Фридрих Горенштейн - На крестцах. Драматические хроники из времен царя Ивана IV Грозного Страница 90

Женщина. Что ж, то чудо Божье. (Крестится.) Бог нам, православным, в помощь! Кем же подменено то царево чадушко?

7-й. Подменили царское чадушко татарином.

5-й. Нет, когда царевича повели на казнь, то Никита Романович вырвал царевича из рук Малюты и подменил своим любимым ключником.

2-й. Так-то царь осерчал, что сын ему сказал: «Не выведешь измены из Москвы!»

1-й. А кто ж в Москве изменник? В Москве три Годунова, да все изменники!

Дворянин (сердито). Как смеешь, холоп, такие слова говорить?! Вот крикну оберегальщиков, да забьют тебя в колодки!

1-й (испуганно, кланяется). Не с мудростью я слово вымолвил, прости, государь-сударь!

Дворянин (сердито). Ты кто?

1-й. Я – Тишка, сапожный мастер, человек неученый.

5-й. Мы – люди неученые, слышали, что повествуют, а сами того не ведаем. Повествуют, что царь велел Малюте за измену голову на серебряном подносе принести, а сердце и печень псам бросить. А как дознался правды, то он, царь, рану на ноге боярина Никиты Романовича завертывает, а Скуратова к хвосту конному велел привязать и разметать по чисту полю, народу же объявить: казнь его ждет – котел с варом али кол.

Купец. Темный народ, дураки! Вы внимайте тому, что государев бирюч говорит, а от скудости своего ума не повествуйте, за то кнутобитие на торге.

2-й. Истинно так! (Крестится, уходит.)

Дворянин. То-то дураки! (Отходит с купцом.)

Купец. Был я на похоронах царевича. Его по достоянию погребли, по-царски. Погребли в церкви Михаила Архангела, украсив его тело драгоценностями, камнями, жемчугом ценой, говорят, в пятьдесят тысяч английских фунтов. Двенадцать важных особ назначаются каждую ночь стеречь его тело и сокровища, предназначенные в дар святым Ивану и Михаилу Архангелу. Однако, верно, слух идет о мятеже, что скончался сын царский Иван Иванович в Александровской слободе после четырех днев агонии, скончался, раненный отцом, государем-батюшкой, в припадке гнева. Ударил он его жезлом, рассердившись на что-то, а о причинах гибели – разноречие.

Дворянин. Государь поколол острием, что говорить сын начал о выручении Пскова. «Надо бы послать войско для выручения Пскова», – говорит. Государь назвал сына мятежником, ударил по голове жезлом. Годунов хотел удержать удар, но сам был изранен царем.

Купец. Царь-самодержец в том мятеж усмотрел.

Дворянин. Истинно так. Гнев из-за настойчивых требований царевича дать войско, чтоб сразиться с королевскими войсками.

Купец. Вот знакомый дьяк приказной, Меньшик Путятин, идет. Они-то, приказные, все дела знают. Здравствуй, Меньшик!

Меньшик. И ты, Пирог Силыч, здравствуй!

Купец Пирог. Скажи, Меньшик, как было?

Дьяк Меньшик Путятин. Было так. Когда отец-государь хвастал огромным количеством богатств и сокровищ, царевич Иван Иванович сказал: «Предпочитаю сокровищам царские доблести: мужество, с которым хоть бы имел ты того богатства более, которое ты, царь, имеешь в изобилии, я б тем не менее мог бы опустошить огнем и мечом твои владения и отнял бы большую часть царства».

Купец. То истинно мятеж. Сам ли царевич тот мятеж сделал али с боярами иными?

Дьяк Меньшик Путятин. С боярами. Бояре и именитые дворяне, собравшись во Владимире, обратились к царю с речью, прося отпустить на войну царского сына. Царь рассердился, облачился в порфиру и, надев корону, стал отказываться от власти. Они все были смущены, выдали заговорщиков.

Купец. Осерчал царь шибко.

Дьяк Меньшик Путятин. Чрезмерно осерчал. «Как смеешь ты, болван, показываться на глаза отца, задумав такую измену против меня, и ты отважился с радостью и удовольствием подстрекать народ к возмущению против меня! Не мог ты выбрать другого способа идти на войну, как только сделаться гонителем своего отца! За то, что ты не хочешь признавать своего отца царем и великим князем Всея Руси, а я являюсь для тебя отцом, и царем, и великим князем, то покажу тебе пример, чтоб другие взяли твой урок себе и не осмеливались больше делать заговоры против меня, презирать родителей и надругаться над ними в беде и невзгоде».

Купец. Грозен царь! А сын тот что?

Дьяк Меньшик Путятин. Сын испуган. Пробует оправдываться, но царь подал знак молчания палкой.

Дворянин. Истинно так. Желание сына получить войско для освобождения Пскова и приглашение сына боярами стать во главе войска государь расценил как заговор, ибо государь царь Иван Васильевич оскорблен как царь и как отец.

Купец. О царской ссоре вся земля Русская скорбит.

Посадский. Мы не скорбим.

Дворянин. Ты-то кто?

Посадский. Мы – новгородцы, народ свободный черносошного севера Новгородского, не тяглецы. Меж разгромом царем Новгорода и убийством своего сына – десять лет, а главная причина убийства – боязнь измены. То Божье наказание! Знаем мы, новгородцы, жестокости царя, знаем и жестокости царевича, видевшего, как и отец, во всем измены. Во время новгородского погрома он вместе с отцом сажал народ на колья.

Дворянин. Справедливо сажал! Все вы, новгородцы, изменники, жидовствующие, да к Литве пристать хотите. (Кричит.) Эй, оберегальщики, ухапите его! (Посадский скрывается в толпе.)

Купец. Тяжкое время переживает Русь. Враг наступает, а внутри – смута да измены.

Поп. Я, черный поп Варламище, так скажу: иноземцев во множестве на Руси английских да прочих немцев. Они и смуту с умыслом разжигают. Вон, глядите! (Проходят иностранцы.) Латыны да лютеры ходят.

Купец. Как же нам, православным, против них стоять?

Поп. В исступлении ума узрел я в Путивле видение православное: священный дьяконский чин, идущий, поющий и несущий кресты животворящие, святое Евангелие с кадилом. На другой стороне видел множество темной силы: демоны в видении черны и сильно изуверски страшны. Все то – латыны проклятые да лютеры. (Указывает на иностранцев.)

Купец. Спаси нас, Господи, и помилуй! (Крестится.) На Руси – туча темная, и правду не найти. Вижу, идут английской земли торговые люди, а с ними знакомый, Посольского приказу переводчик, иноземец Фетька Лазарев сын Короман. Взяты у меня им для Посольского приказу за заемные деньги, меду 10 пуд, 27 гривенок без четверти получено. (Кланяется.) Здоров будь, Федя Лазаревич!

Федя (кланяется в ответ). И тебе здравствуй быть, Пирог Силыч!

Купец. Скорблю о смерти благоверного царевича, а о причинах гибели – разноречия. Как было?

Федя. Подойди ближе – скажу. (Понижает голос.) Было так. В Александровской слободе, зайдя в комнату беременной жены царевича, царь Иван Васильевич за то, что она была простоволосой и не в покрыте, ударил ее в щеку. Сын пробовал заступиться. Царь бросился на него и ударил в висок. В гневе кричал царевич о трусости царя.

Купец (испуганно). Господи, спаси и помилуй! (Крестится.) Смута на Руси! (Подходят иностранцы. Среди них – папский нунций Поссевино, посол Венецианской республики Фоскарино, австрийский посол фон Бухау.)

Поссевино. Смерть наследника надломила физические силы русского царя. Я наблюдал его близко, также слышал подробности от переводчика моего Тетальди, присутствовавшего при случившемся несчастье. Существует предположение, что и государь проживет очень недолго.

Фоскарино. Что ж, мы в Европе наконец вздохнем спокойно после смерти этого умалишенного.

Фон Бухау. Русский царь – не умалишенный, а лишен душевного спокойствия, угнетаем страхом.

Поссевино. Страх – одна сторона ненормальности, иная – садизм, соединение жестокости с развратом. Говорят, эта черта воспитана его несчастным детством, но к старости она усилилась до чрезвычайных проявлений.

Фон Бухау. Я слышал, царь сейчас поехал каяться в монастырь.

Поссевино. Он и прежде каялся, когда жертвы его погибали в утонченных истязаниях, и погибали сразу сотнями, доставляя тирану удовольствие видом крови и мучений. Иногда каялся, признавая, что он разумом растлен и скотен умом, что он осквернил себя убийством, блудом и всякими злыми деяниями, что он паче мертвеца, смраднейший и гнуснейший. Но это был лишь обряд, истинно глубоко скорбит он лишь теперь, кается лишь теперь, когда в припадке гнева своей палкой убил собственного сына. Того царевича Ивана, который единственный давал ему надежду на продолжение рода и был убежденным продолжателем его политики и нравов, лишь не согласным, как эту политику проводит он, одряхлевший и трусливый отец.