Татьяна Вольтская - Избранное

Татьяна Вольтская

Избранное

Издание выпущено при поддержке Комитета по печати и взаимодействию со средствами массовой информации Санкт-Петербурга

© Вольтская Т., текст, 2015

© «Геликон Плюс», макет, 2015

Стрела

Весна

Чугунный грач с сиреневым отливомОбходит вечер шагом кропотливым,Блестит заколкой в фетровой травеИ шар серебряный несет на голове,Где плавают изогнутые стеныИ червячки засушенных растений,Автобус трескается, точно яйцо,Цветные волны бороздят лицо,Ложатся на бок летаргические церкви,И облака нависший эркерВот-вот обвалится.          На днеНепрочной сферы, словно луч в вине, —Крутящиеся тающие льдинки;А в центре, не дробясь на дольки, половинки,Из воска слепленные, ветра и стеклаГорят любовников прозрачные тела.

Любимый – это древний бог

Любимый – это древний бог,Которому несут начаткиКолосьев и плодов; у ногЕго дымится пепел сладкий.

Любимый темен и незрим,А образ грубо размалеван,Но тот, кто прячется за ним,Не выдает себя ни словом.

И не достичь его ушей,Закрытых век, коленей острыхВсему, что взращено в душе,Под черным солнцем в рощах пестрых.

В тяжелом золоте костровИ в складках жертвенного дыма,Не принимающий даров,О нет, не человек Любимый.

Не тот, кого мы ждем, комуМы подвигаем чай в стакане,Чье тело разбавляет тьму,На ком, как бы на истукане,

Возможно различить чертыЛица, прийти в расцветший рядомСад судорожной наготы,Знакомый с временем и градом, —

Не человек, не зимний сад,А сторож сада – нет, не сторож, —Его не позовешь назад,Не поцелуешь, не повздоришь, —

Любимый – это божество,Что за спиной у человекаВзывает именем его,Стуча в стекло без слов, как ветка.

Не подкупить, не поборотьОкажется желанным самым —А чтобы сквозь живую плотьБог тихо посмотрел в глаза нам.

«Я хочу с тобой в город с названием кратким, как жизнь…»

Я хочу с тобой в город с названием кратким, как жизнь,Где орлиное солнце в цветущих колоннах кружит,На молочных холмах – непросохшие капли, внизуИз набухших фонтанов жара выжимает слезу,А в соборах-дубах между окаменелых ветвейСвили ангелы гнезда в тугой золоченой листве,Где живей винограда, прозрачен и теплолюбив,Наливается мрамор, пространство собою обвив.Я хочу с тобой в город, насытивший мир молокомИссякающей речи, – где влажное эхо кругом,Где арена пуста, но в тенях полосатых, – как тигр,Под мостами мурлыкает желтый лоснящийся Тибр,Где оплывших ступеней не скроет ни лед, ни сугроб.Мы придем с тобой в город – в венке его мирт и укроп, —Он на раненых нас поглядит из-под медленных век.Вниз укажет отставленным пальцем.                    А может быть, вверх.

Спящий

Торс обнаженный, стекающий бликС ребер; заброшен за голову локоть:Древний источник, священный родник —Страшно взглянуть. Невозможно потрогать.

Горизонтальное, точно ручей,Тело, каскад простыни на изгибеТвердых колен в перекрестье лучей.Взглянешь – озноб. А пригубишь – погибель.

Спящий: вернувшийся вновь в берега,Словно забывший недавнюю бурю,Стоны и всплески; по лбу облакаТихо проходят, и в зеркале бурый

Вечер клубится. Пригубишь – опятьЖажда зажжется. Вот так, обмирая,Прячась в ветвях, приходили гадать,Темным ответам пугаясь у края

Темной воды. Повинуясь лучу,Профиль закинутый светится нежно,Гаснет бедро. Прижимаюсь к плечуВымокшей насквозь травою прибрежной.

Вдруг занимается сон —Бризом, чистейшим из таинств.Так отплывает Язон,Парусом в точку истаяв.

Кровь – солонее морей,Чьи не начерчены карты.Тих за рукою моейПрофиль – волною покатой:

Спишь. Не уплыть за тобойВслед заходящему солнцу.Дробный колышет прибойВлажную грудь, не коснется

Сомкнутых век или губ.Каверзно море густое.Как и тогда, стерегутНынче руно золотое.

Не отличить корабляОт моря, бездны – от белойОтмели; вкось – без руля,Вдоль опустевшего тела,

В страхе зажмурясь, рекой,К устью пришедшей, без звука,Слепо впадаю рукойСонной – в раскрытую руку.

«Бог – это первый снег. Он – лист, комар…»

Бог – это первый снег. Он – лист, комар.Он – жгучий Бенедикт, Он – скользкий Aбеляр.Он – пестрый камень в озере на дне.Он – пар над молоком. Он прячется во мне.Но не в ушах же, ловящих соблазн,Не в глубине впитавших скверну глаз,Не в черепа глухом и твердом гробе,Не в скачущем птенце – в гнезде из ребер —«Любви! Любви!» – кричащем.                     Не в кровиНыряет Он и плещется: «Лови!»Он для меня – во мне – неуловим.Наверное, под силу лишь двоимНакрыть Его, как журавля, волшебнойИ тонкой сетью недомолвок и движений.Тогда Он здесь – не то чтобы везде —Но в пальцев кончиках и в кончиках грудей,Которыми едва тебя касаюсь,Когда стою на цыпочках, босая!Поскольку этот миг так обожжен и чист,Как глиняный кувшин, как узкий вербный лист,В нем дышит Бог, Он – холод меж лопаток,Блик на плече и слова отпечатокНесказанного – на сухих губах:След ангела. След солнца на камнях.

Танцующий ветер

Нарумяненных солнцем стволов и морщинистых ветокТоржество ритуальное: ветер, как вызванный предок,Извиваясь, ныряет меж облаком, тенью и светом.То сосну пошатнет, то невидимым звякнет браслетом.И прозрачных одежд его кружатся долгие полы,Загрубелые пятки мелькают под пыльным подолом,Глянцевитые икры и плечи, покрытые потом,И улыбка беспамятства спит на лице безбородом.О танцующий дух, сотрясающий вдруг вековыеКостяные стволы, рассыпающий блики пустые, —На губах его пена, а на загорелом запястье,Подлетая, звенит, обрывается дутое счастье.Дико скачущий дух,           влажных рук мановением нервнымВсе вокруг заставляющий вскрикивать, двигаться мерноИ раскачиваться, разметав облаков изголовье,Без пощады и устали, в ритме, рожденном любовью.

Маятник

Когда желтеют сумерки, как львыВ державном городе, забытом всеми,Лишь обнаженный маятник любвиОтсчитывает время.Когда раскачиваются тела,Как будто чокаются, проливаясь,Бокалы, или два крылаСтремительно разводит-сводит аист,Летя на родину, – вот так под ним, рябя,Валы сшибаются на севере и юге —Вперед-назад, так, плача и скорбя,Бах догоняет сам себяВ пульсирующей фуге.Шнур телефона выдернут, окноЗавешено, и все-таки я вижу —Прилив-отлив, ты падаешь на дноИ всякий раз выныриваешь ближе(Достать жемчужину!); нет, то на берегуГнет ветер дерево в дугуИ с каждым разом наклоняет ниже,Оно кричит, качаясь взад-вперед,Летает маятник разгоряченной плотиВ зеленой комнате, отмеривая счетИной свободе,Иному времени, стремя полетС закрытыми глазами над обрывомПурпурной глины, окуная лотДвижением нетерпеливымВ раздавшиеся волны, —                     и на третьНе вычислить падений и сомнений,И остается только умереть.Вся тайна – в однообразии движенийКрыла, бокала, ветра, что пригнулИ раскачал деревья, нас обоих,В повторах нот, сливающихся в гулНа улице, рисунка на обояхИ хищной грации ленивых облаков,Ворча, толпящихся у дома,Блестя рядами солнечных клыковВ преддверье грома, —Аккорда, взрыва, рева голосов,Удара задохнувшихся часовО стену, ожидающую слома.

«Дети племени Симова…»

Дети племени Симова,Эхом песни своейНе будите любимогоНа подушке моей.

Шорох клена зеленого,Рассыпной соловей,Не будите бессонногоНа подушке моей.

И не трогайте век его, —Века блеск и тщета,Луч последний ОлеговаЗолотого щита.

Ветер, с города хрупкогоСдувший стены, мосты,Не сдувай с меня – рук его,Как сентябрь листы.

Вечный рев поношения,Грохот браней и распрь,Эхо смуты – ушей егоНе касайся хоть раз.

Очерк лезвия голого,Что изогнут волной,Пощади его голову,Заносясь надо мной.

«В вечернем воздухе наклонные поля…»

В вечернем воздухе наклонные поляПодобны палубам ночного корабля,Исполненным биения и гуда:Под огненными брызгами шмелей,Взрезая облако, на запад, в край теней,Они плывут неведомо откуда.Дано мне вместе с ними иногдаСкользить на дно – неведомо куда —Качнув огнями Эльма-иван-чая,Но каждый раз: захочет ли рассветНас выловить из бездны или нет —Никто не спрашивает.И не отвечает.

Стрела