшить убытки.

Был меж ними Бобер, на уловки хитер,

По канве вышивал он прелестно –

И, по слухам, не раз их от гибели спас,

Но как именно спас, неизвестно.

Был там некто, забывший на суше свой зонт,

Сухари и отборный изюм,

Плащ, который был загодя отдан в ремонт,

И практически новый костюм.

Тридцать восемь тюков он на пристань привез,

И на каждом – свой номер и вес;

Но потом как-то выпустил этот вопрос

И уплыл в путешествие без.

Можно было смириться с потерей плаща,

Уповая на семь сюртуков

И три пары штиблет; но, пропажу ища,

Он забыл даже, кто он таков.

Его звали: «Эй-там» или «Как-тебя-бишь»;

Отзываться он сразу привык

И на «Вот-тебе-на», и на «Вот-тебе-шиш»,

И на всякий внушительный крик.

Ну а тем, кто любил выражаться точней,

Он под кличкой иной был знаком,

В кругу самом близком он звался «огрызком»,

В широких кругах – «дохляком».

«И умом не Сократ, и лицом не Парис, —

Отзывался о нем Балабон. —

Но зато не боится он Снарков и крыс,

Крепок волей и духом силен!»

Он с гиенами шутки себе позволял,

Взглядом пробуя их укорить,

И однажды под лапу с медведем гулял,

Чтобы как-то его подбодрить.

Он как Булочник, в сущности, взят был на борт,

Но позднее признаньем потряс,

Что умеет он печь только Базельский торт,

Но запаса к нему не запас.

Их последний матрос, хоть и выглядел пнем,

Это был интересный пенек:

Он свихнулся на Снарке, и только на нем,

Чем вниманье к себе и привлек.

Это был Браконьер, но особых манер:

Убивать он умел лишь бобров,

Что и всплыло поздней, через несколько дней,

Вдалеке от родных берегов.

И вскричал Балабон, поражен, раздражен:

«Но Бобер здесь один, а не пять!

И притом это мой, совершенно ручной,

Мне б его не хотелось терять».

И, услышав известье, смутился Бобер,

Как-то съежился сразу и скис,

И обеими лапками слезы утер,

И сказал: «Неприятный сюрприз!»

Кто-то выдвинул робко отчаянный план:

Рассадить их по двум кораблям.

Но решительно не пожелал капитан

Экипаж свой делить пополам.

«И одним кораблем управлять нелегко,

Целый день в колокольчик звеня,

А с двумя (он сказал) не уплыть далеко,

Нет уж, братцы, увольте меня!»

Билетер предложил, чтобы панцирь грудной

Раздобыл непременно Бобер

И немедленно застраховался в одной

Из надежных банкирских контор.

А Банкир, положение дел оценя,

Предложил то, что именно надо:

Договор страхованья квартир от огня

И на случай ущерба от града.

И с того злополучного часа Бобер,

Если он с Браконьером встречался,

Беспричинно грустнел, отворачивал взор

И, как девушка, скромно держался.

Вопль второй. Речь капитана

Балабона судьба им послала сама:

По осанке, по грации – лев!

Вы бы в нем заподозрили бездну ума,

В первый раз на него поглядев.

Он с собою взял в плаванье Карту Морей,

На которой земли – ни следа;

И команда, с восторгом склонившись над ней,

Дружным хором воскликнула: «Да!»

Для чего, в самом деле, полюса, параллели,

Зоны, тропики и зодиаки?

И команда в ответ: «В жизни этого нет,

Это – чисто условные знаки.

На обыденных картах – слова, острова,

Все сплелось, перепуталось – жуть!

А на нашей, как в море, одна синева,

Вот так карта – приятно взглянуть!»

Да, приятно… Но вскоре после выхода в море

Стало ясно, что их капитан

Из моряцких наук знал единственный трюк –

Балабонить на весь океан.

И когда иногда, вдохновеньем бурля,

Он кричал: «Заворачивай носом!

Носом влево, а корпусом – право руля!» –

Что прикажете делать матросам?

Доводилось им плыть и кормою вперед,

Что, по мненью бывалых людей,

Характерно в условиях жарких широт

Для снаркирующих кораблей.

И притом Балабон (говорим не в упрек)

Полагал, и уверен был даже,

Что раз надо, к примеру, ему на восток,

То и ветру, конечно, туда же.

Наконец с корабля закричали: «Земля!» –

И открылся им брег неизвестный.

Но взглянув на пейзаж, приуныл экипаж:

Всюду скалы, провалы и бездны.

И заметя броженье умов, Балабон

Произнес утешительным тоном

Каламбурчик, хранимый до черных времен:

Экипаж отвечал только стоном.

Он им рому налил своей щедрой рукой,

Рассадил, и призвал их к вниманью,

И торжественно (дергая левой щекой)

Обратился с докладом к собранью:

«Цель близка, о, сограждане! Очень близка!»

(Все поежились, как от морозу.

Впрочем, он заслужил два-три жидких хлопка,

Разливая повторную дозу.)

«Много месяцев плыли мы, много недель,

Нам бывало и мокро, и жарко,

Но нигде не видали – ни разу досель! –

Ни малейшего проблеска Снарка.

Плыли много недель, много дней и ночей,

Нам встречались и рифы, и мели;

Но желанного Снарка, отрады очей,

Созерцать не пришлось нам доселе.

Так внемлите, друзья! Вам поведаю я

Пять бесспорных и точных примет,

По которым поймете – если только найдете, —

Кто попался вам: Снарк или нет.

Разберем по порядку. На вкус он не сладкий,

Жестковат, но приятно хрустит,

Словно новый сюртук, если в талии туг, —

И слегка привиденьем разит.

Он встает очень поздно. Так поздно встает

(Важно помнить об этой примете),

Что свой утренний чай на закате он пьет,

А обедает он на рассвете.

В-третьих, с юмором плохо. Ну, как вам сказать?

Если шутку он где-то услышит,

Как жучок, цепенеет, боится понять

И четыре минуты не дышит.

Он,