Недостойная старая дама - Аллио Рене Страница 12

Все. Дальше! Дальше!

Птижан. Но это же плагиат! Неужели вы не понимаете, что это плагиат?!

Альфонс (снова усаживаясь и наливая себе виски). Да что с ним делается? Он нам весь вечер испортит! Какое ему дело? Клянусь богом, этот анархист разговаривает, будто он издатель! Плагиат!.. iСделав глоток.) Скажем лучше… (смеясь) переработка, если тебе уж так хочется.

Мадам Берт (тихо). Скажите, Альфонс, разве вы умеете водить машину?

Альфонс. Ну что вы, нет!

Окружающие смеются, и только тут до мсье Жюльена все доходит.

Мсье Жюльен. Так, значит… ты все наврал?!

Все разражаются хохотом, и даже мадам Берт не отстает от компании. Альфонс непринужденно улыбается, разводя руками:

— А мы всегда врем…

В переулке перед домом ни души, кроме Пьера, который с сигаретой в зубах снова стоит перед освещенным окном. Из комнаты глухо доносятся раскаты смеха. Он наклоняется, пытаясь хоть что-нибудь рассмотреть, но, почувствовав себя смешным, в досаде выплевывает сигарету и удаляется.

Надпись: «ФЕВРАЛЬ».

Кирпичный завод. День.

На пустыре перед большой грудой кирпича стоит грузовик Альбера. Строительные материалы, аккуратно уложенные геометрическими кубами вдоль проложенной грузовиками колеи, образуют целый город, с улицами и площадями, пустынный и молчаливый. Слышен мерный шум погружаемого в машину кирпича. Погрузка идет к концу. Скинув куртку, мешающую ему работать, Пьер на грузовике принимает подаваемый ему кирпич.

Альбер, укутавший шею шарфом, концы которого свисают на его длиннополое старомодное пальто, протирает тряпкой кабину грузовика.

Уложив последний кирпич, Пьер спрыгивает наземь, и Альбер торопится помочь ему закрепить тяжелую дверцу кузова. Затем подает ему куртку с той нежностью и деликатным вниманием, с которым тренеры обращаются на стадионах о атлетами после грудного состязания.

Обернувшись к отцу, Пьер возобновляет разговор, который, вероятно, у них шел минуту назад.

— Да не все ли тебе равно? Чего ты волнуешься, если я тебе обещаю из тех денег, что буду зарабатывать, полностью оплачивать и стол и квартиру?! И даже…

Альбер не желает его слушать.

— «Деньги», «деньги»! Одно только слово и слышишь от вас! Ни о чем больше не думаете! Кто тебе говорит о деньгах?! Школа, родители, работа — ничто не идет в счет по сравнению с твоим зудом к этой дурацкой музыке! Ты что же, воображаешь, что я залез по уши в долги только для того, чтобы ты мог разыгрывать святошу, который каждый грошик домой тащит?!

В полном отчаянии, страстно жестикулируя, Альбер все больше и больше повышает тон:

— Если б ты еще это делал ради своих друзей! Ведь ты же не уставал повторять: «Мои друзья!», «Мы с друзьями!», «Наш ансамбль!», «Мы репетируем с нашим ансамблем!» Хороша дружба, нечего сказать! Первый попавшийся прохвост предлагает тебе играть в кабаке — и ты все бросаешь! Да-да! В самом деле, да здравствует идеал! Тебя интересуют деньги и ничего больше! Только монета. Ты меня слышишь?! Монета!

Пьер распахивает дверцу кабины и, собираясь улизнуть, хватает с сиденья гитару…

Альбер в ярости кидается к нему.

— Ты куда? Не смей уходить! Останься! Ты будешь меня слушаться или нет?!

Поймав Пьера, он пытается вырвать у него из рук гитару. Ухватившись с разных сторон за инструмент, они тянут его к себе. Оба в поту, и вид у них растерзанный. В этой нелепой и смешной схватке они напоминают комических актеров немого кино.

И вдруг гитара выскальзывает из рук Пьера. Альбер торжествующе подымает ее над головой, а затем изо всех сил бросает оземь и истерично топчет ногами. Гитара издает звук, похожий на стон.

На какое-то мгновение оба словно оцепенели над разбитой вдребезги гитарой и стоят, опустив руки и не глядя друг на друга. Но вдруг Пьер бросается к кузову грузовика, схватив кирпич, замахивается на отца и… швыряет его изо всех сил в ветровое стекло грузовика.

Дом Альбера. Ночь. Глубокая тишина.

Устроившись за кухонным столом, Виктория пишет письмо под диктовку мужа, стоящего позади нее и опирающегося о спинку ее стула. На указательном пальце его правой руки — повязка.

Альбер. «Мой дорогой Гастон! Надеюсь, что и ты и вся твоя семья живы и здоровы. Не могу тебе сообщить никаких новостей о нашей матери. В своем последнем письме я уже писал тебе о ее мотовстве и новых знакомствах, писал, что Пьер ездил в Эстак, чтобы с ней поговорить, но она сделала вид, что даже не знала о его приезде… Как тебе известно, зима была очень тяжелой, и я не смог послать тебе обещанную сумму. Надеюсь, что ты еще немного потерпишь, ведь теперь я один работаю. Пьер не пожелал работать на грузовике, и мне пришлось отпустить его — пусть попробует на своих ногах постоять. Он работает теперь по вечерам (голос Альбера звучит на фоне музыки твиста). но заработок очень уж мал. Он играет на гитаре в оркестре. Как тебе известно, он очень долго учился и, кажется, стал прекрасным музыкантом. Его пригласили в один из самых лучших дансингов города…».

Бар «Лас Вегас».

Среди оркестрантов, теснящихся на крохотной эстраде, Пьер в классическом наряде джазиста — белом пиджаке и темных брюках — играет на гитаре. Пиджаки джазистов, надо сказать, не первой свежести, да и элегантность их весьма относительна. Пьер — явно самый молодой в оркестре. В игре исполнителей не чувствуется страсти, они больше берут шумом. Когда замолкает голос Альбера, продолжавший звучать под твист, под грохот джаза, Пьер начинает петь в микрофон.

В узком проходе между столиками и табуретами твистуют танцоры. Заведеньице это никак не назовешь «одним из лучших в городе», как заставила сказать Альбера не помнящая обид отцовская гордость. Это самый заурядный, третьесортный дансинг. Безвкусная отделка придает ему вид дешевого кабака.

В плотном дыму сигарет, в шуме зала музыканты отдыхают, развалившись в креслах и спокойно попивая пиво.

Длинный как жердь хозяин кабачка — мсье Жорж с кокетливо выглядывающим из бокового кармана белым платочком пробирается между столиками к эстраде.

Мсье Жорж. Послушайте, дети мои! Если вы все время будете сбивать настроение, у нас с вами дело не пойдет! Нет, не пойдет дело! (Обращается к пианисту.) Максимус, как было сказано?

Максимус (держа в одной руке бутылку, а другой почесывая грудь под рубашкой и склоняясь к мсье Жоржу). А что было сказано, мсье Жорж?

Мсье Жорж (сразу вспылив). Но… вы же прекрасно знаете, Максимус! Не стройте из себя младенца! Сказано было: четыре пива за вечер! А вы еще часу не играете… и уже четвертый раз пьете! Немыслимо!

Поставив бутылку на рояль, медленно отводя взгляд от хозяина и все так же спокойно Максимус поворачивается к оркестру.

Максимус (милостиво). Ладно уж… поиграем ему немножко.

И снова слышится музыка. Пьер тихонько пощипывает струны гитары. В полутьме танцуют пары. Мсье Жорж манипулирует возле пульта, устраивая в зале световые эффекты.

Несколько вновь прибывших пробираются в полутьме к свободным столикам. Продолжая играть, Пьер подымается, разглядывая кого-то в зале.

Танец заканчивается, мсье Жорж дает свет. За одним из столиков видна Розали, сидящая с каким-то немолодым поклонником.

Пьер торопливо говорит что-то на ухо Макси-мусу, тот кивнул в знак согласия, и Пьер, положив гитару, быстро спускается с эстрады.

Оркестр начинает играть, и в проходе между столиками снова появляются танцующие пары.

Пьер входит в закуток, где теснятся вешалка и телефонная будка и куда выходят двери туалетов. Розали причесывается перед зеркалом. Пьер несмело подходит к ней. Она снова намазана и вызывающе крикливо одета.

Пьер (неуверенно и неловко). Знаете… нам бы нужно познакомиться… то есть, я хочу сказать…