Илья Эренбург - Стихотворения Страница 10

1957

«Я смутно помню шумный перекресток…»

Я смутно помню шумный перекресток,Как змей клубок, петлистые пути.Я выбрал свой, и все казалось просто:Коль цель видна, не сбиться и дойти.Одна судьба — не две — у человека,И как дорогу ту ни назови,Я верен тем, с которыми полвекаШагал я по грязи и по крови.Один косился на другого, мучилМолчанием, томила сердце тень,Что рядом шла — не друг и не попутчик,А только тень.   Ни зелень деревень,Ни птицы крик нам не несли отрады.Страшнее переходов был привал.Порой один, чуть покачнувшись, падал,Все дальше шли, он молча умирал.Но, кажется, и в час предсмертной стужи,Когда пойму — мне больше не идти,Нахлынут нежность, гордость, грусть и ужасПри памяти о пройденном пути.

1957

Дождь в Нагасаки

Дождь в Нагасаки бродит, разбужен, рассержен.Куклу слепую девочка в ужасе держит.Дождь этот лишний, деревья ему не рады,Вишня в цвету, цветы уже начали падать.Дождь этот с пеплом, в нем тихой смерти   заправка,Кукла ослепла, ослепнет девочка завтра,Будет отравой доска для детского гроба,Будет приправой тоска и долгая злоба,Злоба — как дождь, нельзя от нее укрыться,Рыбы сходят с ума, наземь падают птицы.Голуби скоро начнут, как вороны, каркать,Будут кусаться и выть молчальники-карпы,Будут вгрызаться в людей цветы полевые.Воздух вопьется в грудь, сердце высосет, выест.Злобу не в силах терпеть, как дождь, Нагасаки.Мы не дадим умереть тебе, Нагасаки!Дети в далеких, в зеленых и тихих скверах, —Здесь не о вере, не с верой, не против веры,Здесь о другом — о простой человеческой жизни.Дождь перейдет, на вишни он больше не брызнет.

1957

Товарищам

В любой трущобе, где и камню больно,В Калькутте душной, средь ветров   Стокгольма,В японском домике, пустом до страха,Глухой в Нью-Йорке и на ощупь в шахте,У Миссисипи, где и снам не выжить,В заласканном, заплаканном Париже,И в брюхе птицы, прорезавшей небо,Все сорок лет — когда бы, с кем бы, где бы —Я вижу их, я узнаю их сразу,Не по затверженным знакомым фразам,По множеству примет, едва заметных,По хмурости и по усмешке светлой,По мужеству, по гордости, по горю,Которых не унять, не переспорить,И по тому, как промолчат о главном,Как через силу выговорят «ладно»,Как не расскажут про беду и смутуИ как доверчиво пожмут мне руку.Я с ними в сговоре — мы вместе жили,В одно мы верили, одно любили,И пуд мы съели — не по нашей воле —Такой соленой, что не скажешь, соли.Суровый, деловой и все же нежныйОгромный заговор одной надежды.

1957

Спутник

Есть нечто милое в самом том словеС далеких, незапамятных времен,Хоть многим кажется, что это — внове,Хоть ошарашен мир и окрылен.Не знаю, догадаются, поймут ли,Увидев искру в голубой дали,Какой невидимый и близкий спутникУж сорок лет кружит вокруг Земли.В глухую осень из российской пущи,Средь холода и грусти волостей,Он был в пустые небеса запущенНадеждой исстрадавшихся людей.Ему орбиты были незнакомы,Он оживал в часы сухой тоски,О нем не говорили астрономы,За ним следили только бедняки.Что испытал он, в спехе пролетая,Запущен рано, нестерпимо нов,Над горем стародавнего Китая,Над голодом бразильских пастухов?Его боялись на допросе выдать,Он был судим, и был он осужден.Я помню — пролетал он над Мадридом,И люди улыбались: это — он!Он осветил последние минутыЗаложников, он мчался вкруг Земли,Его видали тени Равенсбрука,Индийцы разговоры с ним вели.Он вспыхивал и пропадал надолго,Никто его путей не объявлял,Но в смертный час над потрясенной ВолгойОн будущее мира отстоял.Его не признавали: «Это — опыт»,В сердцах твердили: «Это — русских дурь»,Пока не увидали в телескопыЕго кружение средь звездных бурь.Не знаю, догадаются, поймут ли…Он сорок лет бушует надо мной,Моих надежд, моей тревоги спутник,Немыслимый, далекий и родной.

1957

«Был пятый час среди январских сумерек…»

Был пятый час среди январских сумерек.На улице большой и незнакомойОна бумажку вынула из сумочки, —Быть может, позабыла номер дома,А может быть, работой озабочена,Проверила все цифры на расписке,А может, просто улыбнулась почеркуИзмятой, зацелованной записки.Где друг ее, в какой далекой области?Иль, может быть, спешила на свиданье?Но губы дрогнули, и, будто облако,Взлетело к небу легкое дыханье.Когда мы говорим на громких сборищахПро ненависть, про бомбы и про стронций,Когда слова, в которых столько горечи,Горячим пеплом заслоняют солнце,Я вспоминаю улицу морознуюИ облако у каменного зданья,Огромный мир с бесчисленными звездамиИ крохотное, слабое дыханье.

1958

Верность («Жизнь широка и пестра…»)

Жизнь широка и пестра.Вера — очки и шоры.Вера двигает горы,Я — человек, не гора.Вера мне не сестра.Видел я камень серый,Стертый трепетом губ.Мертвого будит вера.Я — человек, не труп.Видел, как люди слепли,Видел, как жили в пекле,Видел — билась земля,Видел я небо в пепле,Вере не верю я.Скверно? Скажи, что скверно.Верно? Скажи, что верно.Не похвальбе, не мольбе,Верю тебе лишь, Верность,Веку, людям, судьбе.Если терпеть, без сказки,Спросят — прямо ответь,Если к столбу, без повязки, —Верность умеет смотреть.

1958

Самый верный

Я не знал, что дважды два — четыре,И учитель двойку мне поставил.А потом я оказался в миреВсевозможных непреложных правил.Правила менялись, только бойко,С той же снисходительной улыбкой,Неизменно ставили мне двойкуЗа допущенную вновь ошибку.Не был я учеником примернымИ не стал с годами безупречным,Из апостолов Фома НеверныйКажется мне самым человечным.Услыхав, он не поверил просто —Мало ли рассказывают басен?И, наверно, не один апостолГоворил, что он весьма опасен.Может, был Фома тяжелодумом,Но, подумав, он за дело брался,Говорил он только то, что думал,И от слов своих не отступался.Жизнь он мерил собственною меркой,Были у него свои скрижали.Уж не потому ль, что он «неверный»,Он молчал, когда его пытали?

1958

«Вчера казалась высохшей река…»

Вчера казалась высохшей река,В ней женщины лениво полоскалиБелье. Вода не двигалась. И облака,Как простыни распластаны, лежалиНа самой глади. Посреди рекиДремали одуревшие коровы.Баржа спала. Рыжели островки,Как поплавки лентяя-рыболова.Вдруг началось. Сошла ль река с ума?Прошла ль гроза? Иль ей гроза приснилась?Но рвется прочь. Земля, поля, дома —Все отдано теперь воде на милость.Бывает — жизнь мельчает. О судьбеНе говори — ты в выборе свободен.И если есть судьба, она в тебе —И эти отмели, и полноводье.

1958

«Есть в севере чрезмерность…»

Есть в севере чрезмерность, человекуОна невыносима, но сродни —И торопливость летнего рассвета,И декабря огрызки, а не дни,И сада вид, когда приходит осень:Едва цветы успели расцвести,Их заморозки скручивают, косят,А ветер ухмыляется, свистит,И только в пестроте листвы кричащей,Календарю и кумушкам назло,Горит последнее большое счастье,Что сдуру, курам на смех, расцвело.

1958