Алина Кроткая - Сердцелом (сборник)

Сердцелом

Новеллы и стихи

Алина Кроткая

© Алина Кроткая, 2014

© Алина Кроткая, дизайн обложки, 2014

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Сердцелом

Посвящается Дементову Роману, без которого не родилось бы слово «Сердцелом»

Пролог

Я бережно промываю его. Холодное, скользкое и мёртвое. Помню, в детстве я хоронила котёнка. Мне было 11, и его загрызли крысы… Он только-только тогда открыл глаза. Мы жили в деревне, бабушка не церемонилась с кошками, отправляла их тела в мусорную яму. Его я ей не отдала. Не для этого я выкармливала этого малыша из соски. Помню, как я взяла лопату и кусок белого миткаля. А потом, с детским усердием, выкапывала ямку, чтобы положить туда небольшой комочек: белый, с красными разводами от крови.

Теперь я держу на ладони такой же важный для меня, и такой же холодный предмет. Только сейчас это не труп котёнка: я держу собственное сердце.

1

На дворе стоит апрель. Мой самый любимый месяц в году. Все 300 с лишним дней я ждала только его. Воздух в это время начинает пахнуть весной, солнце рано встаёт, утро снова похоже на утро, а не на склеп. Снова хочется жить, кричать, петь, гулять и наслаждаться. Радоваться освобождению весны из плена! …Сегодня 1 апреля: серое небо, сугробы и мрачные ветви. Сегодня чуда не произошло. И сегодня я прячу под плащом небольшую коробочку.

Я всегда гордилась своей эмоциональностью и слишком остро реагировала на события. Я никогда не любила полутонов: если радоваться, то без остановки, если огорчаться, то так …что моё сердце сломалось. Я стала всего лишь огромной капсулой жира и мышц, гробом из кожи для маленького комочка. И теперь я несла его в «Сердцелом». Никогда не думала, что однажды окажусь в этих 5% из 100. В 5% «сломанных». Я не подозревала, что переступлю порог этого белого здания.

«Сердцелом» многих пугал, от него шарахались, о нём перешёптывались. Но в его существовании, конечно же, был смысл. Ведь из сотни сломанных сердец можно было сделать одно живое. Спасти хоть одного умирающего человека. Это как металлолом, куда люди раньше приносили кучи ненужного материала, который потом переплавляли в востребованное изделие. Также и здесь: специализированный пункт по приёму сломанных сердец, люди с коробочками, денежная компенсация. Только плюс к этому ещё и отсутствие эмоций. Ни любви, ни тоски, ни боли. Человек, у которого сломалось сердце, больше никогда ничего не почувствует. Как правило, эти люди не умеют улыбаться, плакать, бояться и любить. Они становятся идеальными. Эмоции не мешают им жить. У них остаётся ум. Трезвый и расчётливый. Они обретают возможность безукоризненно выполнять работу и ни на что не отвлекаться. Никаких глупых влюблённостей, адреналина, безумств. Самое страшное, что я стала теперь одной из них. Скоро последняя связь с сердцем разорвётся, и оно окоченеет.

Поломка сердца считается редкой болезнью. Но она всё же стала частью нашего общества. Сердце останавливается только после сильной встряски. И никто не может предугадать, когда это случится. Ни один врач не в состоянии выписать витамины для профилактики. Раньше, если человек не мог справиться с бедой, его мозг отказывался работать и объявлял забастовку. Теперь всё стало прагматичнее: в наше время останавливается сердце. Не остаётся ничего, кроме как вытащить его, промыть, положить в коробочку и отнести в утилизацию.

А вот и оно – высокое белое здание. Я прижимаю коробочку сильнее и ещё медленнее иду по коридору. В регистратуре мне дают бланки, ручку и время для заполнения. Фамилия, имя, возраст, дата поломки, причина. После заполнения меня провожают наверх. В кабинет «Исповеди». Так его зовут в народе. В нём мне предстояло задержаться на несколько часов, чтобы рассказать о причине поломки. В мельчайших деталях. Сотрудники «Сердцелома» безжалостно всё фиксируют. А затем дают удостоверение об утилизации.

Я поставила коробку на специальный поднос. Больше она мне не принадлежала.

– Здравствуйте, Алина. Вы, наверное, сейчас странно себя ощущаете. Это пройдёт. Связь с сердцем оборвётся в течение суток. Вы перестанете вообще что-либо чувствовать. А пока в вас не умерли эмоции, я хочу понять, как это случилось. Что произошло? Почему ваше сердце не выдержало?

Она достала бланк истории поломки и приготовила ручку.

2

– Друзья часто смеялись, что мы задушим друг друга в эмоциях. Мы оба были ненормальными, пытались жить спонтанно, сиюминутно, здесь и сейчас. Наслаждались каждым днём. Я даже сделала себе татуировку Carpe diem на спине. А он обожал шокировать, эпатировать и удивлять народ. Любил скорость, адреналин, смех и безумия. Точно так же, как и я.

Когда мы начали встречаться, я приходила домой и… плакала. Я рыдала взахлёб от счастья, так как не могла поверить, что это ОН меня только что целовал, что это ЕГО губы вели точный отсчёт от шеи к плечу. У нас была такая игра: перед тем, как попрощаться, он говорил шёпотом: «Давай посчитаем?», – я не успевала ответить, как его руки уже аккуратно отодвигали воротник платья и убирали мои волосы. Затем он прикасался губами к шее, чуть ниже мочки уха, и очень медленно и нежно целовал. Я выдыхала: «Раз». Он опускался на сантиметр ниже и повторял то же действие под тихое: «Два». На цифре «пять» моё дыхание начинало прерываться, а голос становился хриплым. На цифре «восемь» плечо заканчивалось. Восемь самых сладких цифр. Восемь… А потом я приходила домой и плакала от счастья.

В ту пору я писала стихи в невероятном количестве. Казалось, 20 лет до этого я просто молчала, и теперь всё, что я так хотела сказать, выливалось на бумагу. Он делал со мной что-то странное. Дарил эмоции, которые переполняли и разрушали меня. Мне нужен был выход, выброс, выплеск. Я выплёвывала слова на бумагу, лихорадочно записывала аритмичные строки, бредила ими. Однажды мне приснилось, как я пишу стихи на его обнажённом теле, вывожу букву за буквой, всё сильнее нажимая ручкой на его кожу. Я писала витиеватые строчки, чертила руны и целовала эти символы. Фантазия захватила меня полностью. Тогда же я написала стихотворение под названием «Мне снилось, что я писала стихи», а несколько следующих ночей не могла уснуть. Когда мы встретились, я попросила его снять футболку, взяла ручку и на спине стала рисовать те самые буквы, то стихотворение. С тех пор это превратилось в традицию. Плечи, спина, руки, грудь – всё покрывалось моими новыми строчками.

Я прибегала к нему на работу в разгар дня, потому что мне нужно было сказать ему несколько фраз. Важных-важных фраз. Ради этого я ехала сначала в метро, потом в электричке, а затем и в маршрутке. Чтобы, задыхаясь, влететь в размеренно-чопорный офис, в своих ярко-розовых или пронзительно-синих колготках, с копной рыжих волос на голове и в безумных юбках; ворваться в его программы и коды, закатать до локтя рубашку и размашисто написать «я так скучала по тебе». Потом чуть укусить его за нижнюю губу, опустить рукав обратно и побежать на все свои бесконечные съёмки, монтажи и планёрки, а он оставался в скучном офисе. Этот парень был программистом, разрабатывал новые проекты для ведущих компаний. Я поражалась, как он – сгусток позитива и безумия, днями напролёт пишет непонятные закорючки и унылые коды? Как этот удивительный человек выбрал себе такую скучную профессию? Пожалуй, это была единственная область, в которой он был предсказуем и последователен.

Помню, как я начитывала на диктофон свой любимый отрывок из «Маленького принца», тот самый про «приручить». Я проговорила этот кусочек, записала на диск и подарила ему, потому что однажды он сказал: «У тебя очень красивый голос, я хотел бы под него засыпать каждый вечер». Помню, как я покупала белую гвоздику и зелёную гуашь, а потом старательно красила цветок целый вечер, ведь ему нравился Оскар Уальд, который носил в петлице зелёную гвоздику – признак оригинальности. Помню, как рисовала ему по-детски наивные открытки, вырезая фотографии, буквы из журналов, наклеивая на бумагу какие-то дорогие мне обломки. А ещё он обожал мою коллекцию безумных разноцветных колготок и шарфов, ногти невероятных оттенков и вызывающие платья. Часто смеялся, называл меня клубком эмоций и говорил: «Ты безумна, нестандартна, заражаешь всех вокруг своей неугомонностью».

Помню, как часто я давала ему ручку, снимала блузку и просила что-нибудь нарисовать на мне. Он старательно выводил во всю спину ангельские крылья. Правда, никогда ему не удавалось дорисовать до конца… Каждый штрих я воспринимала, как царапину ножом: резкую, чёткую, захватывающую дыхание и возбуждающую. От каждой чёрточки у меня пересыхало в горле, а лёгкие будто вскрывали бритвой. Разводы от ручки потом часто оставались на простынях…