Юсуп Хаппалаев - Чеканное слово

Юсуп Рамазанович Хаппалаев

Чеканное слово

Чеканщик слов

Есть в поэзии Хаппалаева необычное для русского слуха, но очень естественное для горца сопоставление двух понятий: «кремня и фиалки». Одна из его книг не случайно так и называется: «Кремень и фиалка». Метафора вмещает многое. Суровость кремнистой горской земли, символику горской песни: стебелек цветка пробивает каменную твердь, фиалка – символ любви. Свойства горского характера: сплавленные воедино мужество и нежность. Это одна из привлекательнейших особенностей лирики Хаппалаева – уменье найти для выражения мысли единственно верный и национально насыщенный образ.

Чтобы показать манеру его образного мышления, приведу стихотворение «Звезды».

Не над бычьими рогамиВ голубой небесной мгле,А мерцают под ногамиНынче звезды на земле.Сонмы их легли на горыИ опять дневной игреПредаются, как узоры,На протертом серебре.

Представление о чудеЯвью сделалось почти:По дороге ходят люди,Как по Млечному Пути.

Он к подоблачным орбитамЛьнет, похрустывая чутьПод ногой и под копытом,Этот звездный Млечный Путь.………………………………….Звездами и светлячкамиТы идешь, окружена?И тропа под каблучкамиЗвездной музыки полна[1].………………………………….

О чем эти стихи? О звездах небесных или звездах электрических огней? О любви? Образы сплетены в тугой узор и по свойству истинной поэзии неохотно поддаются расшифровке. Их романтический настрой несет в себе ощущение таинственности: гигантский пейзаж гор; озаренная огнями ночная дорога, серпантином вьющаяся по склонам, ее взлет, ведущий ввысь к мерцанью неба; «сонмы» звездно светящихся окон в аулах, разбросанных по горам или чуть видных где – то там в низинах ущелий. Не проста символика стиха. Млечный Путь в горской мифологии именуют «Путем Всадника», или «Путем Героя». Образ небесной сферы вступает в перекличку с образом земной горной дороги, которая тоже «Путь Всадника» и являет собой след героического труда человеческих рук. А «бычьи рога», с которых начинается стихотворение, о чем это? В них отголосок древнего горского мифа о подземном быке, держащем на своих рогах купол мироздания… Кроме того, – и в этом, быть может, вся потаенная прелесть стихотворения, – оно обращено к возлюбленной, и звездная музыка его искрится сиянием женского облика.

Ю. Хаппалаев, часто и охотно вплетая в свои стихи фольклорные мотивы, сталкивает ощущение седой древности с острым восприятием современности. Его прекрасное стихотворение «Слезы Ма-рьям», Мариам – старинное лакское название ландыша, цветка печали – звучит как зачин извечной и вместе с тем очень «сегодняшней» лирической повести о двух не понявших друг друга влюбленных. Из уходящего в даль веков, виртуозно разработанного некогда в горском быту жанра проклятий рождается антитеза – страстное обращение к любимой женщине: «Прокляни меня, прокляни!»

Он любит рассказывать, как в его лакских горах трудятся («Первая борозда»), празднуют («Свадьба в Бурши»), как дорожат честью, сколь высоко ценят достоинство своего имени и дома («Имя»). И чисто горское, и общечеловеческое слиты воедино. Мир, казалось бы, замкнутый пределами гор, вовсе не узок. Сюда тянутся нити дружбы от соседей, дальних и близких («Арарат», «Грузинам! В день столетия Важа Пшавелы»), здесь открыто сердце для единомышленников– стихотворцев («Подарок друга», «Пакистанскому поэту Фаизу Ахмад Фаизу», «На Дарьяле»), здесь любят детей и красоту природы, оживший побег виноградной лозы и голос кукушки… Веселятся, грустят, негодуют – живут всей полнотой жизни. Кредо его поэзии – нравственная требовательность, непримиримость ко лжи и фальши.

Балхарец-гончар за работу спокоен:Сделан кувшин не простой.В ауле такой наполняться достоинЛишь родниковой водой.

А сердце – сосуд, обожженный искусноНерукотворным огнем.Хранить даже капельку мутного чувстваНе полагается в нем.

Так определяет Хаппалаев свой взгляд на жизнь, взгляд на поэзию и остается ему верен. Его поэтическому облику очень соответствует эта строгая линия строфы, где каждое слово стоит на месте и не может быть подменено другим. Слово он чеканит так сосредоточенно и точно, как некогда чеканили его отцы благородный металл. Он мастер стихотворной миниатюры, поэтического афоризма, сжатого до четырех – восьми строк. А лирическая миниатюра – в дагестанской поэзии жанр высоко почитаемый. Расцвет его именно в Дагестане естествен. Он шел и от народных истоков, и от новаторских поисков Расула Гамзатова, давшего стихотворной миниатюре новую жизнь и глубину в «Восьмистишиях» и «Надписях». Много сделал для возрождения и обновления афористического стиха и Ю. Хаппалаев. Краткое афористическое стихотворение взяло на себя сегодня нелегкий груз: ораторское, гражданственное назначение. Напомню хотя бы знаменитое гамзатовское: «Шар земной, для меня ты – лицо дорогое, я слезинки твои утираю – не плачь…»

Лаконизм стихов Ю. Хаппалаева, четко замкнутый пространством избранной формы, величав, подчас суров, подчас лукаво ироничен. Поэт не чурается издревле любимой в горской лирике назидательности.

А когда, как орел,На плечи,В пору жатвы иль в пору сечи,Сядет слава – ты крепок будь.

Опечаленный и веселый,Дорожи только правдой голой,Распахнув перед нею грудь.

Подобная назидательность дорога тем, что активно противопоставлена бездумности и легковесности чувств, нередко захлестывающих поэзию.

Разум и чувство в стихах Хаппалаева не противоречат друг другу. Он славит мужество разума и под его защитой – доброту, нежность. Раздумья поэта о долге человека перед самим собой и перед миром обращены к современности и рождены высокими нравственными требованиями к себе и к читателю. Они не оторваны от времени, исходят от него.

Жизнь сводила меня с Юсупом Хаппалаевым на разных дорогах. Мы вместе сидели на студенческой скамье. Общим кругом отмечали праздники и делили горе, увы, не обходившее и наши

дома. Бывали в одних и тех же горах. Вместе огорчались неудачами и радовались счастливо найденному песенному слову.

Впервые я увидела Юсупа задолго до того, как завязалась наша дружба – на Первом съезде писателей Дагестана. Помню восемнадцатилетнего юношу, молчаливого, угрюмого от крайней застенчивости. Таким он ушел в жизнь из родного аула. Он был тогда сельским учителем… С тех пор много воды утекло. Изменились мы. Изменилось время…

Неизменной до конца дней оставалась верность этого человека самому себе, своему кремневому, не очень-то удобному в обыденной жизни характеру, его прямота и непреклонность… (Прим. Ред. – 2007).

Н. Капиева

1986

Стихотворения

В Лакии

Привет вам,Родные горы,И вам,Родные аулы,Тепла и снеговРаздоры,Ущелий речные гулы.

Тебе, Хурукра,Чья славаВоистину необычна.Тебе, Вацилу[2],Ты, право,Двуглава, а не двулична!

Привет вам,Быки в упряжке,Рассвет над полямиРанний!И вам, мятежные шашкиВ ножнах воспоминаний.

Привет тебе,Запах хлеба,Струнами ставшиеЖилы!

Поклон в изголовье небаВам, предков моихМогилы!

Стою у края потока,В вас, горы мои,Влюбленный,Непризрачно и высокоНад плоскостьюВознесенный!

«Я родился в том краю…»

Я родился в том краю,Где, как гром, обвал грохочетИ во тьме гроза своюМолнию о скалы точит.

Где на склонах сеют рожь,А в долинах – рис для плова,Ценят острое, как нож,К месту сказанное слово.

Где с природой наравнеЖизнь сурова.И не новость,Что родимых гор во мнеОтпечаталась суровость.

Где на скачкахСкакунаЖдут порою знаки славы,Где нередко чабанаВыручают волкодавы.

Где бросается, как рысь,Речка колесу на лопасть,Где трусливым не родись,А не то сорвешься в пропасть.

Где скупая на словаДружба,но не с первым встречным,Выразит себя сперваКрасноречием сердечным.

Где струя из родникаПо трубе течет в кувшиныИ к шоферам облакаЛезут в жаркие кабины.

Где папаху набекреньНосят парни Цудахара[3],Где фиалка и кремень —Символическая пара.

«Джурабы грубошерстные…»

Джурабы[4] грубошерстныеНадев на ноги мне,К соседке мать отправиласьСо мною на спине.

– Ами, соседка милая,Не посчитай за труд,Я на базар в Кумух[5] иду,Пусть сын побудет тут.

Хотя сегодня солнечно,Но и мороз сердит.Нет обуви у мальчика,В тепле пусть посидит.

В шаль черную закутавшись,Мать вышла за порог.К окну прижался носом я:А за окном снежок.

А за окном – завидно аж —В снежки идет игра.На крыше сакли веселоХохочет детвора.

Отец Ами задумчивоВсе на меня взирал.И наконец, не выдержав,С тахты скрипучей встал.

Достав обрезки кожи, онЧарыки[6] мне смудрил.И вместе с ними снег и смехВесь мир мне подарил.

На радостях до вечера,Забывши про еду,Снежками я расстреливалСиротскую беду.

Чарыками пришла ко мнеЛюдская доброта.Впервые мне подумалось,Что я не сирота.

Но грустный голос материЯ услыхал из тьмы:– Ами, соседка милая,Осиротели мы.

В Кумухе днем я видела:Шел пионеров стройИ плача говорили все:«Ушел отец родной».

Остановивши мальчика,Спросила я: «Малец,Да неужели может бытьУ всех один отец?»

И мальчик мне по – взросломуВ глаза вдруг посмотрелИ так сказал: «И я, и вы —Народ осиротел.Ленин умер».

…Я выронил снежок из рук,Я плакать захотел…В такой хороший вечер яОпять осиротел.

Сказки бабушки зазы