Николай Гумилев - Я печален печалью разлуки Страница 10

Сон

Утренняя болтовня

Вы сегодня так красивы,Что вы видели во сне?– Берег, ивыПри луне.

А еще? К ночному склонуНе приходят, не любя.– ДездемонуИ себя.

Вы глядите так несмело:Кто там был за купой ив?– Был Отелло,Он красив.

Был ли он вас двух достоин?Был ли он как лунный свет?– Да, он воинИ поэт.

О какой же пел он нынеНеоткрытой красоте?– О пустынеИ мечте.

И вы слушали влюбленно,Нежной грусти не тая?– Дездемона,Но не я.

Отравленный

«Ты совсем, ты совсем снеговая,Как ты странно и страшно бледна!Почему ты дрожишь, подаваяМне стакан золотого вина?»

Отвернулась печальной и гибкой…Что я знаю, то знаю давно,Но я выпью, и выпью с улыбкойВсе налитое ею вино.

А потом, когда свечи потушатИ кошмары придут на постель,Те кошмары, что медленно душат,Я смертельный почувствую хмель…

И приду к ней, скажу: «Дорогая,Видел я удивительный сон.Ах, мне снилась равнина без краяИ совсем золотой небосклон.

Знай, я больше не буду жестоким,Будь счастливой, с кем хочешь, хоть с ним,Я уеду далеким, далеким,Я не буду печальным и злым.

Мне из рая, прохладного рая,Видны белые отсветы дня…И мне сладко – не плачь, дорогая, —Знать, что ты отравила меня».

Отрывок

Христос сказал: «Убогие блаженны,Завиден рок слепцов, калек и нищих,Я их возьму в надзвездные селенья,Я сделаю их рыцарями небаИ назову славнейшими из славных…»Пусть! Я приму! Но как же те, другие,Чьей мыслью мы теперь живем и дышим,Чьи имена звучат нам как призывы?Искупят чем они свое величье,Как им заплатит воля равновесья?Иль Беатриче стала проституткой,Глухонемым – великий Вольфганг ГетеИ Байрон – площадным шутом… О ужас!

Сомнение

Вот я один в вечерний тихий час,Я буду думать лишь о вас, о вас.

Возьмусь за книгу, но прочту: «она»,И вновь душа пьяна и смятена.

Я брошусь на скрипучую кровать,Подушка жжет… Нет, мне не спать, а ждать.

И, крадучись, я подойду к окну,На дымный луг взгляну и на луну.

Вон там, у клумб, вы мне сказали «да»,О, это «да» со мною навсегда.

И вдруг сознанье бросит мне в ответ,Что вас покорней не было и нет.

Что ваше «да», ваш трепет, у сосныВаш поцелуй – лишь бред весны и сны.

Баллада

Влюбленные, чья грусть как облака,И нежные, задумчивые леди,Какой дорогой вас ведет тоска,К какой еще неслыханной победеНад чарой вам назначенных наследий?Где вашей вечной грусти и слезамЦелительный предложится бальзам?Где сердце запылает, не сгорая?В какой пустыне явится глазам,Блеснет сиянье розового рая?

Вот я нашел, и песнь моя легка,Как память о давно прошедшем бреде,Могучая взяла меня рука,Уже слетел к дрожащей АндромедеПерсей в кольчуге из горящей меди.Пускай вдали пылает лживый храм,Где я теням молился и словам,Привет тебе, о родина святая!Влюбленные, пытайте рок, и вамБлеснет сиянье розового рая.В моей стране спокойная река,В полях и рощах много сладкой снеди,Там аист ловит змей у тростника,И в полдень, пьяны запахом камеди,Кувыркаются рыжие медведи.И в юном мире юноша Адам,Я улыбаюсь птицам и плодам,И знаю я, что вечером, играя,Пройдет Христос-младенец по водам,Блеснет сиянье розового рая.

Посылка

Тебе, подруга, эту песнь отдам.Я веровал всегда твоим стопам,Когда вела ты, нежа и карая,Ты знала все, ты знала, что и намБлеснет сиянье розового рая.

На берегу моря

Из Теофиля Готье

Уронила луна из ручек– Так рассеянна до сих пор —Веер самых розовых тучекНа морской голубой ковер.

Наклонилась… достать мечтаетСеребристой тонкой рукой,Но напрасно! Он уплывает,Уносимый быстрой волной.

Я б достать его взялся… смело,Луна, я б прыгнул в поток,Если б ты спуститься хотелаИль подняться к тебе я мог.

Две розы

Перед воротами ЭдемаДве розы пышно расцвели,Но роза – страстности эмблема,А страстность – детище земли.

Одна так нежно розовеет,Как дева, милым смущена,Другая, пурпурная, рдеет,Огнем любви обожжена.

А обе на Пороге Знанья…Ужель Всевышний так судилИ тайну страстного сгораньяК небесным тайнам приобщил?!

Возвращение

Анне Ахматовой

Я из дому вышел, когда все спали,Мой спутник скрывался у рва в кустах,Наверно, наутро меня искали,Но было поздно, мы шли в полях.

Мой спутник был желтый, худой, раскосый,О, как я безумно его любил!Под пестрой хламидой он прятал косу,Глазами гадюки смотрел и ныл.

О старом, о странном, о безбольном,О вечном слагалось его нытье,Звучало мне звоном колокольным,Ввергало в истому, в забытье.

Мы видели горы, лес и воды,Мы спали в кибитках чужих равнин,Порою казалось – идем мы годы,Казалось порою – лишь день один.

Когда ж мы достигли стены Китая,Мой спутник сказал мне: «Теперь прощай.Нам разны дороги: твоя – святая,А мне, мне сеять мой рис и чай».

На белом пригорке, над полем чайным,У пагоды ветхой сидел Будда.Пред ним я склонился в восторге тайном.И было сладко, как никогда.

Так тихо, так тихо над миром дольным,С глазами гадюки, он пел и пелО старом, о странном, о безбольном,О вечном, и воздух вокруг светлел.

Тот, другой

Я жду, исполненный укоров:Но не веселую женуДля задушевных разговоровО том, что было в старину.

И не любовницу: мне скученПрерывный шепот, томный взгляд,И к упоеньям я приучен,И к мукам горше во сто крат.

Я жду товарища, от БогаВ веках дарованного мнеЗа то, что я томился многоПо вышине и тишине.

И как преступен он, суровый,Коль вечность променял на час,Принявши дерзко за оковыМечты, связующие нас.

На море

Закат. Как змеи, волны гнутся,Уже без гневных гребешков,Но не бегут они коснутьсяНепобедимых берегов.

И только издали добредшийБурун, поверивший во мглу,Внесется, буйный сумасшедший,На глянцевитую скалу.

И лопнет с гиканьем и ревом,Подбросив к небу пенный клок…Но весел в море бирюзовомС латинским парусом челнок;

И загорелый кормчий ловок,Дыша волной растущей мглыИ – от натянутых веревок —Бодрящим запахом смолы.

Укротитель зверей

…Как мой китайский зонтик красен,Натерты мелом башмачки.

Анна Ахматова

Снова заученно смелой походкойЯ приближаюсь к заветным дверям.Звери меня дожидаются там,Пестрые звери за крепкой решеткой.

Будут рычать и пугаться бича,Будут сегодня еще вероломнейИли покорней… не все ли равно мне,Если я молод и кровь горяча?

Только… я вижу все чаще и чаще(Вижу и знаю, что это лишь бред)Странного зверя, которого нет,Он – золотой, шестикрылый, молчащий.

Долго и зорко следит он за мнойИ за движеньями всеми моими,Он никогда не играет с другимиИ никогда не придет за едой.

Если мне смерть суждена на арене,Смерть укротителя, знаю теперь:Этот, незримый для публики, зверьПервым мои перекусит колени.

Фанни, завял вами данный цветок,Вы ж, как всегда, веселы на канате.Зверь мой, он дремлет у вашей кровати,Смотрит в глаза вам, как преданный дог.

Оборванец

Я пойду гулять по гулким шпалам,Думать и следитьВ небе желтом, в небе аломРельс бегущих нить.

В залы пасмурные станцийЗабреду, дрожа,Коль не сгонят оборванцаС криком сторожа.

А потом мечтой упрямойВспомню в сотый разБыстрый взгляд красивой дамы,Севшей в первый класс.

Что ей, гордой и далекой,Вся моя любовь?Но такой голубоокойМне не видеть вновь!

Расскажу я тайну другу,Подтруню над ним,В теплый час, когда по лугуВетер стелет дым.

И с улыбкой безобразнойОн ответит: «Ишь!Начитался дряни разной,Вот и говоришь».

Любовь