Фридрих Горенштейн - На крестцах. Драматические хроники из времен царя Ивана IV Грозного Страница 92

Келарь Исидор. То богоугодное дело, государь.

Иван. Совершив такое, желаю уйти в монастырь. Кажется мне, окаянному, что я наполовину уже чернец. Тут, в Троице, в тихой келье, писать бы задуманный мной канон и молитву ангелу грозному.

Келарь Исидор. Кто тот ангел грозный?

Иван. Самый сущий вопрос – кто тот ангел грозный. Тот ангел грозный – Михаил, победитель Сатаны, тот ангел грозный – смертный ангел, к нему молитвы за усопших, архангел Михаил, предводитель небесных сил. Ему кладбищенские церкви посвящены. Он проводит человеческую душу через загробные мытарства. Он водитель душ, борец за души, ангел смерти. А признаюсь, страшусь я смерти.

Келарь Исидор. Телесной смерти не страшись, государь, душу береги. Четки перебирая, ходя и сидя, шепчи сряду шестьсот раз: «Господи Иисусе Христе, помилуй меня, грешного», а потом сряду сто раз: «Владычица моя, Богородица, помилуй меня, грешного». Кто так делает три года в среду, то в первый год веселится Христос, во второй год – Святой Дух, а в третий год – сам Бог Отец.

Царь Иван. Чую я, три года не проживу. (Плачет.) Год, два, не более. Оттого в страхе обращаюсь в каноне к ангелу Михаилу. Михаил – не только ангел смерти, приходящий за душой умершего и уводящий ее в горний Иерусалим, но также и тот ангел, во имя которого построена царская усыпальница в Московском Кремле, где положен Иван-сын, где предстоит лечь и мне самому. Царская усыпальница – Архангельский собор. И оттого хочу внести в монастыри богатые вклады.

Келарь Исидор. Государь, дар только тогда принимается Богом, когда было приношение от праведного, не грабленого имения и когда богомолец не таит в душе ни злобы, ни гнева. Сказано: «Аще кто идет ко церкви со страхом Божьим, со всем сердцем, гнева не имеет, но сияет его душа, яко солнце, и восходит молитва его яко тимьян[39]. Тогда ангел мой исходит из алтаря, нося кисть в руку своею, и знаменает его на челе, и тако почиет на нем Дух Святой».

Царь Иван. Я прошу, чтоб сыну моему Ивану была оказана особая привилегия – поминовение по неделям. По монастырям и церквам будут распределены богатые вклады на помин души царевича Ивана. После смерти благоверной царицы Анастасии Романовой я, царь Иван, отправил сюда, в Троицкий монастырь, тысячу рублев на помин души. Сумма та вдвое превышает ранее отправленное на помин души моего отца, великого князя Василия, также матери моей, великой княгини Елены. На смерть царицы Марфы отправил семьсот рублев. Ныне, на упокой души царевича Ивана – пять тысяч рублев. Такую же сумму отдаю для своего собственного поминовения, ибо готовлюсь уже к смерти. Дни мои сочтены.

Келарь Исидор. Все, государь, в помыслах Божьих. Давать в монастыри – дело спасительное. Сказано: «Что имаете потребно несите к нам, то бо все в руце Божьи влагаете».

Иван. Молись за меня, святой старец, а пока ты будешь молиться, я, окаянный, склоню свою скверную голову к твоим честным стопам. (Припадает головой к ногам молящегося келаря.) О, люди благочестивые и все племена земные! Видите – мое смертное тело на земле повержено, и вопию, греховною тоскою объят: помолитесь ангелу смертоносному обо мне! (Плачет.)

Келарь Исидор. Бог милостивый, государь! (Крестит царя.)

Иван. Иди, келарь, да не говори архимандриту, что я тут, ибо не царь я ныне, а простой кающийся грешник. (Келарь уходит. Иван молится. Входят Бельский и Нагой.)

Бельский. Вижу, государь милостивый, лицо твое просветлено.

Нагой. Душа облегчена, государь.

Иван. Други мои, будучи в состоянии глубокой душевной муки, я, царь, хочу совершить один из самых необычных в своей жизни поступков. Решил посмертно простить всех опальных бояр, изменников, казненных по моему повелению.

Нагой. Государь, не поощрит ли такое иных изменников на новые измены?

Иван. То Бог один лишь ведает. Однако решил. Не знаю, тревожит ли меня предчувствие близкой смерти, забочусь ли о спасении души своей, обремененной тяжкими грехами.

Бельский. Государь, то трезвый расчет: пытаться разом примириться с духовенством и боярством, чтоб облегчить дела нового наследника – царевича Федора. Ты, государь, как был прежде, так и ныне крепок и разумен.

Царь Иван. Так или иначе, однако я, царь, повелеваю дьякам составить подробнейшие списки всех избитых опричниками, да чтоб те списки были посланы в крупнейшие монастыри отечества вместе с большими денежными бумагами.

Бельский. То означает, государь, что на головы духовенства прольется серебряный дождь. За год-два монахи получат десятки тысяч рублев.

Иван. Да, Бельский, то оно означает.

Бельский. Государь, сия работа велика. А делались-то не при мне казни все эти, а при дяде моем Григории Лукьяныче, сиречь Малюте.

Иван. Ничего, у меня дьяки хороши, вышколенные. Мои приказные дьяки чтоб перерыли все опричные архивы для прощения. Прежде прочего – суздальские князья. Самый известный из них – покоритель Казани, князь Александр Борисович Горбатый-Шуйский.

Бельский. Он обезглавлен в первые дни опричнины. Но Шуйские существуют. Самый старший в местничестве – князь Василий Иванович Шуйский.

Царь Иван. Он честолюбив, умен, ловок, молод – немногим старше сына моего Федора.

Бельский. Государь, шпиги доносят, что высказывался о царском троне и имеет намерение добиваться царской короны.

Иван. Я уж подверг его краткой опале, затем выдал на поруки четырем младшим Шуйским.

Нагой. То слишком мягкие наказания, государь. Сыск мог бы использовать против него показания шпигов.

Бельский. Более суровому наказанию подвергнуть не посмели – земщина располагает превосходными военными силами, а опричнины не существует.

Иван. Надо примирить двор и земщину. Только тогда Федор удержит на голове корону. Подозрение продолжает мучить меня, и я с беспокойством слежу за своими знатными вассалами, которые в будущем могут претендовать на трон. Князья Репнин и Серебряный, Горбатый-Шуйский, наконец, именитый конюший Федоров мертвы, и всем им – мое прощение. Однако есть и иные, еще живущие.

Бельский. Курбскому, государь, будет ли прощение?

Иван (сердито). Нет, сей беглой ярославской собаке прощения не будет, ибо сей подпольный зверь – истинный изменник. Вы, верные мои слуги, прежние советники мои, Бельский, Нагой да Годунов, должны потщиться, чтоб скрытые мятежники в Думе и прочие лихие образины, а также латинская вера не воспользовались моей добротой и мягкостью по отношению к прежним опальным для своих поспехов.

Бельский. Государь, мы уж потщимся в твою защиту.

Иван. Тяжко мне. Сам я сокрушил свое будущее. Люблю я ездить по земле в объезды. В нынешний объезд увидел на дереве птичье гнездо. (Плачет.) Прослезился. Тяжко мне: кому уподоблюсь я? Не птицам небесным – они плодовиты, не зверям лесным – и они плодовиты, и даже не водам – и они плодовиты. Они играют волнами, в них плещется рыба. Взглянул на землю – Господи, и земле я не уподоблюсь. Вернувшись в Москву, почну советоваться с боярами, кому царствовать после меня на Русской земле, на всех городах и пределах, ибо сын мой Федор не имеет детей.

Нагой. Государь, неплодную смоковницу отсекают и выбрасывают из виноградника.

Иван. Истинно, в браке с Ириной Годуновой царевич Федор не имеет детей. Я, царь, помышлял спасти будущее династии и помышлял развести сына. Но после гибели царевича Ивана остерегаюсь на крутые меры к младшему.

Нагой. Государь милостивый, как родич царицы, готовый флевы, сиречь жилы свои, на растерзание за твою царскую особу отдать, хочу воспользоваться случаем и заметить тебе, царю, что Борис притворяется больным и удалился от царских очей.

Бельский. Видно, он, Годунов, выжидает, как повернется и не возьмет ли над тобой, грозным государем, Дума верх.

Иван. Ах, ежели он безгосударной еси человек, я, царь, сам отправлюсь в дом Бориса, чтобы убедиться, болен ли он. Ты, Нагой, пойдешь со мной. Про Думу же я помыслю. С Думой согласия нет. Мстиславские не любят Шереметьевых, и все вместе не любят Шуйских и прочее тому подобное. Для успокоения общего надобно им подкинуть пряник медовый. Опричнина зиждилась на доносах и сыске. Я, царь, пообещаю оградить знать от доносов. Надобно, чтоб по моей хартице, сиречь грамотке, Дума приняла закон о строжайшем наказании лиц, подающих ложные доносы.

Бельский. Как же, государь, без ябед сыск вести?

Иван. Сей указ ныне снарядить. А ты уж, Бельский, веди сыск по умению своему. Во всем, милые мои, потребно умение. Поскольку я сызмальства царь, то не только лишь помазан, но и знаю ремесло царское: как, когда что надо. Блюдите заветы Божии, и Бог, смиряючи нас, наказуя, приводит нас на спасенный путь. (Крестится и уходит в сопровождении Бельского и Нагого.)