Аркадий Застырец - Глубинная почта

Глубинная почта

Аркадий Застырец

© Аркадий Застырец, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Вермишель в коридоре…

Вермишель в коридоре, где свода белёной гореБесколёсно воздета простая дамоклова рамаИ в холодном железном – помятом?! – помятом ведреОтражается в мокром локтями белёсыми мама.Вермишель разлетается,взрывом голодных времён

Перекинута в розу ветров за рассветом, распадом…И – накормленный силой, обманом, отцовским ремнём —Я в букварь уезжаю несчастным преджизненным взглядом.Ну, кого мне, скажите, кого же мне благодаритьЗа свершенье пути к экскаватором взрытому свету?Если Бога вам нету и тьмой обрывается нить…Неужели Хрущёва? Но вот уж и Ельцина нету.Лишь в полуденном мареве липнут к лицу,И приходится рвать, чтоб отбиться,зелёные ветки:

Мах – и шаг, мах – и в спину уткнулся отцу…А по краю карьера, шатаясь, гремят вагонетки.Вот и мы на краю, опрокинув сияющий взор…Опадает, шурша позади,вермишель в коридоре,

А у нас под ногами зияет бездонный простор —Может, воду из неба зальём, и получится море?

Глубинная почта

Рождены же вплоть, не на бумаге,От живых страдающих отцовПочтари лошадные – Пинягин,Малышев, Недодьев, Воронцов…

Чай, не тля, не дышащие дыры…Погляди внимательней, сестра.Как сидят парадные мундирыНа восьми кружочках серебра!

Как блестят мерлушковые шапкиВ солнечном морозе январяИ шуршат конвертики в охапке,Сургучами стиснуты не зря!

Пусть на обшлагах чернее ночиСтылым трактом скучного житьяВремя оботрёт и насмерть сточитУзелки казённого шитья —

Допьяна, без мысли и не глядяЧерез пыль и темень, где звезда,Знает Бог, какого счастья радиВся эта неслась белиберда.

Ищи среди цветов…

Матвею

Ищи среди цветов,За влажною подкладкой,В пыли разбитых словПритихшего украдкой,

Ищи в огне земли,Весной благоуханном,В бесцветном корне тли,Надёжном, постоянном,

Под маленьким стеклом,Зелёной золотинкой,Растаявшим числомИ прошлогодней льдинкой,

На масляной водеПо следу водомерки,Ищи его везде,До смерти и поверки.

Найди его, найди,Отчаянье развеяв,За шелестом в груди,Земной оси левее,

В борении крылаИ спёкшемся сугробе —Как жизнь тебя нашлаУ матушки в утробе.

Как бы добраться до неба…

Как бы добраться до неба Монголии,Огненно ясного, медленно грозного?Только не надо про нёбо магнолииВрать на ходу из вагона нервозного.

Может, мне сдаться секретным товарищамС белыми лампами и папиросами,Тварям, пытающим, бьющим и старящимНе подлежащими свету вопросами?

Может, мне прыгнуть с раздутыми жабрамиС крыши обкома, алеющей скатами,В путь, проведённый во сне дирижаблями,Газом горючим летуче раздатыми?

Или в «Победе» с покатою крышеюЕхать бензиновой степью казахскою,Краем, где кажется дальше и выше иГулко застелено плиткой метлахскою?

Или по лесу в рассветном волненииТопать, шурша всевозможными травами,Живородящими время от времени,Верхними, нижними, левыми, правыми…

Может быть, менее мне или болееБоли отпущено до преткновенияИ не увижу я неба Монголии?Ну, так тем более! И тем не менее…

В дремучем саду…

Памяти Володи Антокольского

В дремучем саду на старинной картинкеВесь воздух завален штрихами лучейИ нежно царапают кожу песчинки,Когда поднимает глаза книгочей

От жёлтых страниц к небесам за границей,Где птицы застывшие в гору летятИ пахнет иголка гравёра зарницей,Пуская в штриховку расчётливый яд.

И тучи на страже стоят горизонтом,И греки в ущелье незримо бредутНад чёрным, эвксинским, безжалостным понтомВ грузинского царства железный кунжут.

В дремучем саду начинается ужин,На белую скатерть – тяжёлый листок,И мёртвый живому до смерти не нужен…Но мёртвый и так уже не одинок.

Что к ужасу ближе?..

Что к ужасу ближе?В чём больше беды и обузы?Быть женщиной рыжей,Поющей бедовые блюзы,Безвестной и старой,Любезной лишь за полночь бару,В костюме – с сигарой —Недевочки пьяной на шару?

Или Спиридоном,Своё ненавидящим имя,С холодным бидономИдущим на тёплое вымяВ деревне, забытой —Да на фиг она им! – властями,Лет за сто убитойИ стащенной в воду кустами?

А может, шаманом,Вождя умирающей дочкеУкрадкой на лоноКладущим куриные почкиИ воющим дикоВ овеянном вьюгою чуме?Представь-ка, воззри-каВ своём кокаиновом шуме!

Что дарит сюжетыПоследнему в жизни кошмару?Разводы? Наветы?«Поддай-ка нам, дяденька, пару»?Разбиты дорогиВ душой покидаемом мире…Что вцепится в ноги,Как каторжным чёрные гири?

Я – в треснувшем стекле…

Я – в треснувшем стекленад коммунальной ванной:

Вонючая вода, сантехника, уют.Две бабушки мои, с любовью неустаннойОбняв мое лицо, не мёртвые, поют

И в белые хлопки завёрнутое телоНесут они моё, как самолёт-судьба…Я провожу рукой: как страшно отпотелаОт этого тепла холодная труба!

Уже и грязь чиста, и пьяные соседиРазмыты в белый мел пространством перемен,И за окном огни – во тьме аз буки веди…Глаголю ли добро в тени зелёных стен?

Наутро, показав язык далёким странам,Из ледяной весны в новёхоньком пальтоИду в родной июнь с пурпурным барабаном,И на пути моём не выстоит никто.

Агараки

Мы в Греции, родная, наконец-то!Задев плечом неполную луну,К концу подходит морем наше детство,Поэтому я ночью не усну.

И лёжа на спине в особом свете,Что вмешан с пылью в кровь и молоко,Как яблокам в сухой придверной клети,Нам дышится легко и глубоко.

Не в Турции, а с тем же ведь успехом…Границы-то с земли не сметены.Мы в Греции. Я понял по орехам,Хотя они ужасно зелены.

Кудрявый бог с дриадой-недотрогой,Идём по склону, смятому войной,А ласточка над самою дорогойЛетит, как самолётик заводной.

Дороже, чем пряничный домик…

Дороже, чем пряничный домик,мне сахарный дом.

Летящий с утра, настоящий в оконном проёме,Он залит невидимо-ясным небесным огнём,Он – знамя победы в зимы наступающем громе!

Из ночи очнувшейся памяти он стартовал,У первого мая до лета рассветных заводовОн встретил Фиделя и вывесилчистый крахмал

Над улицей грозных парадови скорбных походов.

Не будет моим никогда, вообще нежилой,Под снегом и градом угробленныйплоскою крышей,

Он всё же восходит, как феникснад жирной золой,

И кажется даже, что слышит и окнами дышит.

И хуже того – реактивный затеяв разгон,Глядит свысока в керосиновой улицы светы,Поскольку восходит и медленно сходит с планетыИ следом за мной исчезает во времени он.

Я болею за наших…

Я болею за наших, но им не судьба:Ни гола, ни угла – проклятущий ноль-ноль…И по жизни-то мы голытьбой голытьба,Так еще и болеть понапрасну? Уволь!

Отфутболить? Постой! У вратарского лбаСобирается в ниточку инея свет —Ща забьют! Я за наших, пускай не судьба!Боль уходит, и смерти тем более нет.

Робинзон

Слышен пьяный, с голосамиВетер на море с утра…Всё-то мы умеем самиОт зерна до топора.

Всё – от дома до колодца,Обретая вид и род,Как-нибудь кроится-шьётся,Колосится и встаёт.

Лозы в чёрном виноградеВеселят хозяйский глаз,На потом в глубоком складеСложен доверху запас.

То добычу, то находкуНебо в сумерках пошлёт…А ещё из кедра лодку —Вырубать за годом год.

Не жалеть ножи и тёслаВ толще цельного стволаИ однажды стать на вёслаИ оставить все дела,

Все желания минутны,Все мечты на полчаса,Развернуть во тьму лоскутныНенадёжны паруса,

В тишине сказать молитву,Только честную, одну —И направить киля бритву,Мча за далью, в глубину.

Броненосец идёт…