Андрей Добров - Поэртизан

Поэртизан

Опыт борьбы в райских кущах

Андрей Добров

© Андрей Добров, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

К читателю

Поэртизаны, ушедшие в дремучие райские кущи, выходят по ночам и бьют ангельские рати Изящного Воинства своими корявыми стишатами, и, казалось бы, что Ангелам до этих слабых, доморощенных рифм?

Но ведь важен не эффект, не горы трупов, покрытых обугленными перьями, а сам факт существования сопротивления.

Поэртизаны в старых черных бушлатах и свитерах-водолазках, с папиросами в зубах и спичечными коробками в карманах – мы бессмысленны. Мы не нужны карликовому миру современной русской поэзии.

Но мы есть, и что теперь с этим поделать?

В поход

Вороны реяли над темными крестами.Ты лоб перекрестя двумя перстами,Толкнул коня в бока. Он дернул гривойИ пошагал вперед неторопливо.Смотрели бабы, молча, опустело.Проплыл собор стеною ярко-белой.Там на крыльце стояли неживыеВластители распавшейся России.И все, что с ней теперь должно случиться —На острие копья в твоей деснице.

Двумерный сонет

Что удивительного в том,Как наши жизни не совпали?Ведь Богу не важны детали,Он их оставил на потом.

И в темной студии небесЗатерян слабый наш набросокСреди холстов, листов и досокИ недоделанных чудес.

Но удивительное в том,Что мы дышали полным ртом,Хоть воздуха нам было мало.

Двумерность нам не помешала,Когда двумерны мы вдвоем.Что ж удивительного в том?

Офицеры и поэты

Офицеры и поэты —Окровавлены манжеты,Рифмы, острые как шпаги,Кони – резвы, девы – наги.В восемнадцатом столетьи,Злы, чисты, пьяны как дети.В продырявленном камзолеСердце просится на волю.Ничего, что ваши буклиКровью алою набухли,Если в кружеве сраженьяСлышишь сталь стихосложенья.

Коридоры

Мы живем в коридорахЗдесь десятки дверейИ за каждой молчатСтаи жадных зверей.И войти мы боимсяИ боимся уснуть.Утешаясь одним —Как прям этот путь.Не шагнуть вправо-влево,Никуда не свернуть.Нам не надо любви —Только хлеба чуть-чуть.И на каждую дверьПокрепче запор.И тогда мы полюбимНаш коридор.

Пехотный батальон

Приник к земле пехотный батальон.Он завтра станет кормом для ворон.Он ждет сигнала гибельной атакиВ предутреннем холодном полумраке.Земля передовой уже мертва.И серая мертва на ней трава.И небо серое провисло над окопом,Чтоб легче нам попасть на небо скопом.

Два голых человека

Лежат два голых человека.Под ними – смятая постель.Мужчина курит сигарету.На улице метет метель.А женщина лежит спокойно,Лежит и терпеливо ждет,Когда печаль его растаетИ снова он в нее войдет.Лежат два голых человекаЛет сорока. И не спешат.Вопрос моральности поступковОни, конечно же, решат.Решат они легко и просто —Поскольку за окном метельПоскольку дом их – это остров,То выход – все-таки – постель.

Не спи

Не спи. Не спи. Сегодня ночьюВо тьме рождаются стихи.И с неба падают как клочьяХолодной белой чепухи.И покрывают землю, крыши,Бульвары, парки и мосты.Их шороха никто не слышит.Одна лишь ты.

Сонет о луне

Читай меня. А что нам остается?Меж нами километры пустоты,И робкие воздушные мечты.В ней воплотить никак не удается.

Читай меня как книгу в темноте,Не видя букв, но смысл понимая.И душу из страницы вынимая,Не уступай пространство пустоте.

Луна над нами все-таки одна,Пускай за облаками не видна —Она там есть. Она, конечно, светит.

И если крикнешь ей – она ответит.И эхо, отразившись от луны,Вернется к нам предчувствием весны

Зимние отцы

Снег беспрерывно шел два дня.И укрывал Москву как будтоОтец безумный укрывает дочь,Хотя в квартире все разбиты окнаИ дочь ушла с каким-нибудь ублюдком.Но снег валил-валил-валил-валил…И все, что было плохо – исправлял.Наутро плавных линий было столько,Что мне казалось – я качусь на санках,Но – медленно. Белела тишинаНа городе, в котором не бываетНи тишины, ни белизны обычно.Мы словно дети из японской сказки,Бродили среди снежного барокко,Свисающего с веток. Даже птицыВ то утро не решались исчеркатьСвоими лапками неимоверность снега.И мы не замечали ни машин,Ни светофоров, ни людей – как будтоМы шли тропой по сказочному лесу —И вот сейчас увидим ледянуюСверкающую башню на скале.

Женская душа

Мой друг, у женщин нет души.А это псевдотрепетанье —От ветра. Словно камышиЧто у болота мирозданья.Шумят, волнуются, трещат…И не хотят твоих иллюзий.А что тогда они хотят?Каких-то призрачных диффузий.Слиянья. Корневой системы.Передника, а не «Богемы».Не неба даже – потолка,Чтоб клеткой стал для мотылька.

Икар

Ты рояль исступленно терзала,Превращая ШопенаВ разорванных бус дребедень.Я взял трость и сказал:Неужели вам этого мало?И раскрыл твою дверь.А за дверью был пасмурный день.Я ушел. Ты леглаНа ковер из далекого Конго.И тихонько смеяласьСквозь чернотекущую тушь.Расставание былоБолезненно, остро и тонко.Словно спицу воткнулиВ сплетение тесное душ.Я шагал под зонтом,И дымил своей верной сигарой.Бледный, мудрый, больной,Не надев даже пары калош.Так сгорают в зенитеНевинные судьбы-икары,Не поняв, что зенитЭто ложь. Это вечная ложь.

Два мамонтенка

Вы может быть давно уже мертвы,А я все также Вас зову на Вы.А может быть, когда и я умруМы станем фотками на Одноклассник.ру —

Сон сервера в далекой Воркуте —Два мамонтенка в вечной мерзлоте.Как это сладостно. Но вот одна бедаЯ больше ревновал бы Вас тогда.

Светойдные устраивая бури —Так, чтоб сверкало ажно в Сингапуре,Я рвался бы неведомо куда…

Я врезал бы по звездам со всей дури!Я волком выгрызал бы провода,Что б Вы… хотя бы… вежливо…Взглянули.

Июнь

Нет ночью тишины – цикадыстрекочут словно сотни погремушек.И не хватает лишь рояля Монка.Порой в Москву прогромыхает поезд.В цистернах – нефть. А может – ночь сгустилась.Он ночь везет в Москву – я так подумали как разведчик влез под одеяло.Пускай им привезут побольше ночи,которую в Москве так мало любят,а если любят, то за блеск витрин,за фонари и за метро пустое,за желтый свет в окне и за рассвет,когда усы топорща водяные,машины поливальные прибьютвсю пыль, которая скопилась ночью.Когда же заблестит в Москве асфальт,я буду спать еще на этой даче,не уловив, когда цикады смолкнут,и птицы защебечут за окном.Когда трава и листья, и цветынамокнут от росы.

Паучок

Тебе, любимой и забытой,нытье души я посвятил.И этой мукой освятилзамок двери твоей закрытой.

Слезою чистою омытыйтвой образ я не сохранил,когда и думать запретилсебе о нежности. Сокрытый

во мне отшельник, подавилво мне все чувства. Я убилжучка любви. Но он, убитый,

меня царапнуть норовил,пока ему хватало сил,своею ножкой ядовитой.

Конец двадцатого века

Там ветер ветки шевелити в темноте стучатся каплидождя в окно.Там вечер, май и двор,в котором тихо.Дети этим утромуехали на дачу, в лагеря.А может быть, сидят в своих квартирахи смотрят допотопное кинопро девочку и диких журавлей…Ты чувствуешь, как за строкой строкапод действием, наверно, коньяка,становится похожа на дорогув глуши —колдобины и ямы вперемежку.Напиток, что струится

Конец ознакомительного фрагмента.