Константин Вагинов - Стихотворения и поэмы Страница 10

СИЛЬВИЯ:

«Мне с Вами страшно.Зачем бередить наши раны,Еще не утеряли светЗемля и солнце и свобода.Возьмемте книгу и пойдемЧитать ее под шелесты фонтанов,Пока еще охваченные сномДрузья покоятся. Забудем город».Есть в статуях вина очарованье,Высокой осени пьянящие плоды,Они особенно румяны,Но для толпы бесцветны и бледны,И как бы порожденье злобной силыОни опять стихией стали тьмы.

В конце аллеи появляется СТАРИК ФИЛОСОФ:

«Увы, жива мифологемаБоренья света с тьмой.Там в городе считают нас чумными,Мы их считать обречены.Оттуда я, ужасную ВенеруТам вознесли. Разрушен бракИ семьи опустели, очаги замолкли,Небесную Венеру вы здесь храните,Но все мифологема».

СИЛЬВИЯ:

«Ушел старик, боюсь, он занесет заразу в наш замок.С некоторых пор веселье как-то иссякает наше.Все реже слышны скрипки по ночам,Все реже опьянение нисходит.И иногда мне кажется, что мыОкружены стеной недобровольно».

Во дворе появляется ЧЕЛОВЕК:

«Наш дивный друг всегда такой веселыйПовесился над Данта песнью пятой.Нам Дант становится опасен,Хотя ни в ад, ни в рай не верим мы.

Песнь оставшихся в замке:

Любовь, и дружба, и вино,Пергамент, песня и окно,Шумит и воет Геллеспонт,Как чернобурный Ахеронт.На берегу стоим, глядим,К своим возлюбленным летим.Свеча горит для нас, для нас.Ее огонь спасает насОт смерти лысой и рябойВ плаще и с длинною косой.

Песня Сильвии:

Но не сирены – соловьиДрузья верны, друзья верныИ не покинут в горе нас,Светить нам будут в бурный час,Как маяки для кораблей,Как звезды в глубине ночей.Вода сияет, бьет вода,Сижу я с пряжею над ней.Вот сердце друга моего,Заштопать сердце мне дано,Чтоб вновь сияло и цвелоИ за собой вело, вело!

НАЧАЛЬНИК ЦЕХА:

Избрали греческие имена синьоры,Ушли из города, засели в замке,Поэзию над смертью развелиИ музыкой от дел нас отвлекают.То снова им мерещится любовь,Наук свободных ликованье,Искусств бесцельных разговорИ встречи в зданиях просторных.Но непокорных сдавим мы,Как злобной силы проявленье.Скульптор льет статую,Но твердо знаем мы —В ней дух живет его мировоззренья.Должны ему мы помешатьИ довести до исступленья.Поэт под нежностью подносит нам оскал,Под вычурами мыслью жалит,А музыкант иною жизнью полн,Языческою музыкой ласкает.Ты посмотри, они бледныИ тщетно вырожденье прикрывают.В одежды светлые облачены,Змеиным ядом поражают.

ЮПИТЕР:

Меркурий, что видишь ты?

МЕРКУРИЙ:

Я вижу девушку в листве струистой.Она готовится купаться в вихре светаИ с ней стоит толпа несчастных гномов.

ВЕНЕРА:

Ты зол на них, Меркурий,Хоть век твой наступил,В моем пребудут веке.

ЮПИТЕР:

Неподчинение судьбе карается жестоко.

ВАКХ:

Я подкреплю их силой опьяненья.

АПОЛЛОН:

Искусства им дадут забвенье.

ВЕНЕРА:

Любовниками истинными будут.

Статуи прохаживаются. Одни идут гордо и […]. Другие печально. Венеру ведут под руки Вакх и Аполлон, она идет, пошатываясь и опустив голову. На лужайке музы исполняют простонародные песни и пляски. Актеры снимают маски. Видны бледные лица. В зале шум. Тептелкин вскакивает:

«Нам опять показали кукиш в кармане!»

Июнь 1925

Ворон

Прекрасен, как ворон, стою в вышине,Выпуклы архаически очи.Вот ветку прибило, вот труп принесло,И снова тина и камни.И важно, как царь, я спускаюсь со скалИ в очи свой клюв погружаю.И чудится мне, что я пью ясный сок,Что бабочкой переливаюсь.

Январь 1926

На крышке гроба Прокна…

На крышке гроба ПрокнаЗовет всю ночь сестру свою.В темнице Филомела.Ни петь, ни прясть, ни освещатьУже ей в отчем доме.Закрыты двери на запор,А за дверьми дозоры.И постепенно, день за днемСлова позабывает,И пеньем освещает мракИ звуками играет.Когда же вновь открылась дверь,Услышали посланцы,Как колыханье волн ночных,Бессмысленное пенье.Щебечет Прокна и взлетаетВ лазури ясной под окном.А соловей полночный таетНа птичьем языке своем.

1926

И снова мне мерещилась любовь…

И снова мне мерещилась любовьНа диком дне.В взвивающемся свисте,К ней все мы шли.Но берега росли.Любви мы выше оказались.И каждый, вниз бросая образ свой,Его с собой мелодией связуя,Стоял на берегу, растущем в высоту,Своим же образом чаруем.

1926

Над миром рысцой торопливой…

Над миром рысцой торопливойБегу я спокоен и тихКак будто обтечь я обязанИ каждую вещь осмотреть.И мимо мелькают и вьются,Заметно к могилам спеша,В обратную сторону тениКогда-то любимых людей.Из юноши дух выбегает,А тело, старея, живет,А девушки синие очиЗа нею, как глупость, идут.

1926

В стремящейся стране, в определенный час…

В стремящейся стране, в определенный часСебя я на пиру встречаю,Когда огни заетигнуты зарейИ, как цветы, заметно увядают.Иносказаньем кажется тогдаНочь, и заря, и дуновенье,И горький парус вдалеке,И птиц сияющее пенье.

1926

Эвридика

Зарею лунною, когда я спал, я вышел,Оставив спать свой образ на земле.Над ним шумел листвою переливнойПустынный парк военных дней.Куда идти легчайшими ногами?Зачем смотреть сквозь веки на поля?Но музыкою из туманаПередо мной возникла голова.Ее глаза струились,И губы белые влекли,И волосы мерцая изгибалисьНад чернотой отсутствующих плеч.И обожгло: ужели ЭвридикойИскусство стало, чтоб являться намРассеянному поколению Орфеев,Живущему лишь по ночам.

1926

Психея

Любовь – это вечная юность.Спит замок Литовский во мгле.Канал проплывает и вьется,Над замком притушенный свет.И кажется солнцем встающимПсихея на дальнем конце,Где тоже канал проплываетВ досчатой ограде своей.

1926

Тебе примерещился город…

Тебе примерещился город,Весь залитый светом дневным,И шелковый плат в тихом доме,И родственников голоса.Быть может, сочные луныМерцают плодов над рекой,Быть может, ясную зрелостьНапрасно мы ищем с тобой!Все так же, почти насмехаясь,Года за годами летят,Прекрасные очи подругиВсе так же в пространство глядят.Мне что – повернусь, не замечуКак год пролетел и погас.Но для нее цветы цветут,К цветам идет она.И в поднебесье голосаИ голоса в траве.И этот свист и яркий светВ соотношеньи с ней —Уйдет она и вновь земляИсчезла предо мной.Вне времени и вне пространствБесплотен, словно дух,Я метеором промелькнул,Когда б не тихий друг.

1926

Я восполненья не искал…

Я восполненья не искал.В своем пространствеЯ видел образ женщины, онаС лицом, как виноград, полупрозрачным,Росла со мной и пела и цвела.Я уменьшал себя и отправлял свой образНа встречу с ней в глубокой тишине.Я – часть себя. И страшно и пустынно.Я от себя свой образ отделил.Как листья скорчились и сжались мифы.Идололатрией в последний раз звеня,На брег один, без Эвридики,Сквозь Ахеронт пронесся я.

1926

Ночь

И мы по опустевшему паркетуПодходим к просветлевшим зеркалам.Спит сад, покинутый толпою,Среди дубов осина чуть дрожитИ лунный луч, земли не достигая,Меж туч висит.И в глубине, в переливающемся зале,Танцуют, ходят, говорят.Один сквозь ручку к даме гнется,Другой медлительно следитЗа собственным отображеньем,А третий у камина спитИ видит Рима разрушенье.И ночь на парусах стремится,И самовольное встаетПолулетящее виденье:– Средь вас я феникс одряхлевший.В который раз, под дивной глубинойНеистребимая, я на костре воскресну,Но вы погибнете со мной. —– Спокойны мы, за огненной заставойТы временно забудешь нас.Но в глубине глухих пещерСтоит твое изображенье,Оно развеяно вездеИ связано с тобою нераздельно,Куда б ни залетела ты,Ты свой состав не переменишь. —Сквозь дым и жар Психея слышитДалекий погребальный звон.Ей кажется – огонь чужое тело ломит.Пред нею возникает мирСперва в однообразии прозрачном.

1926