Алексей Константинович Толстой - Зачинается песня от древних затей (сборник)

Алексей Константинович Толстой

Зачинается песня от древних затей (сборник)

Когда в селах пустеет,Смолкнут песни селянИ седой забелеетНад болотом туман,Из лесов тихомолкомПо полям волк за волкомОтправляются все на добычу.

Семь волков идут смело.Впереди их идетВолк осьмой, шерсти белой;А таинственный ходЗаключает девятый.С окровавленной пятойОн за ними идет и хромает.

Их ничто не пугает.На село ли им путь,Пес на них и не лает;А мужик и дохнуть,Видя их, не посмеет:Он от страху бледнеетИ читает тихонько молитву.

Волки церковь обходятОсторожно кругом,В двор поповский заходятИ шевелят хвостом,Близ корчмы водят ухомИ внимают всем слухом,Не ведутся ль там грешные речи?Их глаза словно свечи,Зубы шила острей.

Ты тринадцать картечейКозьей шерстью забейИ стреляй по ним смело,Прежде рухнет волк белый,А за ним упадут и другие.На селе ж, когда спящихВсех разбудит петух,Ты увидишь лежащихДевять мертвых старух.

Впереди их седая,Позади их хромая,Все в крови… с нами сила Господня!

1840-е годы

Где гнутся над омутом лозы,Где летнее солнце печет,Летают и пляшут стрекозы,Веселый ведут хоровод.

«Дитя, подойди к нам поближе,Тебя мы научим летать,Дитя, подойди, подойди же,Пока не проснулася мать!

Под нами трепещут былинки,Нам так хорошо и тепло,У нас бирюзовые спинки,А крылышки точно стекло!

Мы песенок знаем так много,Мы так тебя любим давно —Смотри, какой берег отлогий,Какое песчаное дно!»

1840-е годы

В степи, на равнине открытой,Курган одинокий стоит:Под ним богатырь знаменитыйВ минувшие веки зарыт.

В честь витязя тризну свершали,Дружина дралася три дня,Жрецы ему разом заклалиВсех жен и любимца коня.

Когда же его схоронилиИ шум на могиле затих,Певцы ему славу сулили,На гуслях гремя золотых:

«О витязь! делами твоимиГордится великий народ,Твое громоносное имяСтолетия все перейдет!

И если курган твой высокийСровнялся бы с полем пустым,То слава, разлившись далеко,Была бы курганом твоим!»

И вот миновалися годы,Столетия вслед протекли,Народы сменили народы,Лицо изменилось земли.

Курган же с высокой главою,Где витязь могучий зарыт,Еще не сровнялся с землею,По-прежнему гордо стоит.

А витязя славное имяДо наших времен не дошло…Кто был он? венцами какимиСвое он украсил чело?

Чью кровь проливал он рекою?Какие он жег города?И смертью погиб он какою?И в землю опущен когда?

Безмолвен курган одинокий…Наездник державный забыт,И тризны в пустыне широкойНикто уж ему не свершит!

Лишь мимо кургана мелькаетСайгак, через поле скача,Иль вдруг на него налетает,Крилами треща, саранча.

Порой журавлиная стая,Окончив подоблачный путь,К кургану шумит подлетая,Садится на нем отдохнуть.

Тушканчик порою проскачетПо нем при мерцании дня,Иль всадник высоко маячитНа нем удалого коня,

А слезы прольют разве тучи,Над степью плывя в небесах,Да ветер лишь свеет летучийС кургана забытого прах…

1840-е годы

Уношу князю Ростиславузатвори Днепр темне березе.«Слово о полку Игореве»Князь Ростислав в земле чужойЛежит на дне речном,Лежит в кольчуге боевой,С изломанным мечом.

Днепра подводные красыЛобзаться любят с нимИ гребнем витязя власыРасчесывать златым.Его напрасно день и ночьКнягиня дома ждет…

Ладья его умчала прочь —Назад не принесет!В глухом лесу, в земле чужой,В реке его приют,Ему попы за упокойМолитвы не поют;

Но с ним подводные красы,С ним дев веселых рой,И чешет витязя власыИх гребень золотой.

Когда же на берег ПосвистСедые волны мчит,В лесу кружится желтый лист,Ярясь, Перун гремит,Тогда, от сна на дне речномВнезапно пробудясь,Очами мутными кругомВзирает бедный князь.

Жену младую он зовет —Увы! его жена,Прождав напрасно целый год,С другим обручена.

Зовет к себе и брата он,Его обнять бы рад —Но, сонмом гридней окружен,Пирует дома брат.

Зовет он киевских попов,Велит себя отпеть —Но до отчизны слабый зовНе может долететь.

И он, склонясь на ржавый щит,Опять тяжелым сномВ кругу русалок юных спитОдин на дне речном…

1840-е годы

Князь Курбский от царского гнева бежал,С ним Васька Шибанов, стремянный.Дороден был князь. Конь измученный пал.Как быть среди ночи туманной?

Но рабскую верность Шибанов храня,Свого отдает воеводе коня:«Скачи, князь, до вражьего стану,Авось я пешой не отстану».

И князь доскакал. Под литовским шатромОпальный сидит воевода,Стоят в изумленье литовцы кругом,Без шапок толпятся у входа,Всяк русскому витязю честь воздает;

Недаром дивится литовский народ,И ходят их головы кругом:«Князь Курбский нам сделался другом».Но князя не радует новая честь,Исполнен он желчи и злобы;

Готовится Курбский царю перечестьДуши оскорбленной зазнобы:«Что долго в себе я таю и ношу,То все я пространно к царю напишу,Скажу напрямик, без изгиба,За все его ласки спасибо».

И пишет боярин всю ночь напролет,Перо его местию дышит,Прочтет, улыбнется, и снова прочтет,И снова без отдыха пишет,И злыми словами язвит он царя,И вот уж, когда занялася заря,Поспело ему на отрадуПослание, полное яду.

Но кто ж дерзновенные князя словаОтвезть Иоанну возьмется?Кому не люба на плечах голова,Чье сердце в груди не сожмется?Невольно сомненья на князя нашли…

Вдруг входит Шибанов в поту и в пыли:«Князь, служба моя не нужна ли?Вишь, наши меня не догнали!»И в радости князь посылает раба,Торопит его в нетерпенье:«Ты телом здоров, и душа не слаба,А вот и рубли в награжденье!»

Шибанов в ответ господину: «Добро!Тебе здесь нужнее твое серебро,А я передам и за мукиПисьмо твое в царские руки».

Звон медный несется, гудит над Москвой;Царь в смирной одежде трезвонит;Зовет ли обратно он прежний покойИль совесть навеки хоронит?Но часто и мерно он в колокол бьет,И звону внимает московский народ,И молится, полный боязни,Чтоб день миновался без казни.

В ответ властелину гудят терема,Звонит с ним и Вяземский лютый,Звонит всей опрични кромешная тьма,И Васька Грязной, и Малюта,И тут же, гордяся своею красой,С девичьей улыбкой, с змеиной душой,Любимец звонит Иоаннов,Отверженный Богом Басманов.

Царь кончил; на жезл опираясь, идет,И с ним всех окольных собранье.Вдруг едет гонец, раздвигает народ,Над шапкою держит посланье.

И спрянул с коня он поспешно долой,К царю Иоанну подходит пешойИ молвит ему, не бледнея:«От Курбского князя Андрея!»

И очи царя загорелися вдруг:«Ко мне? От злодея лихого?Читайте же, дьяки, читайте мне вслухПосланье от слова до слова!Подай сюда грамоту, дерзкий гонец!»

И в ногу Шибанова острый конецЖезла своего он вонзает,Налег на костыль – и внимает:«Царю, прославляему древле от всех,Но тонущу в сквернах обильных!

Ответствуй, безумный, каких ради грехПобил еси добрых и сильных?Ответствуй, не ими ль, средь тяжкой войны,Без счета твердыни врагов сражены?Не их ли ты мужеством славен?И кто им бысть верностью равен?

Безумный! Иль мнишись бессмертнее нас,В небытную ересь прельщенный?Внимай же! Приидет возмездия час,Писанием нам предреченный,И аз, иже кровь в непрестанных бояхЗа тя, аки воду, лиях и лиях,С тобой пред судьею предстану!»Так Курбский писал к Иоанну.

Шибанов молчал. Из пронзенной ногиКровь алым струилася током,И царь на спокойное око слугиВзирал испытующим оком.Стоял неподвижно опричников ряд;Был мрачен владыки загадочный взгляд,Как будто исполнен печали;И все в ожиданье молчали.

И молвил так царь: «Да, боярин твой прав,И нет уж мне жизни отрадной,Кровь добрых и сильных ногами поправ,Я пес недостойный и смрадный!Гонец, ты не раб, но товарищ и друг,И много, знать, верных у Курбского слуг,Что выдал тебя за бесценок!Ступай же с Малютой в застенок!»

Пытают и мучат гонца палачи,Друг к другу приходят на смену:«Товарищей Курбского ты уличи,Открой их собачью измену!»И царь вопрошает: «Ну что же гонец?Назвал ли он вора друзей наконец?»«Царь, слово его все едино:Он славит свого господина!»

День меркнет, приходит ночная пора,Скрыпят у застенка ворота,Заплечные входят опять мастера,Опять зачалася работа.«Ну, что же, назвал ли злодеев гонец?»«Царь, близок ему уж приходит конец,Но слово его все едино,Он славит свого господина:«О князь, ты, который предать меня могЗа сладостный миг укоризны,О князь, я молю, да простит тебе БогИзмену твою пред отчизной!

Услышь меня, Боже, в предсмертный мой час,Язык мой немеет, и взор мой угас,Но в сердце любовь и прощенье,Помилуй мои прегрешенья!

Услышь меня, Боже, в предсмертный мой час,Прости моего господина!Язык мой немеет, и взор мой угас,Но слово мое все едино:За грозного, Боже, царя я молюсь,За нашу святую, великую Русь,И твердо жду смерти желанной!»Так умер Шибанов, стремянный.

1840-е годы