Анна Ахматова - Все обещало мне его Страница 10

Разлука

Вечерний и наклонныйПередо мною путь.Вчера еще, влюбленный,Молил: «Не позабудь».А нынче только ветрыДа крики пастухов,Взволнованные кедрыУ чистых родников.

Чернеет дорога приморского сада,Желты и свежи фонари.Я очень спокойная. Только не надоСо мною о нем говорить.Ты милый и верный, мы будем друзьями…Гулять, целоваться, стареть…И легкие месяцы будут над нами,Как снежные звезды, лететь.

Не в лесу мы, довольно аукать, —Я насмешек таких не люблю…Что же ты не приходишь баюкатьУязвленную совесть мою?

У тебя заботы другие,У тебя другая жена…И глядит мне в глаза сухиеПетербургская весна.

Трудным кашлем, вечерним жаромНаградит по заслугам, убьет.На Неве под млеющим паромНачинается ледоход.

Господь немилостив к жнецам и садоводам.Звеня, косые падают дождиИ, прежде небо отражавшим, водамПестрят широкие плащи.

В подводном царстве и луга, и нивы,А струи вольные поют, поют,На взбухших ветках лопаются сливы,И травы легшие гниют.

И сквозь густую водяную сеткуЯ вижу милое твое лицо,Притихший парк, китайскую беседкуИ дома круглое крыльцо.

Всё обещало мне его:Край неба, тусклый и червонный,И милый сон под Рождество,И Пасхи ветер многозвонный,

И прутья красные лозы,И парковые водопады,И две большие стрекозыНа ржавом чугуне ограды.

И я не верить не могла,Что будет дружен он со мною,Когда по горным склонам шлаГорячей каменной тропою.

Как невеста, получаюКаждый вечер по письму,Поздно ночью отвечаюДругу моему:

«Я гощу у смерти белойПо дороге в тьму.Зла, мой ласковый, не делайВ мире никому».

И стоит звезда большаяМежду двух стволов,Так спокойно обещаяИсполненье снов.

Божий Ангел, зимним утромТайно обручивший нас,С нашей жизни беспечальнойГлаз не сводит потемневших.

Оттого мы любим небо,Тонкий воздух, свежий ветерИ чернеющие веткиЗа оградою чугунной.

Оттого мы любим строгий,Многоводный, темный город,И разлуки наши любим,И часы недолгих встреч.

Ведь где-то есть простая жизнь и свет,Прозрачный, теплый и веселый…Там с девушкой через забор соседПод вечер говорит, и слышат только пчелыНежнейшую из всех бесед.

А мы живем торжественно и трудноИ чтим обряды наших горьких встреч,Когда с налету ветер безрассудныйЧуть начатую обрывает речь.

Но ни на что не променяем пышныйГранитный город славы и беды,Широких рек сияющие льды,Бессолнечные, мрачные садыИ голос Музы еле слышный.

Подошла. Я волненья не выдал,Равнодушно глядя в окно.Села, словно фарфоровый идол,В позе, выбранной ею давно.

Быть веселой – привычное дело,Быть внимательной – это трудней…Или томная лень одолелаПосле мартовских пряных ночей?

Утомительный гул разговоров,Желтой люстры безжизненный зной,И мельканье искусных проборовНад приподнятой легкой рукой.

Улыбнулся опять собеседникИ с надеждой глядит на нее…Мой счастливый, богатый наследник,Ты прочти завещанье мое.

Побег

О. А. Кузьминой-Караваевой

«Нам бы только до взморья добраться,Дорогая моя!» – «Молчи…»И по лестнице стали спускаться,Задыхаясь, искали ключи.

Мимо зданий, где мы когда-тоТанцевали, пили вино,Мимо белых колонн Сената,Туда, где темно, темно.

«Что ты делаешь, ты безумный!» —«Нет, я только тебя люблю!Этот ветер – широкий и шумный,Будет весело кораблю!»

Горло тесно ужасом сжато,Нас в потемках принял челнок…Крепкий запах морского канатаЗадрожавшие ноздри обжег.

«Скажи, ты знаешь наверно:Я не сплю? Так бывает во сне…»Только весла плескались мерноПо тяжелой невской волне.

А черное небо светало,Нас окликнул кто-то с моста,Я руками обеими сжалаНа груди цепочку креста.

Обессиленную, на руках ты,Словно девочку, внес меня,Чтоб на палубе белой яхтыВстретить свет нетленного дня.

О тебе вспоминаю я редкоИ твоей не пленяюсь судьбой,Но с души не стирается меткаНезначительной встречи с тобой.

Красный дом твой нарочно миную,Красный дом твой над мутной рекой,Но я знаю, что горько волнуюТвой пронизанный солнцем покой.

Пусть не ты над моими устамиНаклонялся, моля о любви,Пусть не ты золотыми стихамиОбессмертил томленья мои, —

Я над будущим тайно колдую,Если вечер совсем голубой,И предчувствую встречу вторую,Неизбежную встречу с тобой.

Царскосельская статуя

Уже кленовые листыНа пруд слетают лебединый,И окровавлены кустыНеспешно зреющей рябины,

И ослепительно стройна,Поджав незябнущие ноги,На камне северном онаСидит и смотрит на дороги.

Я чувствовала смутный страхПред этой девушкой воспетой.Играли на ее плечахЛучи скудеющего света.

И как могла я ей проститьВосторг твоей хвалы влюбленной.Смотри, ей весело грустить,Такой нарядно обнаженной.

Вновь подарен мне дремотойНаш последний звездный рай —Город чистых водометов,Золотой Бахчисарай.

Там, за пестрою оградой,У задумчивой воды,Вспоминали мы с отрадойЦарскосельские сады

И орла ЕкатериныВдруг узнали – это тот!Он слетел на дно долиныС пышных бронзовых ворот.

Чтобы песнь прощальной болиДольше в памяти жила,Осень смуглая в подолеКрасных листьев принесла

И посыпала ступени,Где прощалась я с тобойИ откуда в царство тениТы ушел, утешный мой!

Все мне видится Павловск холмистый,Круглый луг, неживая вода,Самый томный и самый тенистый,Ведь его не забыть никогда.

Как в ворота чугунные въедешь,Тронет тело блаженная дрожь,Не живешь, а ликуешь и бредишьИль совсем по-иному живешь.

Поздней осенью свежий и колкийБродит ветер, безлюдию рад.В белом инее черные елкиНа подтаявшем снеге стоят.

И, исполненный жгучего бреда,Милый голос, как песня, звучит,И на медном плече КифаредаКрасногрудая птичка сидит.

Бессмертник сух и розов. ОблакаНа свежем небе вылеплены грубо.Единственного в этом парке дубаЛиства еще бесцветна и тонка.

Лучи зари до полночи горят.Как хорошо в моем затворе тесном!О самом нежном, о всегда чудесномСо мною Божьи птицы говорят.

Я счастлива. Но мне всего милейЛесная и пологая дорога,Убогий мост, скривившийся немного,И то, что ждать осталось мало дней.

III

Майский снег

Пс. 6, ст. 7

Прозрачная ложится пеленаНа свежий дерн и незаметно тает.Жестокая, студеная веснаНалившиеся почки убивает.И ранней смерти так ужасен вид,Что не могу на Божий мир глядеть я.Во мне печаль, которой царь ДавидПо-царски одарил тысячелетья.

Зачем притворяешься тыТо ветром, то камнем, то птицей?Зачем улыбаешься тыМне с неба кровавой зарницей?

Не мучь меня больше, не тронь!Пусти меня к вещим заботам…Шатается пьяный огоньПо высохшим серым болотам.

И Муза в дырявом платкеПротяжно поет и уныло.В жестокой и юной тоскеЕе чудотворная сила.

Пустых небес прозрачное стекло,Большой тюрьмы белесое строеньеИ хода крестного торжественное пеньеНад Волховом, синеющим светло.

Сентябрьский вихрь, листы с березы свеяв,Кричит и мечется среди ветвей,А город помнит о судьбе своей:Здесь Марфа правила и правил Аракчеев.

Июль 1914

Пахнет гарью. Четыре неделиТорф сухой по болотам горит.Даже птицы сегодня не пели,И осина уже не дрожит.

Стало солнце немилостью Божьей,Дождик с Пасхи полей не кропил.Приходил одноногий прохожийИ один на дворе говорил:

«Сроки страшные близятся. СкороСтанет тесно от свежих могил.Ждите глада, и труса, и мора,И затменья небесных светил.

Только нашей земли не разделитНа потеху себе супостат:Богородица белый расстелетНад скорбями великими плат».

Можжевельника запах сладкийОт горящих лесов летит.Над ребятами стонут солдатки,Вдовий плач по деревне звенит.

Не напрасно молебны служились,О дожде тосковала земля:Красной влагой тепло окропилисьЗатоптанные поля.

Низко, низко небо пустое,И голос молящего тих:«Ранят тело твое пресвятое,Мечут жребий о ризах твоих».

Тот голос, с тишиной великой споря,Победу одержал над тишиной.Во мне еще, как песня или горе,Последняя зима перед войной.

Белее сводов Смольного собора,Таинственней, чем пышный Летний сад,Она была. Не знали мы, что скороВ тоске предельной поглядим назад.

Мы не умеем прощаться, —Все бродим плечо к плечу.Уже начинает смеркаться,Ты задумчив, а я молчу.

В церковь войдем, увидимОтпеванье, крестины, брак,Не взглянув друг на друга, выйдем…Отчего все у нас не так?

Или сядем на снег примятыйНа кладбище, легко вздохнем,И ты палкой чертишь палаты,Где мы будем всегда вдвоем.

Утешение